Борис Акунин - Смерть на брудершафт (фильма пятая и шестая) [с иллюстрациями] [Странный человек + Гром победы, раздавайся]

— Другое дело! — радостно воскликнул Банщик и опустил руку. — Вот что значит — заинтересовать клиента. А то молчал, время тянул…

Вася тоже немного расслабился, шпиона с мушки снял, но все-таки был наготове, внимательно наблюдал.

— Я думал, ты дурак. — Обер-лейтенант сделал шаг в сторону и лукаво прищурился. — А ты, Леша, выходит, ловкач. Меня решил в дураках оставить?

— А? — удивился Романов.

— Бэ!

Банщик вдруг развернулся на каблуке, вскинул руку и трижды выстрелил, целя под березу, где залег Калинкин. Прыгнул в сторону, крутанулся еще раз и взял остолбеневшего Алексея на прицел.

— Руки к плечам!

— Вы что это? В кого? — залепетал подпоручик, еще не осознав, что всё пропало.

Вася слишком высунулся — на свою беду. И ответных выстрелов не было. Неужели…

Переход от уверенности в успехе к осознанию полного краха произошел слишком стремительно.

— Ну-ка, пойдем поглядим, что там за зверь. Тихо, плавно, за мной марш! — приказал Петренко.

Он тянул шею в сторону березы — пытался разглядеть, что там.

Не обращая внимания ни на Банщика, ни на его пистолет, позабыв обо всем на свете, Романов бросился к Васе.

В прапорщика попали две пули из трех. Одна прошла косо — выбила правый глаз и вылетела через висок. Вторая разорвала горло.

Единственное оставшееся око с ужасом и непониманием таращилось на Алешу. Руки тщетно зажимали шею. Мальчик пытался и не мог вдохнуть воздух. Свистела и хрипела разодранная трахея. Вася Калинкин доживал последние секунды, это было ясно.

Странный звон раздался у подпоручика в ушах. Словно натянулась до отказа пружина. Вернее, будто сам он вдруг превратился в сжатую до отказа стальную нить.

— Калинкин! — не своим, пронзительным голосом завизжал Романов. — Сволочь!

— Кто? — спросил за спиной Банщик.

— Помощник мой! Шпионил за мной, гад! Скотина!

Судорожным жестом Алексей вырвал из кобуры «наган» и выстрелил умирающему прямо в залитое кровью лицо. Палец снова и снова жал на спусковой крючок, но патронов больше не было, лишь прокручивался пустой барабан.

Обер-лейтенант сзади обхватил контрразведчика за локти.

— Ну всё, всё! Экий ты, Лёша, африканец!

— Я пропал! — кричал Романов, вырываясь. — Он следил за мной! Он меня выдал! Наверняка выдал!

— Не мог он тебя выдать. Не успел бы. Успокойся.

— Всё равно! Как я объясню? Как? Мерзавец! Он мне завидовал! Хотел занять мое место!

Романов еще и пнул ногой неподвижное тело, Васе теперь было все равно. Его потускневший глаз смотрел на убийц спокойно, даже равнодушно.

— Мне конец… Теперь мне точно конец, — трясся подпоручик. Истерика давалась ему безо всякого усилия. Он сейчас и захотел бы остановиться — не смог бы.

Петренко убрал пистолет. С размаху влепил сообщнику две оплеухи.

— Успокойся. Делай, что я говорю, и всё будет хорошо. Бери-ка его…

Они перенесли тело, удивительно легкое, к ближайшей из фугасных воронок.

— Что толку? — всхлипывая, сказал подпоручик. — Дырки-то от пуль. Все равно догадаются.

— Мы, хозяйственники, народ запасливый.

С этими словами Банщик достал из кармана лимонку. Выдернул чеку, сунул гранату под труп.

— Ноги в руки!

Они отбежали, упали в траву.

Из ямы ударил сухой, подавившийся глиной взрыв. Петренко отправился посмотреть на результат. Алексей не стал — это было выше его сил.

— Не повезло прапору, — сказал Банщик, когда вернулся. — Под шальной снаряд угодил. Война. Всякое бывает… Ну, мне надо на службу. Подштанники считать. А то нехорошо, целый день не появлялся. Не иди за мной, поотстань. Я тебя потом разыщу. И гляди, африканец. Без глупостей. Теперь ты у меня и вовсе вот где.

Он потряс перед носом у подпоручика крепко сжатым кулаком.

Выждав минут пять, Романов тоже двинулся назад, в сторону Русиновки. На воронку он не оглядывался. Но ушел недалеко, только до рощи.

Там он встал у березы, под которой умер Вася. Постоял-постоял и стал размеренно, с силой биться лбом о бугристую кору.

Слезы, смешиваясь со струящейся кровью, тоже становились красными.

