И он побежал за Брауном, не слушая вопль Ольги:
— Гришенька, миленький, сгори-ишь!..
Они примчались к горящим вагонам, где едва не столкнулись со Щепкиным и Гоглидзе. Видно было, что те уже пробовали войти в вагон, но неудачно.
Браун, толкнувший продюсера в плечо, виновато выругался и крикнул:
— Секонд кар… Второй что?
— Да нет там никого, пусто! — зло ответил Гоглидзе, баюкая обожженную руку.
Браун кивнул и ринулся вперед. Он буквально взлетел по ступенькам и плечом ударил в дверь. Та чуть дрогнула, но устояла.
Григорий нащупал в кармане хитрый инструментик — отмычку, которую так и не выбросил до сих пор, тоже запрыгнул на ступеньку, оттолкнул Брауна.
— Джек, уйди!
Американец тяжело свалился вниз.
Вскрыть простенькие замки было делом двух секунд. Дверь поддалась не сразу, но после мощного толчка ушла назад, из тамбура пахнуло жаром.
Григорий закрыл лицо рукой, спрыгнул вниз. Лезть туда опасно. Да и нужно ли?
Стоявший поблизости Щепкин тихо выругался. Этот художник, мать его, открыл дверь! Ну что, лезть в огонь? Глупо сдохнуть в вагоне без всякого толку. Как быть?
Капитан глянул на Гоглидзе. Ротмистр вне игры, ожог не сильный, но мешает действовать быстро. Белкин… где он там? Полез на крышу. Хочет рискнуть, исправить ошибку. Глупо!..
— Гриша, вниз! Вниз! — крикнул капитан, махнув рукой. — Дверь открыта!
Белкин услышал, замер на лестнице, потом спрыгнул вниз. Весь чумазый от копоти и дыма. Да, операция, ети ее в корень!
Мимо вдруг промелькнул художник. С разбега прыгнул в большую лужу неподалеку от путей, упал на спину, пару секунд поелозил в ней, как свинья, вскочил и рванул обратно. С него текла грязная вода, хлюпало в ботинке, но теперь он был защищен от огня.
«Ловко!» — восхитился Щепкин и тоже побежал к луже. Голова у этого парня работала как надо.
У двери в вагон Григорий наткнулся на одного японца. Касуми вроде. Григорий оттащил его к дверям тамбура, буквально сунул в руки Брауна.
— Неси к воде!
— Да!
Американец взвалил дипломата на плечо и споро понес дальше от вагона.
Григорий двинул дальше вглубь коридора, пряча лицо от огня. Но здесь его было немного, а вот дыма полно. С каким-то странным привкусом, от которого першило в горле. До ушей донесся звон стекла и чей-то вскрик.
Гриша не знал, что это советник Горо разбил стекло и выпрыгнул из купе на другую сторону вагона.
Он наткнулся на Идзуми, сразу узнал его, помог встать. Обернулся к двери и увидел в проеме фигуру продюсера. Щепкин шел следом. Заметив Идзуми и большой портфель в его руке, буквально выхватил того из рук Григория и потащил наружу.
Скорин двинул дальше и очень быстро нашел Кинджиро. У того тоже был портфель. Тот? Или нет? Что там — деньги, облигации? Или что-то секретное? Ради этого легавые едут в поезде.
Гадать некогда, надо решать. Григорий выхватил портфель из ослабшей руки японца, подхватил того за воротник и потащил к выходу. В тамбуре открыл вторую дверь, спрыгнул вниз сам и стащил Кинджиро. Отволок его подальше, огляделся и открыл портфель.
Там была толстая папка, а в папке какие-то бумаги. Не облигации и не долговые расписки. Значит, ему не нужно. Григорий проверил Кинджиро. Тот дышал, но вроде бы был без сознания. Ладно, отдышится.
В вагоне что-то громыхнуло, пламя взметнулось вверх и поглотило крышу. Огонь окончательно взял верх и стремился закрепить успех.
Последнего японца вытащил Браун. Он пробежал весь вагон и едва не споткнулся о Кихо. Тот был в сознании, но ничего не видел от слез. Американец и сам вытирал глаза, шепча проклятия.
Кихо умудрился вытащить пару чемоданов и теперь упрямо волок их за собой. Браун помог ему выкинуть чемоданы в окно, потом туда же выбросил самого Кихо и прыгнул сам, разрывая пиджак об осколки стекла.
Внизу их подхватили Белкин с Гоглидзе. Отволокли обоих от вагона, который уже охватывало пламя.
Браун, тяжело дыша, стоял возле лужи и смотрел, как огонь пожирает вагон. Рядом стоял Щепкин. Он обернулся, что-то увидел, сказал:
— А вот и помощь.
И завернул такую руладу, что Браун от удивления раскрыл рот. Он достаточно знал русский язык, чтобы понять смысл сказанного. Некоему нехорошему человеку было предложено вставить себе фитиль в… зад и бежать с ним то ли на свой, то ли на чужой половой орган.
