Ознакомительная версия.
Если верить Перри, Уарзер вышел на связь с ячейкой АОИН и часто терся возле Мавзолея имама Хусейна. Местная ячейка знала про Абу Гъазавана, однако Уарзеру так и не удалось засечь его. Не заметил он и никого из джихадистов, которых могли привести для нападения на святыню.
– Правда, – заключил рассказ Перри, – в чайных ходит слушок: великий аятолла Али Мохаммед аль-Джабани, Марджа ат-таклид, лидер шиитской власти в Ираке, в пятницу собирается прибыть на молебен в священную мечеть.
– Осталось четыре дня, – сказал Верджил. – Мне тоже отправиться в Кербелу?
Перри покачал головой.
– Уарзер один разберется. Ты там будешь как прыщ на ровном месте. – Он обратился к Кэрри: – Готова?
– Еду в Иран, – ответила она.
– Если хоть немного повезет, никто и не узнает, что ты там была.
На военном вертолете она отправилась в Басру, а там уже на такси – к складу на берегу Шатт-эль-Араб, под иссушающим солнцем.
Ночью пришли два араба и под покровом темноты проводили ее на борт дизельного траулера. Там спрятали в небольшой каюте в трюме.
Спустя несколько часов траулер стало сильно раскачивать: о борт бились волны, судно то поднималось, то падало. Должно быть, вышли в Персидский залив.
* * *
– Пошли, – сказал молодой араб, отперев дверь и накинув Кэрри на голову мешок. Вывел ее на палубу.
Затем Кэрри за руку проводили на другое судно. Из-под мешка она ни черта не видела.
Некий мужчина, у которого изо рта разило луком, помог спуститься вниз по металлической лестнице. Ударившись обо что-то лбом, Кэрри мотнула головой.
– Bebakhshid, – произнес мужчина. (Извини.) Дальше он вел ее, придерживая за голову. Потом усадил в кресло, в котором Кэрри немного позже задремала. Проснулась она от того, что судно встало: двигатель не шумел, значит, бросили якорь.
Кэрри закинула за плечо рюкзак, и ее вывели на палубу, на свежий воздух. Помогли спуститься по трапу на пирс. Наконец-то, впервые за много часов она снова оказалась на твердой земле. Ее посадили в машину; взревел мотор, и мешок с головы наконец сдернули.
Казалось, прошло несколько дней, хотя еще даже не наступило утро. Кэрри взглянула на часы: четыре ночи. Она ехала во внедорожнике с двумя мужчинами. Один из них, сильно загорелый, изъяснялся на ломаном английским. Он-то и велел Кэрри лечь на пол под задним сиденьем. Проехав через аэропорт, остановились. Должно быть, на таможенном посту – водитель заговорил с кем-то (скорее всего, с охранником) на фарси.
Прошло две или три минуты, растянувшиеся, казалось, на вечность, и в салон посветили фонариком. Кэрри даже затаила дыхание. Наконец снова тронулись в путь, и контрабандист – тот, что знал английский, – разрешил подняться и сесть.
Они ехали по прибрежной дороге: с одной стороны простирались темные воды залива, с другой – огни города. Бушир. Далеко-далеко на побережье виднелся освещенный огнями купол и высокая дымовая труба, элементы АЭС.
Ну, вот Кэрри и в Иране.
Вскоре они уже неслись по двухполосному шоссе мимо загородных домиков, в сторону пустыни. Мимо промелькнул одинокий щит с рекламой «зам-зам-колы».
– Скоро рассвет, – сообщил контрабандист. – Будет жарко. Очки темные есть?
Кэрри кивнула.
– Хорошо. Солнце глаза слепит, кругом бело, солончаки Боразджана.
– Спасибо, что помогаете, – сказала Кэрри. – Это ведь опасно, даже для персов, bale?
– Ссал я на головы персов, – ответил второй контрабандист. Его Кэрри поняла и без перевода.
– Тихо ты, – шикнул на него напарник. Потом он обратился к Кэрри: – Мы луры. С персами не ладим.
Он изобразил жест, который должен был, наверное, символизировать раскол.
Так вот почему Саул остановил выбор на них: луры персов ненавидят, и если их схватят агенты ВЕВАК или «Революционной гвардии», они будут молчать. Запрутся наглухо.
– Откуда такая вражда? – спросила Кэрри.
Водитель рассмеялся.
– Намир Фамади, – ответил он и сплюнул в открытое окно.
Тем временем на горизонте показалось солнце. Небо окрасилось сначала в золотистый, потом в голубой. В пустыне не было ни души.
– Кто он такой, этот Намир Фамади? – ни с того ни с сего спросила Кэрри. Надо же было как-то убить время.
Лур, знавший английский, покачал головой.
– Этим именем пугают детей.
Контрабандисты молча переглянулись. Ясно, Кэрри задела больную тему.
