Она автоматически взяла пачку и стоя смотрела на него с легкой улыбкой.
– Ну хорошо, Пол, но все, что я скажу, строго конфиденциально. Не хочу, чтобы хоть что-нибудь дошло до моего начальства в отделе С-2.
– Договорились, – заверил он ее.
– Как много вы знаете обо мне, Пол?
Он пожал плечами.
– Вы работаете в отделе С-2. Мой шеф сказал, что вы одна из лучших работников, и с меня этого достаточно.
– Я работаю в отделе С-2 вот уже два года, – ответила она. – Моя мать была албанкой, поэтому я говорю свободно по-албански. Думаю, что это и было главной причиной, почему они меня взяли. Она была дочерью главы клана гегов. А мой отец был полковником горнострелковых войск в итальянской оккупационной армии в 1939 году. Был убит в Западной Пустыне в самом начале войны.
– А ваша мать еще жива?
– Умерла лет пять назад. Она так и не смогла вернуться назад, в Албанию, с тех пор как Энвер Ходжа и коммунисты захватили власть. Двое ее братьев были членами монархической партии «Легалитери» на севере Албании. Они сражались вместе с Абасом Купи во время войны. В 1945 году Ходжа пригласил их на мирную конференцию, где все они были немедленно казнены.
На ее лице не отразилось ни боли, ни вообще каких-либо эмоций, она как бы признавала, что все, что случилось в те далекие времена, просто эпизод из жизни.
– Но это хотя бы объясняет тот факт, что вы охотно пошли работать в отдел С-2, – мягко сказал он.
– Это решение не стоило мне большого труда. У нас был старый дядюшка, который воспитал нас, и до последнего времени мой брат был все еще в Париже, изучал политическую экономию в Сорбонне.
– А где он теперь?
– Когда я его видела в последний раз в болотах Северной Албании, он лежал ничком, уткнувшись лицом в грязь, а сзади раздавались пулеметные очереди.
Помолчав, Шавасс осторожно спросил:
– А когда это было?
– Три месяца назад. Я в это время была в отпуске. – Она протянула ему стакан. – Можно мне еще немного виски?
Шавасс налил ей виски. Девушка отпила чуть-чуть, все еще превосходно управляя своими эмоциями, и продолжала:
– Вы же сами были в Албании совсем недавно. Знаете, что там происходит.
Он согласно кивнул.
– Я видел, что там совсем плохо.
– А вы видели хоть какие-нибудь церкви во время вашей поездки?
– Всего одну или две, которые, казалось, еще действовали, но я знаю, что официальная линии партии направлена на подавление религиозных обрядов всех видов.
– Они уже почти полностью искоренили ислам, – сказала она сухо, как бы отмечая всем известный факт. – Албанская православная церковь оказалась немного в лучшем положении, потому что они поставили своего архиепископа, и священники проявляют лояльность к коммунистам. Римская католическая церковь подверглась наиболее жестоким гонениям.
– Знакомое дело, – ответил Шавасс. – Коммунисты больше всего на свете боятся всяких организаций.
– Из двух архиепископов и четырех епископов, которые были арестованы, двоих расстреляли сразу же, другие по документам числятся скончавшимися в тюрьме. Церковь почти перестала существовать в Албании, по крайней мере, на это надеются власти.
– Признаюсь, что и у меня создалось такое же впечатление.
– В последние годы на севере началось чудесное возрождение, – сказала она. – Его возглавляют отцы-францисканцы в Шкодере. Даже некатолики толпами приходят в церкви. Это страшно беспокоит центральное правительство в Тиране. И они решили что-нибудь с этим сделать. И что-то эффектное.
– И что же они придумали?
– Там в окрестностях города есть небольшой храм в честь Святой Девы из Шкодера. Это просто грот и родник. Место паломничества еще со времен крестоносцев. Там стоит статуя из черного дерева, покрытая золотом. Очень древняя. Ее называют Черная Мадонна. По преданиям, только благодаря ее чудесной силе турецкие властители в старые времена разрешили всей стране сохранить христианскую веру.
