— Я ее, наверное, уронил, когда увидел, что на площадке лестницы кто-то стоит.
— Куда же вы побежали потом?
— В соседний двор. Там никого не было. Я спрятался в подвале. Переждал.
— Где вы взяли эту отмычку?
— У меня было много отмычек. Несколько штук я взял с собой.
— Те, которые подходят к наиболее распространенным образцам дверных замков?
— Совершенно правильно.
— И эту?
— И эту.
— Значит, уронили отмычку и побежали?
— Я уже сказал.
— И больше вы ничего не уронили?
— Нет, ничего.
— Осторожность вам изменила.
— Случайность такого рода всегда может… — начал Мерике-Люш.
Но Ваулин быстро его перебил:
— А откуда взялось вот это?
Он вынул из ящика стола крышку от маленькой эмалированной кастрюльки.
Мерике-Люш внимательно оглядел ее. И раньше, чем он ответил на вопрос, Ваулин почувствовал, что крышку Мерике-Люш видит впервые.
— Не знаю. Со мной такой вещи не было.
— Ее также нашли внизу.
— Не знаю. Ничего не могу сказать о ней.
— Допустим. Но вы утверждаете, что отмычку привезли с собой?
— Я устал повторять.
— Ну, от этого еще не устают. Вы просто не хотите говорить правду!
— Я вам все сказал.
Мерике-Люш на мгновение закрыл глаза.
— Вы твердо помните насчет отмычки? Она действительно была у вас с первого дня?
— Да, с первого дня. Если вам нужно, чтобы я повторил, я повторяю… Она была у меня в мешке, когда я спускался на парашюте в этот… загородный парк.
Ваулин встал:
— Мерике-Люш, вы лжете! И снова без всякой пользы. Сейчас один человек вам скажет об этом — ваш человек… Введите Мурашева, — попросил он солдата.
Дверь открылась. Мерике-Люш откинулся на спинку стула. Старик, стоявший на пороге, глядел на него ненавидящими глазами.
— Это… — прошептал Мерике-Люш.
Старик шагнул вперед, поднял руку и сказал хриплым, дрожащим голосом:
— Не забыл? Будь ты проклят, проклят!.. Ты что?.. Ты что?..
Мурашев хотел крикнуть: «Ты что обещал мне?», но в ярости не подыскал слова.
Это была последняя встреча. Много лет ушло с тех пор, как их свели для разговора в доме германского генерального консульства возле Исаакиевского собора.
На другой день Ваулин пригласил Снесарева заехать к нему. Предстояла очная ставка с Мерике-Люшем.
В тот далекий вечер больной Снесарев не мог отчетливо разглядеть незваного гостя — он прятался в полутьме. Но шпион казался ему крепким человеком. Другим Снесарев не мог себе представить его.
— Узнаете? — спросил Ваулин Мерике-Люша.
— Узнаю. Это инженер Снесарев, — прошептал шпион.
— А вы, товарищ Снесарев?
Снесарев развел руками и не сразу ответил. Не мог же Мерике-Люш быть таким в тот декабрьский вечер. Такие люди не спускаются на парашюте, не проникают тайком в осажденный город.
Перед Снесаревым стоял сгорбленный, осунувшийся человек с потухшим взглядом, лишившийся всех чувств, кроме одного — страха.
Когда шпиона увели. Снесарев сказал:
— Тогда он стоял в тени. Я его не видел. Давно он переменился?
— Совсем недавно. Когда его привели сюда, он в первые минуты держался надменно. И знаете, что ему помогало? Выстрелы.
— Какие выстрелы?
— Вражеские. Я начал допрос, а гитлеровцы начали обстрел города. Мне пришлось посадить гостя подальше от окна. Один снаряд разорвался совсем близко, и Мерике-Люш, который в ту минуту еще назывался Польницем, презрительно усмехнулся. Но надменности хватило ненадолго. Вскоре он сдал и с каждым днем сдавал все больше и больше. Остался только страх, ну и, конечно, злоба.
Ваулин открыл коробку, полную желто-янтарного табаку, достал книжечку папиросной бумаги.
— Прошу. С Большой земли подарок прислали. Аромат такой, будто сидишь по крайней мере в Сухуми. Когда мы с вами там будем, а?
— Страх и злоба? — повторил Снесарев. — Только это? Но была же у него смелость.
— Смелость игрока, который делает верную, безопасную для себя ставку. А она оказалась весьма рискованной. И он не выдержал жизни в осаде. У него не оставалось признаков того, что можно считать настоящей смелостью. Шпион сделал несколько ошибок. Это потому, что у него пропала прежняя собранность. Он петляет. Нет больше жителя Пскова, а есть житель Острова. В другой обстановке, более привычной для него, он нашел бы вариант поумнее. А тут подстегивал страх. Даже рюкзак заграничного образца с пружинкой был заметной ошибкой. Это были следы, которые нам предстояло прочесть. Все дело в той жизни здесь, которую он не мог представить заранее. Не мог понять. И ему не обойтись было без промахов. Спасла его только случайность, да и то лишь на время. Что двигало им раньше? Инерция наглости, что ли, тупого сознания своего превосходства над всеми. Настоящей смелости без глубокой убежденности в своей правоте не бывает! Ваши строители — те по-настоящему были смелы!
