Доктор, что стоит рядом, держа шприц жалом кверху, годится лучше других. Невысокий и худощавый. И близко стоит.
Русский абверовец перевел произнесенную капитаном чушь и получил на нее ответ от седовласого:
— Ваша гарантия — это ваша честность.
— Хорошо, — кивнул капитан. — Это меня устраивает.
Рывком вскочив со стула, Шепелев ухватил доктора за рубашку фасона «сафари» и бросил его на людей, перекрывающих выход из палатки. Перепрыгнув сбитых с ног «археологов», капитан нырнул в палаточный проем головой вперед. Больно ударился об выставленные руки, откатился и побежал в ту сторону, откуда уже били по палатке выстрелы. Если Вася лупит по палатке, успел сообразить капитан, значит, снял уже тех двух, что оставались снаружи. Василий прикрывал капитана, паля из двух пистолетов одновременно. Он возвышался над обломком древнего фундамента. До него, до этого обломка, и добежал капитан и за него спрятался.
— Держите, товарищ капитан, — Василий передал Шепелеву один из своих «тэтэшниклов» и три магазина. Свой пистолет он положил на фундамент и потянул из кармана гранату.
Капитан вставил в ТТ новый, полный магазин, приподнялся над древним каменным основанием. И увидел, как из палатки по одному выскакивают «археологи». Он успел выстрелить в их сторону один раз. Услышав крик Василия «Ложись», капитан нырнул за каменный фундамент, но прежде успел заметить маленький черный предмет, упавший возле палатки.
Сразу после гранатного разрыва погасли прожектора. То ли виновата была брошенная Васей граната, то ли совпало с разрывом движение немецкой руки, рванувшей рубильник. Но стало темно. И в темноте с интервалом в две секунды (именно столько требовалось Василию, чтобы извлечь гранату, выдернуть чеку и бросить) прозвучало еще три гранатных взрыва.
«Могу представить, — подумал капитан, — во что превратились палатки».
Шепелев поднялся. И выпустил пулю в мелькнувший на фоне брезента, покрывающего ящики между палатками, силуэт. Попал.
Волна ударила сбоку. Внезапно и сильно. «Граната», — понял капитан и ничего не в силах был поделать с подгибающимися ногами.
Перед тем, как потерять сознание, капитан осознал, что произошло. От разорвавшейся рядом гранаты осколков его невольно прикрыло могучее тело сержанта госбезопасности. Василий получил все осколки. Шепелев получил лишь взрывную, несущую контузию волну…
* * *
Опять стук вагонных колес или ему уже мерещится? А также мерещится позвякивающая в стакане ложка?
Капитан открыл глаза. Действительно — купе, поезд. Но какое-то странное купе, таких он не видел. Куда же он едет? Ничего не вспомнить. Над ним склоняется лицо. Знакомое лицо. Чертовски знакомое. Но откуда? Аккуратные усики…
— С добрым утром, товарищ! Сколько ты всего интересного проспал, товарищ!
Капитан обнаруживает, что заботливо накрыт суконным одеялом. И руки его под одеялом и с ними что-то творится. Еще раньше, чем он пошевелил ими, понял «что творится». Его запястья перехвачены наручниками. А память начинает раскачиваться запущенным маятником, вызывая из глубин на поверхность картинки последних часов, минут, секунд перед провалом в неизвестность.
А человек с усиками продолжает говорить:
— Нам из-за тебя грузчиками пришлось поработать. Ты никак не соглашался продирать глаза, когда настала пора пересаживаться в поезд. Хотел, чтобы тебя на руках несли. Что ж, не скрою, несли на руках, как китайского мандарина.
Слушая этот вздор, капитан борется с дурнотой. Ему плохо, голова трещит, противоестественная слабость в теле.
— И куда мы едем? — выдавливает из себя капитан.
— Мы уже в Чехословакии, товарищ, — охотно отвечает (капитан вспоминает его) русский лжеархеолог. — Несемся на всех порах в направлении Берлина. Вот в следующий раз проснешься, а мы уже к Германии подъезжаем. Сейчас мы сходим в туалет и снова баиньки. Не знаю, как тебе, а нам очень понравилось, как ты спал. Никого не трогал, гранат не бросал. Вот поэтому мы тебе снова вколем укольчик, чтоб уж в Германии проснулся, не раньше.
Шепелева поднимают. Этот русский и еще какой-то коренастый тип. Его конвоируют только двое? Шепелев чуть не рассмеялся — недооценивают его, даже обидно.
— Только ты не просись слишком часто, хорошо? — продолжал кривляться русскоязычный абверовец. — Обувайся в тапочки.
