– Вы раньше бывали здесь? – почему-то тихо спросила она.
– Да.
– Когда? – Она словно чувствовала ответ.
– Тогда. – Одним словом он сказал все. И она его поняла. Тогда – это называлось пролетарским интернационализмом, и кубинские офицеры оказывались в некоторых властных структурах правоохранительных органов Чили. Впрочем, во время переворота многие погибли, а оставшимся удалось бежать.
– Вы его знали? – спросила она, и он понял, о ком она спрашивает.
Он молча кивнул.
– Какой он был? – снова спросила она, понимая, что задает ненужные вопросы.
– Разный. – И это было все, что ей удалось услышать от своего спутника.
Они поужинали в небольшом баре, и Марина, попросив разрешения приветливого бармена, позвонила по телефону. На другом конце трубку сняли лишь после пятнадцатого звонка.
– Сеньор Эганьа? – спросила Марина. – Я прилетела из Мехико в Буэнос-Айрес. Я журналист из Мексики. Мне хотелось бы с вами увидеться. До этого я была в Колумбии.
Все эти слова она помнила наизусть. Их следовало произносить именно в таком порядке.
– Хорошо, – услышала она в ответ, – вы знаете, где находится Ратуша?
– Нет, я впервые в вашем городе. Но я найду.
– Где вы сейчас находитесь?
– Рядом с Национальной библиотекой, – взглянув на здание рядом, сказала Марина.
– Идите строго на север по проспекту. Возле Ратуши – архиепископский дворец и собор. Спросите любого прохожего, как пройти к пласа д'Армас, и вам объяснят. Я буду там через полчаса. Вам этого времени как раз хватит, чтобы дойти до площади.
– Спасибо. – Она положила трубку.
Когда они вышли из бара, Марина сама сказала своему молчаливому спутнику:
– Он будет ждать нас у Ратуши. Вы знаете, где это находится?
В ответ ее «оператор» кивнул и показал прямо по направлению к реке.
Через полчаса они уже ждали связного. Наконец появился пожилой человек небольшого роста с седой головой. Он сильно хромал, Марина знала, что он в молодости повредил ногу, работая на горнорудном предприятии.
– Это вы мне звонили? – недовольно спросил сеньор Эганьа.
– Да, я.
– Хорошо. Я Франсиско Эганьа.
– Очень приятно. Мария Частер. А это мой друг Луис Искьердо.
– Когда вы прилетели?
– Сегодня вечером.
– Где вы живете?
– В отеле «Коммодор».
– У вас нормальные документы? – спросил Эганьа.
– Да, конечно.
– Моя племянница работает во французском посольстве, – сообщил старик. – Интересующий вас человек уже прилетел. Он живет в отеле «Мапочо», недалеко от вас. Вам нужно будет переехать туда.
– Завтра переедем, – кивнула Марина.
– Он не один. Их двое, – предупредил старик, – и, кажется, они еще кого-то ждут. Потому что заказали номер на двадцать пятое число.
Сегодня двадцать первое. Значит, через четыре дня, подумала Марина и спросила:
– А кто второй?
– Какой-то господин Юэ. Франсуа Юэ. Но они прибыли вместе, это точно. И вместе оформлялись.
– Мы завтра переедем поближе, – пообещала Марина. – Вам удалось что-нибудь узнать о других?
– Только про одного, – вздохнул старик. – Рауль Дубле был арестован в прошлом году. Он был коммунистом и никогда этого особенно не скрывал. По нашим сведениям, его расстреляли в октябре прошлого года. Но сведения могут быть неточными. Никто не может сказать, где это произошло. Наши товарищи думали раньше, что он жив, и давали неправильные сведения в Москву.
Они прогуливались по площади вдвоем. Ронкаль, чтобы не мешать их беседе, сидел на скамье у собора, внимательно наблюдая за обоими. Его не интересовало то, что он не должен был знать. Он имел конкретное задание и ждал сигнала своей напарницы. Словно патрон, лежавший в пистолете холодно и спокойно в ожидании, когда ему разрешат вылететь из ствола оружия, вонзаясь в чье-нибудь тело.
– А второй?
– Ничего, – покачал головой Эганьа, – мы о нем ничего не знаем. Он работал в закрытой лаборатории военно-морских сил. У нас нет там своих людей.
– Понятно. – Она задумалась. Получалось, что выйти на Марата придется все-таки через французов, уже прибывших и обосновавшихся в городе.
– Мы завтра переедем, – повторила она. – А вы постарайтесь узнать что-нибудь конкретное о гибели Дубле. Мне нужно знать наверняка – он убит или это только слухи. И где он содержался в тюрьме? Может, кто-то специально распускает слухи о его смерти.
– Такое тоже вполне возможно, – подумав, ответил старик. – Мы и без того пытаемся выяснить судьбу каждого нашего товарища. Я постараюсь что-нибудь узнать. Но не за один день. Мне нужно хотя бы два-три дня.
– Два, – поставила условие Марина, – у нас не так много времени.
– Договорились, – вздохнул старик и вдруг неизвестно почему спросил: – Сколько вам лет?