Начальник управления спросил:

— Что у вас с головой?

Романов тронул свежий бинт.

— Я докладывал по телефону. Мы с прапорщиком Калинкиным вчера попали под артиллерийский обстрел.

— Знаю. Калинкин убит. Но вы не говорили, что тоже ранены.

— Контужен, господин подполковник. Отшвырнуло взрывной волной, ударило об пень. Боли ужасные, головокружение, однако остался в строю. Понимаю, что людей не хватает.

— Жалко мальчишку. А вы, Романов, молодец. Ну, докладывайте, что тут у вас.

Разговор происходил на квартире уполномоченного. Обстановка скромная, ничего лишнего: заваленный бумагами стол, два стула, большой платяной шкаф, металлический сейф, кровать.

Отчитывался подпоручик долго. Что называется, старался показать товар лицом и подробно рассказывал обо всех принятых мерах. Начальник задавал множество вопросов, вникал во всякую мелочь. Кое-что записал в особую тетрадку, вынув ее из планшета, который не снял даже за столом.

Полтора часа продолжалась эта неторопливая беседа. Незадолго до ее окончания дверца шкафа чуть скрипнула, слегка приоткрылась. Подполковник обернулся.

— Стоит криво. Сейчас бумажку подложу, — засуетился младший офицер.

И действительно сунул под ножку свернутый листок бумаги.

Князь наблюдал, позевывая.

— Ох, устал я. Третья дивизия за сегодняшний день.

Дверца шкафа едва заметно качнулась.

— Так остались бы, господин подполковник. Сейчас я вас свожу по всем постам, потом поужинаем и переночуйте. Я вам койку уступлю, а сам где-нибудь в штабе пристроюсь.

— Рад бы, да не могу. Мне к ночи в 26-ую нужно. Эх, кабы в баньке попариться — я б как новенький сделался.

И снова дверца шевельнулась. Романов кивнул ей: понял.

— Это я легко устрою. У нас офицерская баня просто замечательная. Никого не будет, я позабочусь. А планшет ваш сам посторожу. Распорядиться, чтоб истопили к нашему возвращению?

Начальник оживился.

— В самом деле? Тогда вот что. Долго рассусоливать с инспекцией не будем. Что нам друг перед дружкой комедию ломать? Я и так уж понял, что декорации у вас на участке основательные и таинственности вы напустили достаточно. Часик покатаете меня — и назад. Поспеет баня за час?

— Гарантирую!

Начальник управления громко и фальшиво орал боевую песню про вещего Олега, собирающегося отомстить неразумным хазарам. Вопли прерывались кряканьем, когда князь поддавал на раскаленные камни кипяточку.

— Эй, Романов! Вы на месте? Никуда не отлучайтесь!

— Так точно, я здесь, господин подполковник! — И шепотом. — Да быстрее вы, быстрее!

Петренко, не обращая внимания на нервные призывы, спокойно щелкал затвором портативной фотокамеры.

— Господи, восьмой лист вы уже сняли! Зачем вам все остальные? — шипел Романов.

— Для порядка…

— «Из темного леса навстречу ему идет вдохновенный кудесник!» — блаженно орал князь. — Романов, не в службу, а в дружбу. Пройдитесь-ка мне по спине веничком. Только планшет там не оставляйте!

— Ладно, хватит. — Обер-лейтенант уложил карты обратно — точь-в-точь как они лежали. — Ступай, Лёшик. Певец во стане русских воинов зовет. Ты у меня умничка.

Все время одна и та же пошлая комедия, вяло думал Алеша. Один и тот же немудрящий набор приемов: подглядеть, подслушать, прикинуться, залезть в постель, залезть в душу. Пиф-паф, ой-ё-ёй, умирает зайчик мой…

Но когда входил в парилку, покачнулся и был вынужден упереться в стену. Вновь увидел перед собой широко открытый, еще живой глаз Васи Калинкина.

Подполковник лежал на животе, громогласно выводил припев:

Великое и триумфальное наступление, длившееся три месяца, еще продолжалось, но из-за исчерпанности резервов начинало выдыхаться. Однако и те результаты, которых удалось достичь Юго-Западному фронту, превзошли самые оптимистичные ожидания Ставки.

Истинное направление удара открылось за двое суток до начала — когда в расположение «швейцарской» дивизии, на заранее подготовленные позиции, была переброшена тяжелая артиллерия, а траншеи наполнились стрелками. Внезапная концентрация войск застала врасплох австрийское командование — все последние недели оно скрытно стягивало резервы к участку фронта, расположенному в 300 километрах отсюда. На грузовиках, на конной тяге стали перебрасывать к слабо защищенному участку всё, что было поблизости, но за 48 часов кроме пехоты да пулеметов ничем существенным усилиться не смогли.