непонятно – едем ли мы по земле или уже в преисподней. Помните, бобо, как я восхищался красотой Дубая и великолепием дворцов и мечетей? Я тогда еще спрашивал: почему все мусульмане не могут так красиво жить? Так вот, там, в Пакистане, были такие места, где на десятки километров кругом земля была покрыта черной гарью от сожженных автомобильных шин, и среди этой выжженной земли жили люди… А в других городах такая антисанитария, что я боялся дышать их воздухом, чтобы не заразиться чем-нибудь… Арыки, превращенные в сточные канавы. Да что арыки! Целые речки, превращенные в канализации. И никому нет никакого дела! Они все говорят: «На все воля Аллаха». Как же так, бобо? В Дубае у Аллаха одна воля, а в Пакистане – другая?
Черняев тогда еще подумал: «Как хорошо, что Тахир увидел все это собственными глазами и таким простым эмпирическим путем пришел к пониманию прописной истины, выраженной в поговорке „На Бога надейся, а сам не плошай“». Но вслух сказал:
– Тахир, на сегодняшний день наша с тобой задача состоит в том, чтобы Таджикистан жил мирной и спокойной жизнью и ему никто бы не мешал строить свое будущее. До Эмиратов нам еще далеко, но создать людям нормальные цивилизованные условия жизни нам вполне под силу. Таджикистан в антисанитарию не свалится, не переживай.
А сам подумал: «Уж что-что, а руки советская власть мыть дехкан научила». Черняев помнил горячие споры в таджикском обществе в конце восьмидесятых годов, незадолго до распада Союза, связанные с вопросом: чего больше привнесли русские в традиционное мусульманское общество «добрых и доверчивых таджиков» со времен «белого царя» – хорошего или плохого – и стоит ли их гнать из республики, на чем настаивал местный «Народный фронт». После долгих обсуждений всех плюсов и минусов совместного проживания с пришлыми инородцами далекого Севера было принято решение пока оставить русских в покое, поскольку русские врачи избавили таджиков от традиционных заболеваний – туберкулеза и диареи, а учителя создали общественную прослойку под названием «интеллигенция», по иронии судьбы в свою очередь создавшая «Народный фронт», который и должен был решить вопрос, когда же начать выгонять этих русских, «незаконно» занимавших рабочие места врачей, учителей и инженеров.
Путешествие в поисках артефакта затянулось на три недели. За эти недели всякое бывало – и мерзли на перевалах, и в горных речках застревали буквально на ровном месте. Если бы не гостеприимство местных жителей, их путешествие вряд ли закончилось бы без потерь. Даже такие закаленные воины, как Али и Баки, долго не могли выдержать вечного холода памирского высокогорья… Да к тому же и солнцезащитные очки забыли.
В каждом кишлаке обязательно находилось несколько семей, которые хотели принять у себя дома этих странных пилигримов, разыскивающих старинную книгу, которая была необходима якобы самому Ага-Хану. Здесь как раз и пригодились книги Корана с фотографией Ага-Хана, портреты которого висели на самом почетном месте в каждом доме памирских исмаилитов. Дело в том, что в далекие уже девяностые годы прошлого века после распада Советского Союза на границах некогда крепкого интернационального государства начались многочисленные междоусобные войны на национальной и религиозной почве. Суть этих конфликтов, конечно же, заключалась в борьбе различных кланов за власть на местах, а конфессиональные и национальные различая умело использовались в этой борьбе, но практически никто не избежал этой участи. Так было и в Таджикистане. И пока в центральных административных районах Душанбе, Куляба и в других, более мелких городках шли бои местного значения, Горный Бадахшан оказался далекой забытой провинцией, оторванной от путей снабжения даже самым необходимым. Небольшие зеленые оазисы в низинах гор бурных рек не могли обеспечить продовольствием все население этой большой горной территории, и в забытой властью горной стране начался голод. Впервые за многие десятилетия помощь пришла в Бадахшан с юга, от таджиков, дардов и рушаней, проживающих вдоль бурной реки Пяндж на территории соседнего Афганистана. Но, конечно, их помощи не хватало и местные улемы отправили ходоков в Рим к Ага-Хану IV, чтобы рассказать о бедственном положении исмаилитов Горного Бадахшана, которые исправно все эти годы пополняли казну Верховных имамов исмаилитов, то есть его личную, его отца, деда и прадеда. В те годы трагедии удалось избежать – продовольствие стало поступать через фонд Ага-Хана через Северо-Западную провинцию Пакистана и Афганистан, непосредственно граничащий с южными районами Таджикистана. После этих событий фотография Ага-Хана заняла в каждом доме памирца подобающее ей место, как сказали бы в России, в красном углу.
Оставаясь на ночлег у кого-то из местных жителей или в специально отведенном доме для гостей (если кишлак был побогаче), путники вместе с местными уважаемыми жителями из числа белобородых стариков и местного имама, совершив вечерний намаз, подолгу сидели у небольшой печки, обсуждая волнующие жителей кишлака вопросы. Черняев в ходе беседы ненавязчиво спрашивал о книге, получая от местных стариков крупицы информации, которые помогли наконец точно определить место ее нахождения. А утром, перед отъездом, имам местной мечети получал томик пахнущего еще типографской краской Корана с фотографией Ага-Хана и надписью, сделанной от его имени, и два «Джипа», ковыляя на разбитых горных дорогах продолжали свой путь.
К концу третьей недели надежда найти книгу почти совсем угасла. Запасы продовольствия и бензин в дополнительных канистрах закончился, и если с едой вопрос как-то решался, то с хорошим бензином были реальные проблемы. Бензин продавали только с автоцистерн, толком не зная октановое число продаваемого топлива, а иногда продавцы даже не понимали, чего от них хотят покупатели на «Джипах». Какое такое «октановое число»? Бензин – он и на Памире бензин… Короче, экспедицию пора было закрывать. Оставалось по пути лишь два кишлака у самой границы с Афганистаном, на том ее участке, где пограничного контроля с сопредельным государством не было никакого. Такова была принципиальная позиция таджикского правительства. Единственным административным ограничением была разрешительная система допуска в приграничную зону. Вот тут-то и пригодились документы, которые имел на руках Тахир, и его удостоверение сотрудника таможенной службы.
В Ширпад они приехали по узким дорогам Рушана уже почти в сумерках и, несмотря на позднее время суток, сразу же собрали вокруг своих автомобилей местную детвору. Тахир раздал детворе остатки сладостей, которые они для таких случаев везли из Душанбе, и попытался узнать где дом местного муллы. Это получилось у него не сразу – дети не понимали ни по-таджикски, ни по-русски, разговаривая на своем языке. Черняев мучительно вспоминал какие-то отдельные слова на рушанском наречии и вспомнил только слова «дом», «старший» и «дорога». Этого
