— Мне вот что сейчас взбрело в голову: не мало ли денег мы оставили в тайнике? Несоответствие денежной суммы и задачи, поставленной перед агентом, могло вызвать у чекистов подозрение. Наше дезозадание Никольчуку по Зеленогорску могло показаться им в какой-то степени липой, если там мало было денег… Впрочем, это безответный вопрос. Один из тех, которые я без конца задаю себе в эти дни.
На это Файн ничего не сказала. Она переменила тему — опять заговорила о своем новом шефе. Лаут почувствовал себя как сом на мели: ему был неприятен разговор о Мак-Стенли. К тому же он понял, что Элен по-видимому кого-то ждет: через неприкрытую дверь в смежной комнате был виден по-праздничному накрытый стол. Лаут подумал, что он здесь «персона нон грата». И поэтому поспешил ретироваться. И, как оказалось, сделал это вовремя.
Едва захлопнув за собой тяжелую дверь квартиры Файн, полковник на площадке в упор столкнулся с высоким, сильным, багроволицым человеком, вышедшим из кабины лифта.
— Лаут?! Что вы здесь делаете?
— Что я здесь делаю?.. — Лаут в одно мгновение понял, кого ждет Элен, для кого накрыт праздничный стол и наведен педикюр на красивых ногах. И он не удержался, чтобы не съязвить: — Как и по службе, Мак, я здесь уступаю вам свое место.
Но «оголтелый Мак» был не из щепетильных. Он трубно захохотал, потом подмигнул Лауту:
— У, старый гриб, знал, где присосаться.
Лаут, надменно поджав губы, стал спускаться по лестнице вниз.
ГЛАВА XI
Следствие продолжается
Следствие по делу Рубцова продолжалось. Постепенно вскрывались все новые обстоятельства преступления этого «простака», «рубахи-парня», который всех знал и со всеми умел поладить, в подходящий момент рассказать веселую байку, выпить крепко и гульнуть. В таком обличье ему легко было делать свое дело: вползать в душу к доверчивым людям, выуживать по крупицам нужную информацию у простаков и болтливых, запугивать и держать в страхе робких и слабовольных.
К последним можно было отнести и Ирину Булавину. Женщина предельно впечатлительная, она легко подпала под влияние Рубцова и в полной мере испытала на себе его хватку. Страх, который сумел вселить в ее душу этот беспощадный человек, был так силен, что Ирина не могла освободиться от него даже тогда, когда ей сказали об аресте Рубцова.
Это была какая-то инерция страха, его затянувшаяся реакция. У Маясова даже возникло опасение: не повлияла ли вся эта «психическая атака» Рубцова на душевное здоровье женщины. Поэтому они с Деминым решились на ее последний допрос только после консультации с психиатром.
Но когда начался этот допрос, у Маясова вновь возникли опасения за Булавину. До нее не всегда сразу доходил смысл того, что ей говорили. Маясов старался ее успокоить:
— Я вам, Ирина Александровна, еще раз повторяю: выслушайте меня внимательно. За отца вам отвечать не нужно. Более того, вы можете гордиться своим отцом…
Она удивленно посмотрела на майора.
— Ваш отец, Александр Букреев, был замучен в Борисинском лагере военнопленных, — сказал Маясов. — Он умер как настоящий солдат.
— Я не понимаю… — прошептала Ирина.
— Это установлено точно.
Она была совсем растерянна.
— Но как же отцовы письма? Его обещание приехать?
— Все это неправда, фальшивка.
— Но ведь письма написаны его рукой, я знаю…
— Оба письма, что вы получили, были сфабрикованы в разведцентре, по заданию которого действовал Рубцов.
— Мне трудно это представить, — сказала Ирина. — Разве можно подделать стиль письма, отцовские слова? Например, Ири… Только он звал меня так.
— К сожалению, Ирина Александровна, и это возможно: Рубцов знал вашего отца несколько лет, работали вместе, вместе пошли на фронт… Что касается оригинала, с которого были сделаны фальшивки, у Рубцова сохранилось письмо Александра Букреева к жене, вашей матери. Письмо было написано за несколько дней до того, как полк, в котором он служил, попал в окружение.
— А портсигар? — вдруг спросила Ирина. — Портсигар, выходит, тоже поддельный?
— Нет, вот портсигар как раз не поддельный, — сказал Маясов. — Все, что принадлежало при жизни вашему отцу, в том числе письмо и портсигар, после смерти Букреева присвоил себе его «друг».
— Рубцов?
— Да, Рубцов, по доносу которого в Борисинском лагере и был повешен коммунист Букреев. — Маясов помедлил, потом негромко продолжал: — Через девятнадцать лет письмо, принадлежавшее вашему отцу, было пущено в ход против вас… Надеюсь, вы теперь, Ирина Александровна, понимаете, для чего все это Рубцову понадобилось?
