— Господа, я позволю себе предложить нечто новое, можно сказать, мое изобретение. Мне ясно, что у каждого свой темперамент. Некоторые из вас сангвиники и хотят меня устранить, другие — холерики и хотят меня убить. — Томас поднял руки. — Пожалуйста. О вкусах не спорят! Но на этот раз я приготовил блюдо, отвечающее всем вкусам, — и он показал на башню.
— Любимая, — обратился Томас к Шанталь, — что ты предпочитаешь, свинину, говядину или телятину?
— Те… те… телятину, — выговорила, наконец, она.
— Пожалуйста, сию секунду, — Томас осмотрел баш ню, повернул ее, вырезал из нее порядочный кусок теляти ны с тестом и положил на тарелку. Затем он снял салфетку с таинственного предмета, стоявшего рядом с ним. Все увидели локомотив, тендер и вагоны, а также пульт управ ления железной дорогой. Томас поставил тарелку с телятиной на вагон и включил электричество. Локомотив и вагон с тарелкой поехали мимо изумленных бандитов на другой конец стола и остановились около Шанталь. Несколько бандитов рассмеялись. Томас вернул состав к себе и обра тился к сидящему слева от Шанталь.
— Что предложить вам, милостивый государь? — Парень с маленькими глазами, растягивая рот в гримасе, выкрикнул:
— Свинину!
Пожалуйста. — Томас повторил операцию с достав койеды. Господа оживились и заговорили все разом. «Мне говядину», — выкрикнул один. «С удовольствием», — ответил Томас и обслужил его. Многие аплодировали. Томас подмигнул Шанталь. Она невольно рассмеялась. За столом становилось веселее. Со всех сторон сыпались заказы. Маленький состав сновал по столу все быстрее и быстрее. Остался с пустой тарелкой только Копыто. Томас обратился к нему:
— А что желаете вы, месье?
Франсуа уставился на него, поднялся и схватился за карман. Шанталь вскрикнула. Бастиан незаметно вытащил свой пистолет, увидев, что Копыто держит в руке страшный нож. Как молния, выскочило лезвие. Молча Копыто направился к Томасу. Наступила мертвая тишина. Франсуа смотрел в глаза Томаса. Затем улыбнулся и сказал:
— Возьми мой нож. Он острее, и дай мне свинину, собака!
8 декабря 1940 года в Марселе появился штурмбанн-фюрер Айхлер и его адъютант Винтер, разумеется, в штатском, и потребовали выдачи им Берго и Лессе. Оба были немедленно доставлены в Париж. Здесь их основательно допросили. 10 декабря во все подразделения СД была послана ориентировка на розыск золота и драгоценностей. 13 декабря ориентировка очутилась в одной из комнат конфискованного отеля в Париже, в котором размещалось подразделение германского абвера. Капитан Бреннер из третьего отдела прочитал ориентировку конкурирующей организации. Разыскивается Пьер Хунебелле. Лицо узкое, глаза темные, темные короткие волосы. Рост 1.75, стройный. Владеет золотыми карманными часами с боем, постоянно с ними забавляется. Особые приметы: «охотно готовит». Хм! Охотно готовит. Хм! Бреннер почесал затылок. Что-то было, было. При захвате Парижа один генерал был обманут человеком, который охотно готовил. Имеется досье по этому случаю. Досье!
Час спустя капитан Бреннер нашел в архиве то, что его интересовало. Это было жидкое досье. Томас Ливен, он же Жан Леблан. Рост 1.75. Узкое лицо, темные глаза, темные волосы. Владеет золотыми антикварными часами с боем. Особые приметы: страстный кулинар. Охотничья лихорадка охватила капитана Бреннера. У него были свои контакты с СД. Три дня он крутился вокруг этих людей и узнал, почему штурмбаннфюрер Айхлер так зол на господина Хунебелле. Он же Леблан, он же Ливен. Эти данные Бреннер сообщил своему высокому начальству в срочном донесении.
Адмирал Вильгельм Канарис читал донесение капитана Бреннера в своем берлинском кабинете на Тирпиц-Уфер с нарастающим раздражением. Новость, сообщенная его сотрудником в Париже, была сенсационной. Главное управление имперской безопасности тайком грабит неоккупированную часть Франции. Это нужно сунуть под нос герр Гиммлеру. И осрамил его некий Хунебелле, он же Леблан, он же…
Адмирал прочитал последний абзац донесения три раза. Затем пригласил секретаря:
— Дорогая фройляйн Зистиг, принесите мне, пожалуйста, досье на Томаса Ливена.