Странные все же эти русские. Почему-то все время поминают эти самые половые органы и посылают к ним друг друга. Неужели так любят секс?..
К месту аварии подъехали три пожарные машины, две медицинские кареты, коляска с полицейскими и еще одна с городскими чинами.
Пока пожарные тушили пожар, а медики оказывали помощь пострадавшим, полицейские и чиновники пытались выяснить, что, собственно, произошло и почему.
Начался опрос свидетелей, переросший в настоящую сходку. Каждый считал своим долгом сделать заявление, причем зачастую оно составляло всего две фразы: «Я видел только огонь впереди, но там что-то случилось! Скажите, а жертвы есть?»
Под шумок Щепкин успел просмотреть портфель Идзуми, но нужного не нашел. Нет, что-то интересное там было, но похищенных документов, увы, нет. Капитан закрыл портфель и отдал его пожарному, велев отнести во-он тому господину.
Белкин и Гоглидзе под шиканье пожарных успели просмотреть участок у вагона, но тоже ничего не нашли. По всему выходило, что похищенные документы сгорели. Либо…
— Либо японцы их спрятали где-то еще, — выдвинул идею Белкин, недовольно оглядывая свой изрядно изгаженный костюм. — Но в этом случае мы в полном дерьме, господа.
— Лучше бы они сгорели, — мрачно заметил Гоглидзе, качая перевязанной рукой. — И все концы в воду.
Капитан молчал. Они не знали наверняка, были ли документы у дипломатов, может, вообще остались в Москве. Маловероятно, но вдруг?
А теперь? Операция сорвалась, шум поднят, результата нет. Они почти проявили себя и без всякой пользы. И столько шума! Как бы под трибунал не загреметь за такое!..
— Пошли отсюда, — скомандовал Щепкин, глядя на суету у состава. — Хватит отсвечивать.
Возле состава было людно и шумно. Многие пассажиры со страхом смотрели вперед, туда, где дымили залитые пеной останки вагонов.
Съемочная группа осталась возле вагона-ресторана. Стараниями Дианы все были здесь, но в поникшем состоянии. Даже Зинштейн грустно смотрел куда-то. Радовало одно — обошлось без жертв. Но сам пожар вызвал страх и кое у кого панику.
Уже возле своего вагона Щепкина вдруг нагнал Скорин. Пиджак он нес в руке и, несмотря на холод, чувствовал себя вполне нормально.
— А, спаситель! Японцы тебе в ноги должны кланяться! Если бы не ты…
— То все было бы хорошо, — перебил Щепкина Белкин.
Скорин удивленно покосился на поручика, а тот, зло кривя губы, прошипел:
— Дать бы тебе в зубы.
— Это за что?
— Мог бы сгореть, где бы мы другой такой талант нашли, — опередил поручика Щепкин. — Беречь себя надо… Гриша!
— Беречь надо себя, кацо! — подхватил Гоглидзе. — Я вон не поберегся, и вот результат!
Он поднял обожженную руку.
— Рисковать надо за что-то важное. Хотя… ты молодец! Спас людей. И американец молодец. Где он, кстати?
Гоглидзе завертел головой, потом увидел Брауна, что-то говорившего одному из приехавших чиновников.
— Вот еще один герой! Хоть медаль вручай.
— Вы тоже полезли спасать, — хмыкнул Скорин. — Рисковали не зря?
Щепкин уловил насмешку, посмотрел на художника. Тот взгляд не отвел. Смотрел прямо, с вызовом.
— Выходит, была надобность.
— Какая?
— Важная. Надо было помочь дипломатам спасти… вещи, деньги.
— Бумаги! — вдруг ляпнул Скорин.
Щепкин сдержал шаг, повернулся к художнику.
— Ты о чем?
— Да вот об этом.
Скорин откинул полу пиджака и показал Щепкину край папки. Капитан увидел угол верхнего листа и штамп. У него перехватило горло.
— Откуда это? Где ты…
— Кинджиро, — усмехнулся Скорин. — У него был портфель. Я вытащил его, японца то есть. А потом посмотрел, что в портфеле. Вот и нашел.
Офицеры уставились на Скорина как на привидение с мешком золота за плечами. А тот смотрел на них, держа на губах улыбку. Он, наконец, разгадал их. Правда, разгадка не особо радовала.
— Давай. — Щепкин как можно спокойнее протянул руку к художнику. — Возможно, это важные документы. Мы уже нашли одни, передали японцам. Эти тоже передадим.
Скорин неспешно вытащил папку из пиджака, подержал ее и сунул в руку капитана.
— Передайте. А то, может быть, я?
Капитан не ответил, взял папку, подбросил ее на руке, посмотрел на застывшего на месте Белкина, улыбнулся. Потом хлопнул художника по плечу и наигранно веселым голосом произнес:
— А давайте-ка в ресторан. Отметим спасение! А?
