Каждая ниточка, попадавшая в руки гестапо, тут же оказывалась оборванной. Конечно, подполковник Лютц, по мнению Маураха, многое проморгал. Тупой, ограниченный человек, совершенно лишенный фантазии, так необходимой в их деле.
С первого же дня Маурах засел за кропотливую работу. Прежде всего он отметил на карте города все интересующие его пункты, указав, в какое время (день и час) произошло каждое событие. Затем, выезжая на машине, начал изучать обстановку на месте. После выездов на карте появлялись новые пометки. Ночью Маурах, по имевшейся в гестапо обширной картотеке, знакомился с жителями Полянска.
Все шло нормально, и вдруг — несчастье. Он ехал с лейтенантом Гофманом на кирпичный завод, в районе которого была однажды засечена работа неизвестного радиопередатчика. Машина на большой скорости сворачивала за угол, ее сильно тряхнуло на выбоине, и от резкого толчка не удержавший равновесия Маурах свалился на кожаную подушку заднего сиденья. В то же мгновение он услыхал позади себя слабый звук далекого выстрела.
Пуля вошла сидевшему впереди, рядом с шофером, лейтенанту Гофману между лопаток. Бледный шофер остановил машину. Маурах оглянулся вокруг. Улицы были пустынны.
Гофман скончался через несколько минут, его даже не успели довезти до госпиталя: пуля раздробила позвоночник.
Это было первое и неслыханное дерзкое покушение на гестаповца в Полянске.
Даже очень мнительный Маурах не мог предположить, что пуля, попавшая в Гофмана, предназначалась лично ему. В городе его пока не знали, он не успел еще кому–либо насолить, и личный акт мести полностью исключался. Стрелявший целился в машину гестаповцев, очевидно, даже не зная, кто в ней едет.
Однако через два дня новое, чрезвычайно загадочное и трагическое событие заставило Маураха по–иному оценить выстрел, стоивший жизни Гофману. В комнате, отведенной ему в здании, где разместились гестаповцы, не было приличной мебели. Особенно неудобной оказалась походная койка. Маурах приказал начальнику полиции достать хорошую кровать.
Вечером того же дня два полицейских внесли во двор разобранную на части металлическую кровать с никелированными спинками и большим матрацем на пружинах. Маурах вышел во двор и собственными руками проверил упругость матраца. Его чемоданы еще находились в рабочем кабинете, и он безбоязненно отдал полицейским ключ от своей комнаты, приказав отнести туда кровать. Не прошло и пяти минут, как в доме раздался взрыв.
Он произошел в комнате Маураха. Один полицай был убит, другой — ранен.
Этот уцелевший полицай рассказывал, что когда они внесли и собрали кровать, его товарищ, пустой, вздорный человек, улегся на «панском» матраце и, дурачась, начал покачиваться на пружинах. Тут–то и рвануло.
В матрац была подложена обычная противопехотная мина.
Выяснилось, что всего полчаса назад кровать находилась в сарае, принадлежавшем городскому голове Пилипенко. Сарай все время был заперт на замок. Прежде эта кровать принадлежала некоему Васильченко, эвакуировавшемуся из города с советскими войсками, и попала в сарай к городскому голове вместе с другой реквизированной у городского населения мебелью.
Подполковник Лютц безаппеляционно заявил, что мина была заложена в матрац давно, еще прежним владельцем кровати. Маурах не стал разубеждать своего начальника. Самоуверенный и тупой, подполковник Лютц мог испортить все дело. Но Маурах уже не сомневался: охотятся за ним. Это в него с какого–то чердака целился из винтовки, оборудованной глушителем на дуле, опытный снайпер. Только по счастливой случайности пуля, предназначенная Маураху, сразила беднягу Гофмана. Мина в матраце также была заготовлена для него.
Кто же так настойчиво желает его смерти? Кому крайне необходимо уничтожить именно Маураха, прибывшего несколько дней назад в Полянск? Ответ мог быть только один: в городе есть человек, который его хорошо знает. Этот человек следит чуть ли не за каждым его шагом.
Маурах заперся в кабинете и начал изучать личные дела полицейских. Он знал, что в начале войны не только военные власти, но гестапо слишком либерально, а иной раз и преступно–легкомысленно относились ко всем лицам из местного населения, которые после прихода гитлеровских войск изъявляли желание сотрудничать с немцами. Крупная, непростительная ошибка. Сейчас приходится расплачиваться за нее. А все — глупейшая пропаганда Геббельса, будто бы в Советском Союзе большинство народа настроено против советской власти. Как бы не так!
