и будет ждать, пока его хлопцы не проверят развалины цеха. Не собирался Седой туда идти, это ясно. Положив свою руку на локоть телохранителя, чтобы тот не дергался, он с усмешкой сказал:
– А чего не поговорить. Береженого бог бережет. Может, и правильно ты скумекал, Седой. Вдруг там легавые засаду устроили. Может, капнул кто в уголовку, и за нами следить будут. А тут спокойно и никого.
– Пойдем? – Седой кивнул в сторону двери.
Гриб напрягся, но почувствовал, что волнение напрасно. Незачем Седому его убивать. Уж точно не сейчас, а когда добычу делить будут. И он, кивнув, вошел в разбитый дверной проем. В комнате было пыльно и тихо, за запыленными остатками стекол белел снег и контрастно темнели развалины цеха. Седой не стал церемониться и сразу начал задавать вопросы по существу. Гриб оценил это. Человек дела, не болтун, второстепенные вещи его не интересуют. Сразу в корень смотрит человек. Молодец!
– Леха Машной кому и чем помешал? Зачем парня убили? – поинтересовался Седой.
– Видишь ли, в нашем деле рисковать нельзя, – мягко, с хитринкой в глазах заговорил Гриб. – А Лешенька скурвился. Были такие подозрения. Капнул он, кажись, легавым, и пятерых моих ребятишек там положили в перестрелке. Заложничек был важный, интересный был заложник. Многих проблем можно было бы избежать, да вот не судьба уже.
– А ко мне его подослал с приветом от тебя зачем? Меня проверял?
– Был такой грех, – со смехом признался Гриб и закрутил своей кривой шеей. – Но больше мне хотелось успокоить тебя, Седой. Если ты не доверял Лехе, так вот и нет его. Нечего опасаться. Это сигнальчик был тебе.
О том, что сигнальчик весьма двусмысленный, Буторин говорить не стал. Это и так понятно. Не время с Грибом в слова играть. Дело надо делать. Надо понять, стоит за ним кто-то или речь идет лишь об ограблении заводской кассы.
– Хватит сигналить, говори дело, – сухо предложил Буторин. – Если серьезное, то сговоримся, если не заинтересуешь, на том и разойдемся.
– Серьезное, Седой, очень серьезное. Настолько, что я со своими не управлюсь. А у тебя бойцы, я смотрю, лихие и на все способные. Объединиться нам надо. Моя информация, твое исполнение, а я, если что, прикрою с улицы, чтобы не надуло тебе в спину. Все, что вынесешь, делим пополам и разбегаемся.
– Деньжата, золотишко? – Буторин внимательно посмотрел в лицо вору, специально не используя в речи блатные словечки. – Ювелирный магазин, банк? Не темни, Гриб!
– Касса на заводе. Сейчас там скопится большая сумма денег. На заводе есть свой человек, который подсобит, подскажет и схему помещений нарисует. Он тебе и твоим людишкам пропуска сделает. Тебе, главное, там чисто сработать, а если что не так, то ты легко назад пробьешься. Там же вохровцы, а они не солдаты. А здесь уж я прикрою, вместе и уйдем, поделим все, как решим.
– Откуда на заводе большие деньги? – хмуро посмотрел на вора Буторин.
– Будут, будут, – заверил Гриб, – я знаю!
– Колись до конца, я втемную не играю, – покачал Буторин головой.
– А ты поклянись, вот при своих людях и при моих поклянись, что слово сдержишь. Тогда все и скажу, тогда уж не просто скажу, а планировать дело начнем. Ну, зови своих, а я своих кликну.
Главный инженер запихивал папки в сейф, отдуваясь и кряхтя. Его шея покраснела и вспотела. Лыков сидел за длинным столом для совещаний и смотрел на документы, которые главный инженер прятал и запирал на ключ. Но он терпеливо ждал, не задавая вопросов. Раз позвал, значит, скажет зачем.
– Ты вот что, Егор. – Главный инженер спрятал ключи в брючный карман, и его глаза забегали по столу. Не забыл ли чего. Все-таки совещание ответственное предстоит. – Значит, так поступим мы с тобой. Ты инженер толковый, человек энергичный, доверие к тебе большое. Если что и нарушим, за то я ответ буду держать, а пока что у нас ответственность общая за работу конструкторского бюро, за выпуск очень нужной Родине продукции. У нас тут с тобой свой фронт, и я, как командир производства, буду принимать решения на свой страх и риск. Так что, Егор, сегодня сядешь в «библиотеку». Так сказать, совмещать будешь две ипостаси, пока Каплунова не выздоровела. – Чего так обрадовался? – спросил главный инженер и посмотрел на молодого человека.
Лыков смутился и на миг опустил глаза, понимая, что выдает себя. Он снова честно посмотрел в глаза руководителю и признался:
– Да работать ведь надо, а мы никак не можем данные получить. Пусть уж Елизавета Сергеевна поскорее выздоравливает, а я ее заменю. Раз велите. Главное, чтобы работа не стояла. Столько мыслей в голове, решений интересных.
– Ну и славно, Егор. Ты сегодня задержись, меня дождись обязательно вечером. Я тебе ключи передам, а с утра и займешься новым делом.
– Как скажете.
– Ну и хорошо, молодец. Вот тебе пока реестры, ознакомься, пробежимся быстро вечером, распишешься, примешь, как положено, все, и вперед!
Лыков взял реестры, кивнул и пошел за свой стол. Пошел не спеша, ленивой походкой. Но стоило главному инженеру выйти из помещения, как Лыков кинулся к телефону.
– Сегодня! Два яичка в одной корзине.
Капитан Мороз шел по улице, заложив руки за спину. Снег поскрипывал под начищенными сапогами, снежинки ложились на новые погоны, которые сам Мороз еще вчера пришил на вычищенную и отутюженную шинель. Он смотрел, как перед ним расступаются люди, с каким уважением смотрят на военную форму, на петлицы сотрудника НКВД. «Вот ведь как опустился, – думал капитан. – Запустил и форму, и свое внутреннее состояние. Так же нельзя, я все-таки в органах работаю. Все, решено. Завязываю с пьянками! Работа у нас непростая, чтобы вот так приходить на службу, с больной головой и сердцебиением. И все мысли только о том, как не подохнуть и поскорее похмелиться. Да и о здоровье подумать пора. Такое до добра не доведет».
Он свернул за угол и сразу увидел легковую машину с залепленными снегом номерами. Задняя дверь открыта, возле машины молодой человек в кепке и пальто с поднятым воротником. И когда Мороз поравнялся с машиной, молодой человек вдруг сделал шаг к нему и тихо, но властно проговорил:
– Капитан Мороз, прошу вас в машину. Это приказ!
В сердце что-то екнуло, и сразу обдало холодом. Вспомнились тридцатые годы, когда вот так, даже на улице, сажали в машину людей с погонами и позначительнее, чем капитанские, и увозили людей, и больше их никто не видел. Камеры, допросы, расстрельный подвал или вагон с решетками, и
