О том, что их фирма веников не вяжет, курсантам Ликея постоянно внушали и преподаватели, и инструкторы. В их задачу входило не только вложить в головы обитателей виллы «Вера крус» азы шпионских, наук, но и внушить им уверенность: они прекрасно подготовлены к будущим встречам с русской контрразведкой.
По поводу этих самых «встреч», которые, разумеется, относились к разряду нежелательных, Рокко Лобстер как-то заметил, что первая такая встреча и бывает для лазутчика последней.
– Еще не родился на свете шпион, который бы выиграл поединок с контрразведкой, – усмехаясь, сказал Рокко. – Как бы ни был он подготовлен, какими бы способностями ни обладал, но он действует в одиночку… Если на него обратила внимание контрразведка, это значит, что он вступил в единоборство с целым государством, его сыскным аппаратом. Тут уж никакой супермен не справится с задачей. Разве что Джеймс Бонд… Но такое бывает только в кино, парни. Конечно, можно уйти от контрразведки, лечь на дно, перейти границу, затаиться, сменить обличье – это так… Но тогда вы перестаете быть разведчиком. Поэтому, избави вас Господь, искать даже случайных знакомств среди русских чекистов. Держитесь от них подальше, коллеги!
Сейчас Докер вспомнил о том, как он тогда полушутливо возразил:
– Случайное знакомство с контрразведчиком можно использовать в собственных оперативных целях…
– Верно, – согласился Рокке. – Чтобы изучить повадки кошек, можно приобрести домашнего тигра. Теоретически существует, и такой метод. В конце концов, кое-кому удавалось и самим становиться контрразведчиками у противника. Но это, парни, скорее исключения, которые подтверждают правила.
На вилле «Вера крус» у Рокко Лобстера был странный статус. Он числился курсантом Ликея, но почти не бывал на занятиях. Порою не ночевал в казарме, так называли курсанты спальный флигель с небольшими комнатами, похожими на номера дешевой туристской гостиницы, в которых они жили по двое. Да и по остальному было видно, что ранг Омара в разведке куда более высокий, нежели у остальных курсантов. Многие преподаватели Ликея явно испытывали перед Рокко некую неловкость, лавировали между обязательной субординацией и признанием его, Омара, равным любому из них.
Когда стало известно, что именно они, Докер и Омар, испытают вдвоем новый метод перехода границы, Рокко Лобстер пригласил Марка Червягу провести с ним последний уик-энд.
– Сначала побродим по двухэтажной улице Васы, – сказал Рокко, – поглядим на длинноногих скандинавок, посидим в двух-трех кафе для разнообразия, а потом подадимся туда, где потеплее.
Рокко взял у одного из преподавателей Ликея светло-коричневый «вольво», и они отправились в Ухгуилласун.
Припарковались на площади Мергель, с которой начиналась удивительная двухэтажная улица Васы. Оба яруса ее, соединенные лестницами и галереями, были до предела насыщены всякого рода увеселительными заведениями. Вроде знаменитой Рипербан в Гамбурге, только с меньшей откровенностью, или квартала Сан-Паули, но без грубого торгашеского цинизма.
Вот там, в одном из кафе на улице Васы, Рокко и рассказал Марку историю создания им в Майами клуба по обмену женами.
– В клубе состояли большие шишки, Марк, – усмехнулся Рокко. – А поскольку я брал с них хорошие комиссионные плюс страховочные за соблюдение тайны и еще за руководство учреждением, то бизнес мои был и стабильным, и внушительным. Мне бы вовремя уволиться из нашей организации, стать частным лицом и запустить этакие клубы по всем Штатам… Но я не успел уйти со службы – прокололся, чуть не угодил за решетку.
– Но ведь обмен женами – не уголовное преступление, – возразил Марк. – Я слышал, что в Сан-Франциско накрыли разом полдюжины таких клубов. И ничего… Окружной судья заявил, что обмен женами не является преступлением.
– Верно, – согласился Лобстер, – не является… Но как президент клуба я ведь тоже обязан был ставить собственную супругу на кон… Так ведь?
– Разумеется, – подтвердил Марк Червяга.
– Я и ставил… Разыскал в Новом Орлеане старую подружку, выдал за жену и менялся ею, как собственной… Моя Розита имела успех, ибо знала все тонкости древнейшего ремесла, особенно по части французской любви. Майамские боссы норовили стать моими друзьями, навязывали различные услуги, лишь бы попасть в очередь побаловаться с женой президента клуба. Это и моим служебным интересам соответствовало, и счет в банке пополняло. Но не долго дергалась старушка в ковбоя опытных руках… На меня настучали во все инстанции сразу: в прокуратуру штата, в Лэнгли и ФБР. И чуть было не пришили обвинение в сутенерстве…
– Но при чем здесь… Менялись ведь женами!