Тихо шуршали покрышки по дороге; кругом простиралась ослепительно белая пустыня. Солончаки, подумала Кэрри, надевая темные очки.
– Откуда здесь столько соли? – спросила она.
– Давным-давно, еще когда жить отцы наших отцов, тут было море, – ответил лур, знавший английский. – Теперь – одна пустыня.
Впереди показался знак с названием города на фарси и флагом Исламской Республики.
Въехали в Боразджан, небольшой городок, запруженный парнями на мотоциклах.
Дорога постепенно перешла в широкую и пыльную центральную улицу. Было уже позднее утро, и рынок гудел: женщины пришли за покупками, торговцы нахваливали товар, носились туда-сюда вездесущие мотоциклисты. На площади собралась толпа: кто-то покрикивал, но большей частью люди молчали. Контрабандисты остановились посмотреть, что происходит.
В кузове пикапа стоял раздетый по пояс юноша. Руки ему привязали к трубе каркаса, и здоровяк в балаклаве хлестал его верблюжьим кнутом: спина уже покраснела и кровоточила; при каждом ударе хлыста юноша вскрикивал.
Контрабандисты и Кэрри покинули салон внедорожника. Пришло время облачиться в чадру. Таков был в этой части света удел слабого пола, где, если женщина, хотя бы случайно, оголит руку выше запястья, ее сочтут шлюхой. Впрочем, публичная порка потрясла Кэрри сильнее.
– Что происходит? – спросила она у контрабандиста, знавшего английский.
– Жди, – ответил он и, переговорив с группой молодых людей неподалеку, вернулся.
– Все хорошо, не волнуйся. Этот, – он указал на казнимого, – пить пиво. Харам.
Твою же мать… Кэрри будто попала в Средневековье. И еще у нее в запасе оставалось четыре дня. Ну спасибо, Саул.
* * *
Покинув Боразджан, поехали по «черной» дороге, что змейкой вилась через земли, пустыннее которых Кэрри еще не видела: голые горы, за ними – еще горы, только повыше, сливающиеся с голубизной неба. И ни капли зелени: ни деревца, ни травинки, ни кустика.
Кэрри упарилась в черной чадре.
– Так кто такой этот Намир Фамади? – спросила она у проводника.
– Полковник Фамади, – ответил тот. – Служил в Боразджане при шахе. Перс, ненавидит людей Мидии, ненавидит луров. Ненавидит всех, кто не перс.
– Что такого сделал этот полковник Фамади?
Проводник посмотрел прямо на Кэрри.
– Зло, – произнес он и отвернулся.
– Да расскажи ты ей, – велел ему водитель.
– Расскажу, – произнес проводник по-английски. – Фамади ловит молодые люди, луров. Забирает прямо с улицы. Просто так. Потом берет металлический пластинка, небольшой, – он на фут развел ладони в стороны, – нагревает. Докрасна. Солдаты приводит пленный лур. Один встать сзади, с саблей. Полковник даст сигнал, и солдат бьет саблей. Когда лезвие коснется шеи, полковник прижимать пластинку к шее лура и кричит: «Беги!». Отрубленный голова падает на пол, а тело идет еще шага два-три, может, больше. Оно не знает, что уже мертво.
– Господи, – прошептала Кэрри.
– Еще не все. Фамади заключать пари с солдатами: сколько пробежит тело без голова. Рекорд – тринадцать шаг, Doshizeh[44]. Такой он, Фамади.
– Когда он перебирался в Тегеран, шах сделал его генералом, – добавил водитель. – Матери луров до сих пор пугают детей: «Будь паинькой, не то придет Намир Фамади».
* * *
Кэрри заметила дорожный знак, где на фарси было написано: «Шираз, 60 км».
Еще через пару часов контрабандисты оставили ее в крупном торговом центре с садами и подсвеченными фонтанами. Это был один из самых прекрасных городов, что видела Кэрри.
Шираз лежал у подножия вытянутой в длину высокой горы. Это был современный город с хорошими дорогами и улицами, вдоль которых тянулись аллеи и сады. Молодые женщины по большей части не носили чадру, только платки русари и обычную цивильную одежду. Кэрри поднялась на третий этаж большого, ярко освещенного центра и заглянула в примерочную кабинку. Там проверила тайник – в стене имелась незакрепленная планка, и за ней связной оставил сообщение на жаргоне, написанное от руки на клочке оберточной бумаги. Кэрри включила ноутбук и за несколько минут расшифровала послание:
Робеспьер в Исфахане.
Акра, Ирак
28 апреля 2009 года
Стая ворон облюбовала финиковую пальму во дворе. Они вились над деревом черной тучей, а их помет портил весь вид. Громкий грай будил Броуди по утрам.
Сын Абу Назира Иса сильно боялся их и не выходил в сад, если черные птицы там собирались.
– Чего ты их так боишься? – спросил мальчика Броуди.
Ознакомительная версия.