— Да, но ведь он рисковал, когда шел ко мне.
— Все то же. Риск шулера, игрока, играющего наверняка.
— Но он рисковал снова и еще больше. На следующее утро. Представьте себе. Даже взяться за ручку той самой двери, войти в подъезд — какого напряжения это требовало! Еще минута — и матрос его схватил бы.
— Нет, не схватил бы его матрос.
— Почему?
— Потому что он перестраховал себя. Внизу притаился сообщник.
— Но кто же?
Вместо ответа Ваулин протянул Снесареву маленькую фотографическую карточку.
— Узнаёте? Вглядитесь, пожалуйста, внимательнее. Правда, фотография довоенная. Я бы мог не беспокоить вас по этому поводу — все уже выяснено, — но у меня будут потом другие вопросы.
— Совсем обыкновенное лицо. Не помню, чтобы встречал его.
— Лицо, верно, обыкновенное. Но злобы этот человек был необыкновенной, самой свирепой. Не мог простить новому миру того, что лишился своей мельницы и крупорушки. Он-то и сообщил Мерике-Люшу о вас, о вашей работе над новым типом корабля.
— Как он мог узнать о ней?
— Значит, вы не видели его в заводской проходной?
Снесарев развел руками:
— Не обращал внимания…
— Он там стоял вахтером. Целых четыре года до войны. Впрочем, в то время он еще ничего не предпринимал. Ему было приказано выжидать и изучать. Перед началом войны он получил рацию, а когда начались обстрелы города, стал корректировать.
Снесарев порывисто поднялся с места:
— С завода? С территории завода?
— Да… В ноябре на парашюте спустился Мерике-Люш. И вот Мурашев рассказал ему о работе инженера Снесарева.
— Погодите! Минутку! Мурашев? Высокий, в черной куртке?
— Ну, это не очень редкие приметы.
— Но он прибежал тушить пожар!
— Прибежал.
— Теперь я его вспомнил. Погодите, погодите… Но я видел, как он в столовой, кажется в декабре, просил добавить ему супу. Он очень исхудал. Что же, Мерике-Люш не кормил его?
— К чему? Ведь это заарканенный зверь. Мерике-Люш ни крошки на него не тратил из своих ресурсов. Он мог помыкать им и без того. Но все-таки Мурашев был тонкая штука. И если говорить о природном уме, то ум нее, чем его начальник. Найти его было не так-то просто. Помогла отмычка. Утром на другой день не он, а Лабзин приходил к вам. Мурашев послал его, чтобы проверить, все ли спокойно, а Мерике-Люш спрятался в подвале соседнего дома. Лабзин взял на всякий случай в столовой маленькую кастрюльку с кашей, чтобы сказать, что несет вам еду. Но, когда сверху его окликнул матрос, он испугался, побежал и уронил отмычку и крышку от кастрюльки. Мы изучали эту отмычку и установили, что она сделана здесь. Стало быть, у Мерике-Люша есть помощник? Потом уж мы узнали, что отмычку тайком мастерил Мурашев у вас на заводе.
— И этот самый Мурашев корректировал, иначе говоря — наводил на нас огонь немецкой батареи?
— Да, Мерике-Люш исчез, а Мурашев остался. По имени мы его еще не знали, но о том, что такой корректировщик есть, можно было догадаться.
— А ведь он едва не погубил нашу работу.
— Он не каждый день орудовал. Не было у него возможности все время сидеть у рации. Помните ночные воздушные тревоги?
— Помню.
— Гитлеровцы в то время в воздухе почти не показывались. В городе тревог не было. Только на вашем заводе объявляли их по ночам. Однако бомб с самолетов не бросали.
— Но «Юнкерс» завывал. «Юнкерс»! Я сам слышал.
— Это был не «Юнкерс», а наш самолет. И наш летчик, недовольный заданием. Он предпочел бы дневные бои.
— Но характерный звук мотора… Гудящий, прерывистый, зловещий, угрожающий…
— Да, на самолете стоял немецкий мотор.
Снесарев слушал, стараясь не проронить ни слова.
— По вашему лицу видно, что вы близки к разгадке. Две ночи завывал этот «Юнкерс» в двойных кавычках. Он вызывал Мурашева на свидание. Мы опасались, что неизвестный нам помощник Мерике-Люша не явится на свидание. И в первую ночь он действительно не явился. Потом оказалось, что ночевал он в городе. Но на другую ночь свидание состоялось. Очень уж велик был для него соблазн. Зачем каждый день рисковать у рации, когда он сразу мог разделаться с вашим новым кораблем? Поднялись ракеты — и Мурашев был пойман.