Обер–лейтенант работал всю ночь. Он делал заметки, выписки, составил длинный список фамилий тех жителей Полянска, кто вызывал у него какое–нибудь подозрение. За учетными карточками полицейских последовали карточки гражданской администрации. Под утро Маурах добрался до карточек официанток военного аэродрома и, наткнувшись на немецкую фамилию старшей официантки, вспомнил Эльзу Нейман.
Маурах шевельнулся, открыл глаза, еще раз взглянул на фотографию Анны Шеккер. Нет, не похожа… Если бы лицо на фотографии могло засмеяться, улыбнуться… Он бы узнал наверняка.
Под каким–либо предлогом вызвать ее сюда? К себе он вызвать не может: если это Эльза, она сразу же узнает своего бывшего спутника. Немедленно арестовать? Что даст ему такой арест? Снова в руках гестапо окажется одна–единственная ниточка, которая может легко оборваться. Глупо! Нужно предварительно проделать большую работу и сразу же ухватить несколько нитей. Посвятить в тайну кого–либо из сослуживцев, пусть он вызовет к себе Анну Шеккер? Ни в коем случае. Эльза — это тайна, позор и счастливая находка, если судьба действительно еще раз столкнула его с ней.
Воображение Маураха распалялось с каждой минутой. Какое громкое дело! Подумать только — советская разведчица около двух лет работает на одном из наиболее крупных аэродромов немецкой авиации! Она — невеста прославленного летчика–аса подполковника Вернера. Богатейший источник информации… Боже мой, какая заманчивая, какая невероятно соблазнительная, захватывающая дух версия!
Ни на чем другом гестаповец уже не мог сосредоточиться. Анна Шеккер — предполагаемая Эльза Нейман — полностью завладела его мыслями и чувствами, мучительно разжигала его фантазию. Нужно увидеть ее. Немедленно! Хотя бы издали, лишь мельком. Она живет на Огородной улице, дом № 33. Встретить ее по дороге на аэродром, когда она будет идти на работу?
Опомнившись, Маурах взглянул на часы, затем в окно. Восемнадцать минут шестого. Было уже светло. Он снял трубку телефона и позвонил на аэродром. Только один вопрос: когда начинается завтрак в офицерской столовой? Спрашивает обер–лейтенант Маурах. Два завтрака? Ага, первый в шесть. Нет, ему нужно только повидаться со знакомым офицером–летчиком. Хайль Гитлер!
Итак, он успеет к концу первого завтрака. Он зайдет в столовую, подсядет за столик к каким–нибудь летчикам и начнет расспрашивать о своем знакомом, назвав любую фамилию. Летчики начнут вспоминать и в конце концов скажут, что они не знают такого. Тем временем он хорошенько рассмотрит официанток. Он одет в общевоенную форму, и, возможно, Анна Шеккер даже не обратит на него внимания. Если это Эльза, он сделает вид, что не узнал ее, и немедленно, прямо из штаба полка, позвонит Лютцу. С этого момента за каждым шагом Анны Шеккер будут следить.
Через несколько минут обер–лейтенант на открытой легковой машине мчался по Степной улице. Гестаповец сидел рядом с шофером и впивался глазами в каждую женщину, шедшую в сторону аэродрома. Но прохожие на улице в этот ранний час были редки, и похожих на Анну Шеккер, а тем более на Эльзу, среди них не было.
Оксана уже знала, что в машине был убит не Маурах, а другой гестаповский офицер по фамилии Гофман. Об этом говорили летчики в столовой. Попытка Тихого не удалась. Сам Тихий после тревожного предупреждения не появлялся на Огородной и не давал о себе весточки. Видимо, он готовил новое покушение на Маураха.
Связные выходили на встречу регулярно.
Для Оксаны было все ясным: Тихий не даром «на всякий случай» вручил ей браунинг, — несмотря на серьезную опасность, она должна продолжать свою работу. Все остальное представлялось ей решать по собственному усмотрению. Впрочем, остальное сводилось к одной фразе Тихого, сказанной им еще при первой встрече: «Если нет другого выхода — разведчик имеет право умереть». Оксана надеялась, что когда наступит критический момент, она сумеет воспользоваться этим ее единственным правом. Увидев входившего в столовую Маураха, она решила, что такой момент наступил…
В зале сидело человек пять летчиков, вернувшихся с ночных полетов. Маурах присел к ним. Оксана быстро прошла к раздаточному окну. У умывальника она задержалась и, делая вид, что поправляет под фартуком пояс юбки, взвела браунинг на боевой взвод. Тут она заметила, что ее руки дрожат. Сейчас же мелькнула мысль: «А не рано ли?» И словно кто–то зашептал на ухо: «Он тебя не заметил. Спрячься на время. И на этот раз все обойдется благополучно».