– Это они женами, а моя Розита была профессиональной проституткой, зарегистрированной в полиции Нового Орлеана. Посылая ее кому-то в постель, я становился сутенером. Конечно, женись я на Розите – и нет проблем… Но моя бедная мамочка перевернулась бы тогда в гробу! Я не мог осквернить нашу фамилию.
Рокко Лобстер поднял глаза к расписанному голыми красотками потолку и прошептал молитву.
– Выручил меня Сэм Ларкин, чудесный старик, знает меня по Ливану… Ведь я уже ветеран, Докер, пора на заслуженный отдых. Вот вернусь из этой последней поездки в Россию… Ладно. Стоп. Праздные мысли размягчают нутро. А оно должно быть у нас крепкое. Расслабиться можно. Размякать – никогда!
Поджидая паром, который показался уже с другой стороны, Марк Червяга вспомнил уик-энд, проведенный с Рокко Лобстером, эти его слова, и подумал, что, перелетев мыслями в Одессу, он начал размягчаться…
«Этого нам вовсе не надо, Марк, – сказал себе Червяга. – Думать необходимо только вперед. Прошлое кормит одних аристократов, говаривал мой дед, заставший еще эпоху биндюжников. Рубль можно сделать только сегодня. Его можно придумать построить на завтра. Но покажите мне умника, который надеется рисовать копейку вчера…»
Когда подошел паром, Докер спокойно сел на него, уверенный, что в Клайпеде наймет такси до Паланги, а в аэропорту купит билет до Москвы, предъявив паспорт на имя Марка Ивановича Красногора, проживающего в городе Калининграде, по улице Офицерской, дом 20, квартира 84.
Так оно и случилось.
Без каких-либо приключений Докер добрался до Москвы. Здесь ему предстояло пробыть двое суток, тщательно проверяясь: ездить с вокзала на вокзал, ночевать де придется, не пытаясь даже устроиться в гостиницах.
Через двое суток, убедившись в том, что хвоста ему не прицепили, и даже внутреннего озорства ради съездив на Лубянскую площадь, чтобы обойти известное здание по кругу, Докер сел в «Красную стрелу» и отправился в Ленинград, чтобы поступить там в распоряжение личного агента Сэмюэля Ларкина, скрывавшегося под кличкой Школьник.
Решение поехать на Карельский перешеек, чтобы забрать с неизвестной ему доселе дачи Андрея и привезти его домой, возникло у академика Колотухина внезапно. Тут было нечто, что называют то загадочным шестым чувством, то наитием, то другими именами, чтобы лингвистическими ухищрениями как-то прикрыть присущий людям страх перед любым непонятным явлением.
Когда Андрей наконец-то позвонил домой, вареники, приготовленные Пелагеей Кузьминичной, были съедены, чай допит, а Нина Григорьевна, принявшая участие в воскресном обеде, искренне благодарила хозяев, собираясь вскоре отбыть в уютную небольшую квартирку на Васильевском острове, где она проживала затянувшемся одиночестве.
– Ты многое потерял, Андрюша, – ласково попенял сыну Колотухин-старший. – Вареники, как всегда, были отменны…
– Надеюсь, мамаша Палаша оставила для мене с десяток, – пошутил Андрей. – Ладно, папа… Я через пару часов выезжаю.
– Хорошо тебе там? – осторожно спросил отец.
– Лучше не надо! – ответил Колотухин-младший.
В голосе Андрея академик услышал некую неуверенность и это явилось первым звеном в цепочке неосознаваемых им импульсов, потянувших за собой конкретные действия.
– Послушай, – сказал Василий Дмитриевич, – как раз собираюсь куда-нибудь за город, воздуху хочется глотнуть. Могу к тебе подъехать – заберу в город.
Никуда он ехать не собирался, решение пришло спонтанно, но теперь Колотухин-старший был убежден что ему и в самом деле надо подышать лесным воздухом Карельского перешейка.
– Прекрасная мысль, отец! – воскликнул Андрей. И как нельзя кстати… Тут Марина хотела кое-какие вещички перевезти, да и маленькая сестренка в электричке намается. Приезжай! Запиши адрес…
– Я запомню, – сказал академик, и ему вдруг стало грустно.
Он тут же справился с минутной слабостью, вернулся в столовую, где Нина Григорьевна помогала Пелагее Кузьминичне, несмотря на ее протесты, убирать со стола, и сообщил, что едет за Андреем. Не хочет ли Нина Григорьевна прокатиться за город?
Нина Григорьевна вежливо отказалась, сославшись на театр вечером, а когда молодая женщина удалилась в ванную комнату привести себя в порядок, Пелагея Кузьминична подтолкнула воспитанника локтем:
