Вот это они умеют, демгоспода! Выдрать из исторического или литературного контекста фактик или цитату и поставить всё с головы на ноги. Мы-то воюем по-русски, мечом аль дубиной да с поднятым забралом, они же меняют личину по семь раз на неделе и норовят больше шилом да в мозжечок! Так и сейчас. В «Гренаде» речь идёт о кавалерийской атаке. Ведь мы не только «ехали шагом», мы «мчались в боях». Где уж заметить потерю бойца среди оскаленных лошадиных морд, занесённых для удара шашек, стрельбы, пыльных смерчей и гула тысяч подков над целинной степью!
– Господа! – продолжал Дубовик. – Нас окружают люди, страдающие маниакальными психозами. На первый взгляд это милые, добрые, интеллигентные люди. Но присмотритесь к ним повнимательнее, и вы увидите, как один из них с плотским наслаждением поглаживает воронёную сталь автомата. Словно женщину ласкает. Это и есть Ростовцев. Он любил стрелять и никогда не мазал. А в кого попадал? В человека попадал, в человека! И делая рукой скрипача очередную зарубку на прикладе снайперского карабина, он чувствовал себя свободным, раскрепощённым, счастливым. Он жил, упиваясь смертью. Коммунистическая система быстро распознала в Ростовцеве комплекс киллера и нашла для него подходящую нишу – КГБ, разведку. Он жил, пока мог убивать. Когда его лишили такой возможности, он умер… Два других комплекса – комплекс патриота и комплекс самопожертвователя – настолько взаимообусловлены, что их нельзя подвергать анализу порознь. Группа людей, страдающих совокупностью обоих комплексов, невелика. Их три-четыре процента. Но от них все наши беды. Вспомните, как ведёт себя животное, чувствующее приближение более крупного зверя или охотника. Оно прячется в нору, взбирается на дерево, принимает защитную окраску. Точно так же ведут себя и люди, чувствующие приближение опасности. Они запираются в своих домах, зашторивают окна, выключают свет. Они стремятся сохранить себя и потомство. И это прекрасно, потому что естественно. Индивиды, страдающие комплексами патриотизма и самопожертвования, ведут себя противоестественно, гадко. Это они до последней капли крови защищают бессмысленные руины своих замызганных городов, это они кидаются под танки, обвязавшись гранатами, это они затыкают амбразуры своим живым мясом, воображая, что защищают Отечество. Да! Они действительно его защищают. Но от кого и от чего? От носителя цивилизации, от мирового прогресса. Такие люди, подобно слепым кротам, тычутся во все стороны, выискивая, кому бы помочь, кого бы освободить, кого бы спасти, в то время как никто в их помощи не нуждается. Если они услышат где-нибудь стрельбу, то побегут в направлении выстрелов, залезут на баррикаду под красной тряпкой и будут до последнего вздоха защищать эту опять же бессмысленную груду дров и металлолома. А если у них дома нет баррикады, то они поплывут за океан, найдут баррикаду там и тут же примутся защищать её. Попробуйте представить, что стало бы с Парижем, если бы французы вздумали защищать его от немцев! Некоторые учёные нежно называют проявления двух последних комплексов мальчишеством. «Мальчишеский патриотизм, мальчишеское самопожертвование» – говорят они. Я называю это маниакальным синдромом бесчеловечности, изуверством, дикарством, если хотите… Даже великий Пушкин, который в юности призывал к физическому уничтожению царской семьи, в зрелые годы пошёл на сотрудничество с властью, чтобы оказывать на неё положительное воздействие. Такие люди, как Ростовцев, способны только на конфронтацию, только на драку, на скандал, на разрушение…
– Что же ты мелешь, сукин сын! Я не позволю мешать с дерьмом имя моего покойного друга!
Это был опять Евдоким Корёгин. Дубовик осёкся, изумлённо уставившись на неожиданного оппонента.
– Значит, по-твоему, Ростовцев жид, как псих, потому что совершал противоестественные поступки? А отчего же ты сам не справляешь естественную нужду в вестибюле Большого театра? Отчего не совокупляешься под своим «чёрным квадратом» на вернисаже? Отчего не портишь громко воздух в зале Чайковского? Это же всё так естественно, а потому прекрасно! Ты не поступаешь, как скотина, потому что ты пока ещё какой ни есть, а человек.
– Хам! – крикнули из зала. – Вывести его!
– Кто меня выведет? Ты, что ли? Да я тебя за штаны на люстре подвешу! Я – дома, в России. Это ты пришлый, вот и гуляй!.. Да, Алексей Дмитриевич был великий патриот Родины, защитник её, воин. И я устрою в его домике в Зуе музей, буду людей туда приводить и рассказывать им, какой он был светлый человек. Мы с ним в девяносто третьем снимали осаду с Белого Дома. Потом он меня прогнал. Уходи, сказал, воевать моё ремесло, а ты, русский художник, должен творить красоту.