– Это имеет отношение к поискам Рауля Дубле? – улыбнулась Марина.
– Вы красивая женщина, – печально сказал Франсиско Эганьа, – будьте осторожны. Если вы попадете в руки наших костоломов, они вас так просто не отпустят. За себя я не боюсь, из меня трудно что-либо вырвать. Да и лет мне много. А вот вас жалко. Поэтому будьте осторожны. Это ваш телохранитель?
– С чего вы взяли?
– Мрачный тип, – пробормотал старик, – он вообще разговаривает?
– Иногда, – снова улыбнулась она.
– Будьте осторожны, – снова попросил старик, – последние два года научили нас осторожности. У хунты хорошие специалисты. Кроме того, они знают многих из нас в лицо. Поэтому старайтесь ничего не предпринимать, не посоветовавшись со мной.
– Обещаю, – серьезно сказала Марина.
Они попрощались, и Марина пошла за Луисом. Тот даже не поднялся при ее приближении. Это ее удивило. Она подошла ближе.
– Сядьте, – буркнул Ронкаль.
Она послушно села рядом.
– Завтра мы переедем в другой отель, – сказала она ему.
Он молчал.
– Вы меня слышите?
– За нами следят, – сказал три слова Ронкаль и добавил: – Они шли за стариком. Теперь они знают, что мы с ним встречались.
Переехать в новый отель при сложившихся обстоятельствах было невозможно. Или просто глупо. Очевидно, за стариком следили уже давно, так как Ронкаль сумел заметить трех агентов, перемещавшихся по площади. После того как они вернулись в свой отель «Коммодор», внизу в холле появился незнакомец, удобно устроившийся в кресле. До утра ничего не произошло. Но было уже двадцать второе число.
Марина спустилась к завтраку. Она обдумывала ситуацию. Наконец, вызвав Ронкаля в коридор, она решила поговорить.
– Нужно, чтобы вы уехали, – сказала Марина, – прямо сегодня, сейчас. Пока у них ничего нет против нас.
Он молча смотрел на нее, ничего не спрашивая.
– Поймите, – стала сама объяснять Марина, – они могут еще принять нас за журналистов и будут проверять вас при выезде особенно тщательно. Но дадут вам возможность уехать, чтобы понять, зачем я осталась здесь одна. Кроме того, такой заложник, как я, их вполне устраивает. А вы можете вернуться обратно через день или два, просто поменяв документы в Аргентине. Надеюсь, Чернов сумеет все устроить. Вы меня понимаете?
Он покачал головой.
– Я не должен вас оставлять.
– Но у вас нет другого выхода, – пояснила Марина, – если вы не уедете, они будут постоянно следить за нами, и в решающий момент мы не сможем от них оторваться. Понимаете? Мы не сможем убрать нужного нам человека.
Он молчал, словно обдумывая ситуацию. Потом нерешительно сказал:
– Это интересно, но я не могу.
– Какое упрямство! – разозлилась Марина. – Поймите, так будет лучше для нас обоих. Если мы сумеем потом встретиться, я укажу вам на Марата и сама уеду отсюда. Никто ничего не поймет. Но для этого вы должны уехать отсюда.
Он молчал. Видимо, просчитывал варианты.
– Они нас так просто не выпустят из-под наблюдения, – горячо убеждала его Марина, – вы должны уехать. А потом снова вернуться и уже не появляться рядом со мной. Так, чтобы я могла вам незаметно указать на нужного человека. Я буду ждать вас в два часа каждый день у Ратуши.
Его молчание начинало ее раздражать.
– Да, – сказал он неожиданно, – вы правы. Я уеду сегодня и вернусь завтра.
– Вы не успеете подготовить документы, – возразила Марина.
В ответ она видела уже его спину.
– Чертов дурак, – прошептала она про себя, – упрямый как осел.
Через час он выезжал из отеля. Марина видела из своего окна, как он садился в такси. И видела, как еще одна машина тронулась следом за ним. Теперь, оставшись совсем одна, она ощутила себя маленькой девочкой, как когда-то в Москве, когда родители оставили ее совсем одну в большой московской квартире, заперев дверь на ключ. Тогда болела тетя, и мама решила поехать в больницу навестить ее. А отца вдруг вызвали из МИДа, попросив приехать, и он ушел из дома, решив не будить свою пятилетнюю дочку, оставив ее одну. Она проснулась почти сразу после его ухода. И целых два часа плакала у дверей. А потом она перестала плакать и решила убрать квартиру к маминому приезду. Мама задержалась в больнице до вечера, решив, что муж будет сидеть с дочерью. А отец был убежден, что супруга скоро вернется, и не торопился домой. В этот день Марина стала взрослой. И совсем независимой. После этого дня она уже не боялась никаких «бабаек» и спрятавшихся в углах маленьких троллей. Но чувство страха, испытанное в первые часы, преследовало ее всю жизнь. Может, поэтому она и сделала все наперекор себе, доказывая снова и снова, что может одолевать все новые вершины. Может, это было преодоление того детского страха, который однажды вошел в нее и который она старательно изгоняла всю жизнь.
