— Осторожно, есть выбитые ступеньки.
Один за другим начали спускаться вниз. Воздух был затхлым, тяжелым. Как только ступеньки кончились, капитан уклонился вправо и произнес негромко:
— Осторожно…
Оксана увидела у стены что–то длинное, покрытое куском ржавого промасленного брезента. Это мог быть куль соломы или мешок, но девушка прошла мимо, почти припадая к противоположной стенке: то, что лежало на полу, почему–то вызывало у нее инстинктивный страх. Солдат открыл железную дверь, ведущую в помещение подвала. Оксана ожидала, что она сейчас увидит Андрея.
Но подвал был пуст. Лучи фонарика скользнули по вороху смятой перерытой соломы, укрывавшей цементный пол, и осветили стену.
— Переведите.
Оксана увидела выцарапанные на плотной штукатурке буквы и похолодела. Три слова: «Верю, люблю, боюсь». Она перевела на немецкий эти три слова.
— Что они могут означать? — спросил подполковник.
Девушка повторила свой перевод.
— Я понял! — раздражительно дернул плечом подполковник. — Какой смысл? Возможно, для русских эти слова имеют какое–то особое, символическое значение.
— Нет. Есть символические слова: вера, надежда, любовь. Раньше этот религиозный символ изображался в виде креста, якоря и сердца. Но тут не совпадает: третье слово не «надеюсь», а «боюсь». Значит, не надежда, а страх.
— Ну, страха у него было достаточно, — мрачно сказал капитан.
— А во что он верил?! — рявкнул подполковник. — Во что могла верить эта проклятая скотина?
Оксана знала, кто выцарапал эти слова, и понимала, что они должны означать: «Верю тебе, люблю тебя, боюсь за тебя». Это хотел сказать ей Андрей. Он догадался, что ее приведут сюда. Он боялся, что на допросе, видя, как его мучают, Оксана не выдержит и выдаст себя. Он — умер.
— А кто написал эти слова?
Переводчица могла позволить себе задать такой вопрос, не вызывая подозрений.
— Тот, кого мы допрашивали вчера, — сказал капитан. — Он нашел в соломе жестянку — крышку консервной банки, сперва выцарапал слова на стене, а затем перерезал этой жестянкой горло.
Теперь не оставалось никаких сомнений: ее Андрей мертв. Она слышит траурную мелодию, она видит, как склоняются к земле знамена…
— Слушайте, как вас… — повернулся к девушке подполковник.
— Анна Шеккер, — поспешно подсказала Оксана.
— Слушайте, Шеккер, ведь он еще вчера бормотал эти слова. Не так ли?
— Да, он бормотал… Я переводила вам все дословно. Слова «верю, люблю» он повторял особенно часто, но слова «боюсь» я не помню. Такого слова я ни разу не слышала.
Подполковник еще раз скользнул фонариком по стене.
— Мерзавец! Грязная свинья. Он одурачил нас, как мальчишек. Надпись сфотографировать и стереть. Солдата, который не осмотрел солому, под арест на пять суток. На десять! Свинья.
Бормоча проклятья, подполковник вышел из подвала. Капитан вежливо пропустил Оксану вперед. На ступеньки лестницы, ведущей наверх, падал сеет, и Оксана еще раз увидела у стены что–то, покрытое куском грязного брезента и теперь смутно напоминавшее форму человеческого тела. Это было тело Андрея.
В правой руке Оксана все еще держала успевший увянуть цветок цыганочку. Она вспомнила о нем. И когда проходила мимо, то, не глядя вниз, разжала пальцы и уронила цветок на брезент.
Недаром сорвала она эти стебельки с повисшими, алыми бутончиками нераспустившихся цветов. Это были те цветы, которые смогла она принести на могилу Андрея.
Никто не заметил…
12. ЖИВЫЕ ПРОДОЛЖАЮТ БОРЬБУ
Оксана очнулась в своей комнате. Она не помнила, как шла с аэродрома домой, не помнила ничего из того, что произошло после посещения подвала в сером двухэтажном доме. Этот отрезок времени словно выпал из ее сознания. Но она — на свободе… Значит, ничего особенного не случилось. Очевидно, она сумела механически сыграть свою роль до конца: улыбалась, что–то отвечала капитану и, не заходя в столовую, ушла в город, домой. У нее хватило сил на этот путь. Инстинкт самосохранения увел ее подальше от глаз людей.
Теперь она лежала на кровати ничком, уткнувшись лицом в белоснежную подушку. Подушка была сухой, горячей. Неужели она серьезно заболела? Похоже. Тело кажется парализованным. Самое страшное, если наступит беспамятство и она начнет бредить. Она назовет в бреду имена, клички подпольщиков, имя Андрея в первую очередь. Тогда — все пропало.