На постеленном в купе коврике стояли его сапоги с короткими голенищами, творение врага народа и по совместительству сапожника Яноша. Капитан сунул в них босые ноги. Коренастый отодвинул дверь, вышел из купе, повернулся. Русский «археолог» шел сзади и подталкивал в спину рукой.
«Похоже, — отметил, осмотревшись в коридоре, капитан, — обыкновенный поезд, люди у окон стоят, на меня таращатся, кто испуганно, кто удивленно».
Один спереди. Другой сзади. Его повели по коридору. Вели недолго. Купе было ближайшее к туалету. Толкнули внутрь. Коренастый («а я его среди археологов не припоминаю, впрочем, может быть, просто не попался на глаза») не давал туалетной двери закрыться, приглядывал за оправкой заключенного. «Черт побери, — поймал себя на мысли капитан, — как они хозяйничают в Чехословакии, как у себя дома. Ну да, она же ими оккупирована, что-то я голову починить никак не могу. Проклятая химия. Что они мне вкололи?»
И тут капитана прошиб пот — сейчас его будут колоть снова. Опять этой дрянью! От которой он проснется совсем разваленным. Проснется, они сказали, уже в Германии! В логове врага!
От огревшего его осознания всей катастрофичности своего положения (и чуть в меньшей степени от химической дряни, плавающей в его крови) капитана швырнуло на стену коридора, когда он вышел из туалета. Он едва удержался на ногах.
— Э, да ты еле стоишь, товарищ, — прочмокал губами, изображая слащавое сочувствие, русский абверовец. — Спать, спать. Сон — лучшее лекарство.
Каждый из каких-то семи-десяти шагов до купе, переводил отчаяние капитана в злость.
Русский «археолог» раскрыл дверь, вошел в купе, сделал шаг вбок, уступая дорогу капитану. Капитан шаркнул ногой, на ступню приблизившись к порогу. Положил руки на край дверного проема, словно цеплялся за него от бессилия. Поймал тот момент, когда коренастый провожатый шагнул к купе — и тогда, крепко вцепившись руками в край проема, ногой лягнул провожатого в живот. Удар отбросил коренастого к стене — и он не успел схватить человека в наручниках, бросившегося по вагонному проходу. Не сразу спохватился и оторопевший русский «археолог».
Капитан добежал до тамбура, держа скованные наручниками руки на уровне груди. Опустил их к дверной ручке. Открывая тамбурную дверь, услышал топот ног преследователей. Захлопнул за собой эту дверь. И тут же к следующей. К той, что открывает доступ наружу. Открыта! А ведь кто их знает, эти чехословацкие дороги, могли ведь и запереть. Но все как у нас. И не медля ни мига, Шепелев прыгнул. В последний момент, капитан расслышал, как грохочет под тяжелыми ботинками металлический пол тамбура. Но преследователи опоздали. Они бы успели, если бы капитан хоть на полтакта сердца промедлил. Скажем, посмотрев, что ждет его внизу. Насыпь, река или телеграфный столб. Но он не посмотрел. Ему было все равно. Он просто прыгнул…
Петлюра Симон Васильевич, лидер украинских националистов во время Гражданской войны. В 1920 эмигрировал во Францию. В 1926 убит в Париже, где и похоронен.
Скромных, потому что ОУН (организация украинских националистов) всегда испытывала острую нужду в деньгах. Организацию финансировал абвер, но далеко не щедро, к тому же постоянно требовал отчета, на что потрачены средства. Рядовые члены ОУН жили очень бедно.
После ликвидации сотрудником НКВД в Роттердаме 23 мая 1938 года лидера ОУН Коновальца в организации началась битва за власть, поделившая членов ОУН на два лагеря. Борьба проходила между преемником Коновальца Мельником и набирающим политический вес, молодым и честолюбивым Бандерой. Дело доходило и до физического устранения боевиками ОУН друг друга.
В 1934 году оуновец Мацейко по личному приказу Бандеры, принявшему решение без согласования с абвером, застрелил польского министра генерала Перацкого. Немецкие власти, недовольные самоуправством оуновца, выдали Бандеру полякам. Польский суд приговорил Бандеру к смертной казни. Но благодаря заступничеству Германии, виселицу заменили тюрьмой, а после захвата немцами Польши в 1939 году, Бандеру выпустили на свободу.
Скоропадский П. П. (1873–1945) — один из деятелей контрреволюции на Украине в Гражданскую войну, гетман «Украинской державы» в 1918-м, эмигрировал в Германию.