Флоридский, унюхав сенсацию, забрал у профессора микрофон и вступил в дискуссию с Евдокимом.
– Вот ведь что выясняется на последних минутах! Выходит, Ростовцев ещё и Белый Дом оборонял! Впрочем, теперь это уже не является криминалом.
– И недалёк тот день, когда ты побежишь возлагать цветы к тем крестам.
– Ну, я думаю до этого дело не дойдёт.
– Побежишь, побежишь. И даже впереди всех.
– Вы коммунист?
– Я антикоммунист.
– Как же так вышло, что вы подружились с коммунистом?
– Подружились как порядочные русские люди. Я уважал его веру. Он мою.
– И что же, никогда не ссорились, не спорили?
– Спорили всё больше по еврейскому вопросу.
– Он был антисемит?
– Да нет. Ему его идеология этого не позволяла. Антисемит – я!
– И вы гордитесь этим?
– Для меня честь быть в одной компании с Пушкиным, Буниным, Блоком и Достоевским! Гордишься же ты своей русофобией.
– Какая чудовищная клевета! Я безумно люблю Россию. Как мать! Как сестру! Как невесту!
– Как клещ кобылу, ты её любишь! Ты и твои профессоры – все вы одним лыком шиты. Вы только и знаете, что лопочете: самый главный страдалец – ваш народ; остальные перед ним виноватые и должны вину эту ежечасно искуплять. Да самый главный страдалец – русский народ! Однако же никто из вас себя виноватым перед ним не считает и благодарить его за спасение от фашистского истребления не собирается… Убил Бурков Шукшина в «Красной калине» и сказал: хрен, дескать, с ним, их, таких, русских мужиков, много!.. Я за тобой десять лет наблюдаю и наконец добрался до тебя, антихрист!
Корегин попытался схватить Стаса за горло, но тот отпрыгнул на середину арены, взвизгнув:
– Охрану сюда!
Ворвались дюжие молодцы и поволокли Евдокима к выходу. Однако Корёгин расшвырял охранников, поднял руку и гаркнул:
– Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!
Растрёпанный Стас приводил себя в порядок и вытирал пот со лба. Рейтинговые столбики застыли на экране. Героем дядю Лешу сочли тридцать девять процентов опрошенных, антигероем – сорок один процент. Затруднились ответить двадцать процентов.
– Ну и ну! – сокрушённо произнёс Стас, криво усмехнувшись. – И чего только не случается на белом свете!.. Хороши у вас дружки, Мария Александровна!.. Однако время наше истекло. Осталось две минуты. Слово для справки просит представитель Центра общественных связей разведки.
Михаил Николаевич почему-то встал, застегнулся на все пуговицы и произнёс тихо, торжественно:
– Сегодня премьер-министр Российской Федерации, исполняющий в настоящее время обязанности президента, подписал Указ о присвоении полковнику Ростовцеву Алексею Дмитриевичу звания Героя России посмертно.
Какой выдержкой надо было обладать, чтобы дождаться этой своей последней минуты и уложить в неё последнюю решающую фразу!
Зал ахнул. У Стаса отвисла челюсть. В ту же секунду выключили прямой эфир. Публика загалдела, задвигалась, начала подниматься с мест. Оператор положил на экран надгробную плиту с грустным восьмистишьем, но на неё уже никто не смотрел. Михаил Николаевич помахал Флоридскому рукой и направился к выходу. Мы последовали за ним.
– Я развезу вас всех по домам на служебной машине, – предложил он.
Остапенко высокомерно отказался, заявив, что у него своя охрана. За Ойгеном приехали дочь с зятем. Я отказываться не стала. Уже в машине спросила, что же теперь будет с Корёгиным.
– Ничего не будет, – ответил Михаил Николаевич. – Охрана проводила его до ворот, крепко пожала ему руку и отпустила на все четыре стороны.
– Вы и это знаете?
– Работа такая… Сегодня мы выиграли локальное сражение. Но до полной победы ещё ой как далеко!..
В Зуе есть своя Аллея Героев. Есть и Вечный огонь, их двенадцать – суровых парней военной поры. Они стоят друг против друга, выстроившись в два ряда. Дядя Лёша будет тринадцатым и старшим по званию. Тринадцать у него было счастливое число. Он говорил, что на экзаменах всегда хотел вытащить тринадцатый билет, а в самолёте – сесть на тринадцатое место. Вечный огонь сейчас не горит. У горуправы нет денег на газ. Но когда-нибудь загорится же! Загорится, чтобы не угасать во веки веков!..