Нет, так не годится. Нужно овладеть собой. Нужно подняться с постели, умыться хотя бы, привести в порядок прическу. Сейчас, сейчас… О, она молодец, она умница, она заставит себя подняться. Только бы пересилить эту боль в груди. Никогда еще не испытывала она такой боли. Это болит душа. Какая душа? Чепуха!.. Судьба, душа, предчувствия — все чепуха! Моральная травма — вот как это, кажется, называется по–научному. Боль пройдет… Все пройдет. Она смелая, бесстрашная разведчица. Это — главное. Она вынослива и живуча, как кошка. Самое ужасное она уже пережила. Сейчас нужно подняться, обтереть тело по пояс мокрым полотенцем, и она снова будет бодра.
Но тело отказывалось повиноваться. Оно требовало абсолютного покоя. С большим трудом Оксана слегка повернула голову. На деревянном крашеном полу дымились золотые пятна; косые столбики солнечного света, мутные от множества движущихся в воздухе пылинок, уходили вверх, к окну. Оксана долго следила за движением пылинок. Она — пылинка. Все люди — ничтожные пылинки. Суетятся, радуются, страдают. В какой–то книге она читала нечто подобное. «Человек — это звучит гордо». Андрей — гордая, красивая пылинка — исчез из освещенного солнцем столбика, а она, Оксана, все еще кружится. Зачем? Смешно. Печально и смешно…
Оксана вздрогнула. В открытое окно донесся тягучий, унылый голос жестянщика.
— Ведра! Старрые ведра латаа–аю! Па–суду па–а–яять!
Это шел Тихий.
Что ему нужно? Он ведь и так, очевидно, все знает. Анны Шеккер нет дома… Тихий покричит и пройдет мимо. Скорей бы.
Девушка закрыла глаза. Темнота успокаивала ее. Больше ей ничего не нужно. Вот так лежать, не двигаясь, ни о чем не думать.
— Па–а–яять! Ка–астрю–лии! Па–а–сууду! Ведра! — совсем близко раздался требовательный и тревожный голос жестянщика.
Тихий приказывал Оксане подняться и выйти к нему навстречу. Вот снова у самого окна:
— Жестяя–яные раа–боты! Ремо–оо–нт!
Оксана лежала, не подавая признаков жизни. Темнота, покой… Тихий уйдет. Он уже, пожалуй, прошел мимо. Вдруг она спрыгнула с кровати, высунула голову в открытое окно и с отчаянием крикнула:
— Дядя! Эй, дядя! Зайдите!
— Иду, иду, барышня! — торопливо отозвался невидимый за густыми кустами сирени жестянщик.
Оксана ожидала его на крыльце, выходившем во внутренний дворик. Тихий появился из–за угла дома. Он шел, согнувшись под тяжестью перекинутой через плечо большой кожаной сумки — худенький старый человек, с трудом передвигающий ноги в стоптанных парусиновых туфлях. Морщинистое загорелое лицо с сильно запавшими, поросшими седой щетиной щеками, выражало тупую покорность судьбе. Доживающий свой век мастеровой…
— Это вы звали, барышня? — спросил он громко и бросил поверх сползших на нос очков косой, испытующий взгляд на девушку.
Оксана молчала. Она стояла на крыльце в одних чулках, растрепанная, бледная.
— Н–да… — темными, обожженными кислотой пальцами Тихий в замешательстве поскреб небритый подбородок: жалкий вид девушки испугал его. — Ну что ж, покажите вашу кастрюльку. Не глядя, цены не назначают…
И он бережно снял с плеча сумку.
Когда Оксана вынесла кастрюлю, жестянщик, сгорбившись, сидел посреди дворика на камешке, положив на колени загорелые, натруженные руки. Он, очевидно, был всецело поглощен своими мыслями и не слышал шагов девушки. Жестянщик очнулся, когда Оксана, не заметив лежавшей на траве сумки, задела ее ногой и чуть не упала.
— Осторожно, ты… — прошипел он испуганно и тотчас же бережно подтянул к себе сумку. — Тут у меня… Рванет — от нас одно воспоминание останется. Для другой компании инструмент заготовлен…
«Ага, — равнодушно и как–то механически отметила про себя Оксана. — Он ходит без оружия, но в сумке спрятана самодельная бомба. Какая–нибудь железная трубка или коробка, начиненная взрывчаткой. При обыске сумка сработает. Он готов ко всему и предпочитает легкую смерть.
— Что ж, маленькая дырочка есть, — говорил между тем жестянщик, озабоченно осматривая дно кастрюли против солнца. — Пустяк. Сейчас запаяю — будет как новая! — И, раскрывая крышку сумки, спросил шепотом: «Что передала новому связному?»
— Записку. Было название полка — «Крылья Германии».
— Ясно, — нахмурился Тихий. — А зачем тебя вызывали в военную разведку?
— Переводить. У них заболел переводчик.
Жестянщик резко повернулся и, сорвав очки с носа, почти с ужасом в широко раскрытых глазах посмотрел на девушку.
— Как?! Ты была на допросе? Ты его видела?