Через 15 минут досье, на обложке которого стоял жирный черный крест, лежало перед ним. Канарис открыл досье и прочитал написанное на первом листе: «От: Абвер. Кёльн. Шефу абвера. Берлин. Секретно № 135 892 (С). Возвратившись из Лиссабона, почтительно доношу, господин адмирал, о смерти агента-двойника и предателя Рейха Томаса Ливена, он же Жан Леблан». Некоторое время Канарис сидел молча. Затем снял трубку. Его голос звучал совсем тихо, очень вежливо и очень опасно: «Фройляйн Зистиг, соедините меня, пожалуйста, с абвером Кёльна, с майором Фрицем Лоозом!»
Ненастным вечером 28.12.1940 года в 22 часа 30 минут Томас Ливен слушал последние известия лондонского радио на французском языке. Он систематически это делал. Человек в его положении должен быть информированным. Томас находился в спальне Шанталь. Его прекрасная подружка уже была в постели. В комнате звучал голос диктора: «…во Франции растет движение Сопротивления. Вчера в районе Нанта был взорван немецкий воинский эшелон. Локомотив и несколько вагонов полностью разрушены, 25 немцев убиты, более 100 тяжело ранены. В качестве возмездия гитлеровцы расстреляли 30 заложников. Однако борьба нарастает. Бесстрашные подпольщики днем и ночью охотятся за немецкими военнослужащими. Как нам стало известно из надежных источников, патриоты в Марселе получили огромное количество золота, валюты и драгоценностей, которые нацисты награбили в неоккупированной части Франции. Эти средства будут использованы для расширения борьбы с фашистами…» Томас побледнел.
Он не мог слышать голос диктора и выключил радио. Шанталь затихла, она с испугом смотрела на Томаса. Он застонал и обхватил голову руками. В его голове звучало: 25 немцев, 30 французов, более 100 раненых. Смерть, слезы, кровь. Все это финансируется деньгами, добытыми в Марселе. С чьей помощью? Кто способствует насилию? Томас поднял голову и посмотрел на Шанталь, по-прежнему лежащую без движения, и тихо сказал:
— Вы были правы. Ты и Бастиан. Мы не должны были отдавать золото. Вы руководствовались здоровым инстинктом, когда хотели обмануть Сименона и французскую секретную службу. Это было бы меньшим злом.
— По крайней мере, все, что мы до сих пор предпринимали, не стоило ни одному невинному жизни, — тихо проговорила Шанталь.
Томас кивнул и заговорил:
— Я вижу одно. Я должен изменить свою жизнь. У меня слишком устарелые представления о чести, верности и порядочности. Шанталь, помнишь, что ты предлагала мне еще в Лиссабоне?
— Стать моим партнером, — тут же ответила она.
— С сегодняшнего дня я твой партнер! Без пощады, без жалости! Хватит, я сыт по горло! — Шанталь обняла его и стала целовать. Этими поцелуями был скреплен союз, о котором в Марселе говорят еще и сегодня — и с полным основанием. С декабря 1941 года по август 1942 года по южной Франции прокатилась, как землетрясение, волна преступлений, имевших одну особенность — никто не со чувствовал пострадавшим. Первой жертвой стал марсельский ювелир Морис Пиесо. Пожалуй, если бы 14 января 1941 года в Марселе не было дождя, этот господин не пережил бы трагическую потерю 68 миллионов франков. Но дождь в тот день лил как из ведра, с утра до вечера, и все пошло своим чередом.
Морис Пиесо был очень богатым человеком, 50 лет, с хорошей внешностью. Его магазин размещался на главной улице Марселя. До войны Пиесо имел обширные деловые связи среди лиц, приезжающих в Ниццу, Монако и на Ривьеру. В последние годы у него появился другой круг клиентов. Месье Пиесо стал иметь дело с беженцами из разных стран, оккупированных Гитлером. Пиесо скупал у эмигрантов драгоценности, так как они нуждались в деньгах, чтобы бежать от нацистов дальше, подкупать чиновников, получать визы и доставать фальшивые паспорта. Дляпокупки у несчастных людей их драгоценностей за нок Пиесо использовал очень простую систему: зато сделку, торговался неделями, пока нуждавшиеся в средствах не отдавали товар за половину цены. Его гешефты и, приносили бы сказочные доходы, если бы 14 января селе не шел дождь. В этот день около 11 часов ювелирный магазин Пиесо посетил господин около 45 лет, дорого со вкусом одетый. Естественно, у него в руках был зонт. Аристократическое лицо, безупречные манеры и отблеск превосходства, налагаемый богатством и древностью рода. Как раз все то, что Пиесо любил в своих клиентах. Пиесо был в магазине один. Он склонился в поклоне перед клиентом, пожелав ему доброго утра. Элегантный господин ответил на приветствие легким кивком и пройдя к прилавку, повесил свой зонт с янтарной ручкой на витрину. «Аристократ, — подумал Пиесо, — хочет потратить деньги. Великолепно».
— Мне хотелось бы купить драгоценности, — господин. — В Бристоле я слышал, что у вас хороший выбор?
