Могла склочная баба потерять сережки дома, не туда положить, а в момент обиды на Никифорова попытаться свалить на него вину. Может, он в тот момент ее бросить хотел, вот она его и оговорила. Не факт, не факт. Надо с Никифоровым работать, по связям его плотнее пройтись здесь, в Горьком. Там Мороз и Филонов в этом направлении работают, беседуют с людьми, стараются делать это осторожно, чтобы подозрения не вызывать. Мы ведь не афишируем арест Никифорова. Для всех он в больнице в инфекционном отделении. Нельзя его посещать, заразный он.
Павел Филонов снова умудрился одеться так, чтобы его было не узнать. У школьного приятеля он одолжил старый ватник и ушанку из искусственного меха. Устраивать маскарад он не стал, иначе, наоборот, только привлечешь внимание. С какой стати грузчик или грязный разнорабочий будет оказываться в тех же местах, где бывает и инженер Лыков. Сегодня лейтенант вел себя осторожнее всего. Он уже несколько дней следил за молодыми инженерами Лыковым и Березиным. Сразу же Павла удивило то, что молодые люди дружат и тесно общаются только на работе. Матвей Березин никуда не ходит и после работы, во сколько бы он ни освободился, сразу спешит домой. В частном доме, где жил инженер, он то чистил двор от снега, то колол дрова, то что-то стругал в сарае. Очень домовитый парень. И по ночам никуда не отлучается из дома.
А вот Лыков оказался неугомонным. Он все время куда-то спешил и никогда после работы не шел домой. Большим удивлением было то, что у Лыкова есть машина, старенькая «эмка», которую он наверняка собрал сам. Она даже окраску имеет не заводскую, а кустарную. И Филонову пришлось взять их с Морозом служебную машину, которой капитан почти не пользовался. Он и жил рядом, да и каждый день почти приходил на службу в состоянии сильного похмелья.
Павел сразу понял, что может примелькаться, поэтому старался каждый день одеваться иначе, чтобы Лыков не заметил слежки. Он старательно следил за инженером, ходил за ним по рынку, по универмагу. Почему Лыкова все время тянуло в людные места? Ведь он ничего не покупал. Ну, может, только семечки да один раз шерстяные носки домашней вязки. А потом Павлу удалось все же зафиксировать контакт молодого инженера. Правда, ничего серьезного он не предполагал. Может, знакомый просто или случайный собеседник, с которым Лыков перебросился несколькими словами. Обычный немолодой фронтовик. Да еще и после ранения. Он сильно припадал на правую ногу и опирался на палку. Но, когда Лыков через два дня снова встретился с этим же человеком, даже не встретился, а просто прошел мимо в толпе, едва задев локтем, и они постояли рядом с полминуты, до молодого лейтенанта дошло, что люди, которые два дня назад беседовали, должны были поздороваться, а не делать вид, что незнакомы. «Надо доложить Шелестову, – подумал Павел. – Запомнить словесный портрет этого фронтовика и доложить. Проверить его надо, хоть у меня и подозрений особых нет против Лыкова, но… Черт, смеяться будут надо мной. Пусть. Нет, тут не стоит бояться насмешек, поскольку мы серьезным делом занимаемся – ищем шпиона».
Старенькая машина Лыкова выехала за город. Филонов стиснул зубы, понимая, что находится в безвыходной ситуации. Машин мало, тем более за городом. И Лыков заметит преследование. Но ведь он, если и завербован, не шпион же… не знает, как распознать слежку. Машина Лыкова, буксуя и скользя на рыхлом наметенном снегу, выскочила из поворота и понеслась по мосту. Филонов прибавил газу, чтобы не забуксовать и чтобы машину не занесло на повороте. Он хотел его пройти на ровных оборотах, как учили, чтобы машина держала направление, не срывалась в занос. И Павел почти справился. До самого последнего момента он удерживал машину при повороте, но потом неожиданно передние колеса выскочили из накатанной колеи. И как раз в том месте, где мост уже закончился. И только когда машину понесло в сторону, Филонов понял, что там под колесо попался обледенелый участок дороги под снегом. Несколько секунд Павел надеялся, что удержит машину, но тут передние колеса ударились о большой камень, и машина перевернулась на крышу, заскользила вниз по склону к реке. Еще один удар о дерево, машину подбросило, и она рухнула на лед. Хрустнула тонкая корка льда, и машина стала погружаться. Забулькали пузыри, еще какое-то время на поверхности полыньи виднелась задняя часть кузова, но потом и она скрылась в темной воде.
А впереди на дороге, выскочив на ровное место, остановилась старенькая автомашина. Водитель открыл дверь и посмотрел, как в воде исчезла машина, как еще булькали пузыри. На пустынной дороге никого, ни единой машины или повозки. Хлопнула дверь, и старенькая машина, взревев двигателем, скрылась среди деревьев.
Сосновский постоял немного под деревьями, осматриваясь и прислушиваясь. Кажется, удалось. Сегодня на окраине города, где в одном из частных домов блатные устроили себе «малину», несколько раз появились милицейские патрули, участковые милиционеры зашли в несколько соседних домов. Такой необычной активности на этой улице оказалось достаточно, чтобы «малина» сегодня пустовала. Не нашлось желающих выпить, повеселиться, сыграть в картишки, зная, что в любой момент может пройти милицейская облава или просто в дом с проверкой придет участковый. Тогда точно большая часть «гостей» проведет ночь в отделении милиции, где будут устанавливать их личности. А установив, многих так и не выпустят.
Михаил примерился, а потом одним движением перебросил свое тело через низкий забор на краю двора и сразу присел, чтобы понять, что в темноте и на фоне белого снега его маневр остался незамеченным для посторонних глаз. В доме было тихо, только в дальней комнате горел свет, а из трубы чуть струился теплый воздух с остатками дымка. Там заканчивали топить печку. Что ж, блатной мир тоже любит тепло и уют. Как ни старался Сосновский идти тихо, но скрипа снега под ногами было не избежать.
Подойдя к окну, Сосновский негромко, но требовательно постучал. Он подождал секунд двадцать и снова постучал, но теперь уже сильнее. В окне мелькнул свет, за стеклом появилось лицо простоволосой женщины. На улице было по-прежнему тихо и пустынно. Приоткрылась форточка, и хриплый голос курящей женщины неприветливо спросил:
– Чего надо? Чего ты сюда забрел?
– Открой, маруха, мне перекантоваться надо, – копируя блатные интонации, потребовал Сосновский.
Он сказал это не нагло, без оскорблений, но в то же время показывая свое право на то, чтобы его пустили. Женщина молча постояла у окна, потом глянула вдоль улицы и исчезла.