— Смутно.
— Для того, чтобы запугать вас, держать в постоянном страхе возможного разоблачения, как дочь изменника Родины и шпиона.
— Но какая ему от меня польза? — в полном недоумении спросила Ирина.
В разговор вступил Демин:
— Рубцов знал о ваших отношениях с Игорем Савеловым. Знал, что Игорь очень любит вас. С вашей помощью он хотел обработать Савелова и завербовать.
— Подлец, боже, какой подлец… — шептала Ирина и не могла сдержать слез.
— Возьмите себя в руки, Ирина Александровна. Что же делать? Игоря не вернешь, но в наших силах очистить от грязи память о нем. — Демин полистал бумаги в папке, нашел нужную страницу. — Следствием установлено, что накануне трагического происшествия Савелов после свидания в баре с Косачом, которому он продал охотничье ружье, вечером был у вас дома. Там же был и Рубцов. Почему вы промолчали об этом?
— Рубцов просил не упоминать о нем. К убийству он отношения не имеет, а кому приятны все эти вызовы, допросы, протоколы…
— Гм… А чем объяснить, что Савелов и Рубцов оказались у вас в одно и то же время?
— Рубцов давно хотел, чтобы я познакомила его с Игорем… Я это сделала… Но получилось не совсем удачно: они поссорились в тот же вечер.
— Поссорились?.. А как это случилось?
— Знаете, я так толком ничего и не поняла.
— Постарайтесь вспомнить. Расскажите нам все, как было. И с самого начала…
В тот день Игорь пришел к ней под вечер.
— Я ненадолго, — сказал он. — Мне скоро на вокзал, мать провожать.
Ирина усмехнулась.
— Ты как будто оправдываешься… Что с тобой? Избегаешь меня в последнее время.
Он ответил не сразу, раскурил сигарету, потом взял Ирину за руки:
— Нам нельзя, как прежде, пойми! Надо что-то придумать. Упорядочить отношения…
— Словечко-то какое — «упорядочить». — Ирина громко засмеялась.
— Перестань! — крикнул Игорь. — Мне надоело прятаться. Вот так, урывками, тайно…
Ирина ласково сказала:
— Ведь ты же, дурачок, знаешь: сына я не оставлю. Что мы будем делать, как жить?
После короткой паузы она вдруг спросила:
— Я слышала, тебя хотели уволить?
— Хотели. Только руки коротки у одного ретивого.
— Кто это?
— Наш директор… Как бы сам скоро не загремел.
— Снимают его?
— Ходят такие слухи…
— Ну, а ты, значит, отделался легким испугом?
— Не сказал бы. На собрании стружку с меня снимали здорово…
Не дослушав его, Ирина предложила:
— Ну ладно, раздевайся… Арсений Павлович уже ждет.
— Только за этим и пригласила? — улыбнулся Игорь, снимая плащ.
— Не только — в тон ему ответила Ирина. — Идем.
В гостиной навстречу Савелову поднялся Рубцов, протянул руку.
— Здравствуй, здравствуй… Садись. Что так поздно?
— Да так… побегать пришлось. Как говорится, волка ноги кормят.
— Ну и набегал?
— Полтораста целковых.
— Ого! Где ж это так платят?
— Да нет… Ружье продал.
— И хорошее?
— «Зауэр».
— Жаль.
— Конечно жаль. Да деньги нужны. На мотоцикл собираю.
— Иришка, ты чего же это молчала, что дружку твоему деньги нужны?!
— Я вижу, вы просто жаждете дать мне в долг, — усмехнулся Игорь.
— Не жажду, но могу. Тратить особенно некуда, а Ирина мне что дочь.
— Арсений Павлович, вы меня уговорили, — полушутливо сказал Савелов и придвинул к себе лист бумаги. — На какую сумму писать расписку?
— А сколько стоит твой мотоцикл?
— Шестьсот пятьдесят. Полтораста уже имею.
— Значит, остается всего пятьсот?
— Всего, Арсений Павлович, — рассмеялся Игорь. — В математике вы прямо Софья Ковалевская!
— Ну, раз Софья… Получи.
Рубцов достал из кармана бумажник, небрежно отсчитал пять сотенных купюр и положил их перед Савеловым.
Игорь посмотрел на деньги, на Рубцова, потом на Ирину, снова на Рубцова и недоуменно переспросил:
— Вы что — серьезно?
— Для таких шуток я стар. Да и почему бы вам молодым, не помочь?!
— Ирина, — воскликнул Игорь, — и где ты только находишь таких друзей!