– Ну и что же решило сделать центральное правительство?
– Разрушить храм, захватить статую и публично сжечь ее на главной площади в Шкодере. Отцов-францисканцев кто-то предупредил об этом, и они ухитрились тайно унести Мадонну в тот самый день, на который власти назначили акцию сожжения.
– И где она теперь?
– Где-то на севере, лежит на дне лагуны на катере моего брата Марко.
– Что же случилось?
– Легко сказать. – Она пожала плечами. – Марко имел связь с обществом албанских беженцев в Таранто. Один из них, по имени Рамиз, узнал о Мадонне от своего двоюродного брата, который жил в Таме. Это небольшой город в десяти милях по реке от моря.
– И они решили пойти и забрать ее?
– Черная Мадонна не просто обычная статуя, Пол! – серьезно ответила она. – Она олицетворяет последнюю надежду, которая осталась у Албании в этом страшном мире. И они поняли, какой потрясающий моральный эффект будет достигнут, если в итальянской прессе будет объявлено, что статуя благополучно достигла Италии.
– И вы пошли с ними?
– Там нетрудно пройти, потому что албанский военно-морской флот очень слаб и проникнуть в болота не составляет проблемы. Мы поместили статую в заранее приготовленное место на первую ночь. Но, к несчастью, на следующее утро мы напоролись на патрульную лодку. Поднялась стрельба, и наш катер был серьезно поврежден. Он затонул в небольшой лагуне, а мы спаслись на надувных лодках. Они охотились за нами почти весь день. Вечером Марко застрелили. Я не хотела бросать его тело, но у нас не было выбора. К ночи мы добрались до берега, и Рамиз украл рыбачью лодку. Вот так мы и ушли оттуда.
– А где же теперь этот Рамиз? – спросил Шавасс.
– Где-то в Матано. Он мне звонил вчера в Рим и просил встретиться в отеле на набережной. Понимаете, он хочет добраться до затонувшего катера.
Шавасс с недоверием вглядывался в ее лицо.
– Вы хотите сказать, что предполагаете вернуться туда, в эти проклятые болота?
– Да, такова общая идея.
– И только вдвоем, вы и Рамиз? – Он покачал головой. – Вы не продержитесь там и пяти минут.
– Может быть, и так, но попробовать следует.
Он попытался возразить, но она предостерегающе подняла руку.
– Я не собираюсь прожить остаток жизни с мыслью о том, что мой брат погиб ни за что, когда я могу сделать хотя бы попытку. Мы, Минетти, – гордая семья, Пол. Мы заботимся о наших мертвых. Я знаю, что хотел сделать Марко, и я осталась одна, кто бы мог совершить это.
Она сидела, гордая и прекрасная, с лицом, бледным при свете лампы. Шавасс взял ее за руку, потянулся к ней и нежно поцеловал в губы.
– А эта лагуна, где затонул катер, вы знаете, где она?
Девушка кивнула, слегка нахмурясь:
– А зачем вам это?
– Уж не думаете ли вы, что я пущу вас туда одну?
На ее лице отразилось полное замешательство.
– Но почему, Пол? Приведите мне хотя бы одну причину, по которой вы собираетесь рисковать ради меня?
– Ну, скажем так, мне уже надоело целую неделю шляться по пляжу без дела. А этот парень, Рамиз, у вас есть его адрес?
Она вынула обрывок бумаги из сумочки и передала ему.
– Не думаю, чтобы это было далеко отсюда.
Он положил бумажку в карман.
– Ну ладно, идем!
– К Рамизу?
Шавасс покачал головой.
– Нет, это позже. Сначала мы увидимся с моим лучшим другом, это как раз тот человек, который нам нужен. Он не обременен излишней чувствительностью, знает албанский берег как свои пять пальцев, и у него самый быстрый катер на всей Адриатике.
В дверях она повернулась и изучающе посмотрела на Пола. В ее глазах что-то светилось, и щеки порозовели. Она снова стала прежней, уверенной в себе.
– Все будет хорошо, мой ангел. Обещаю вам.
Он взял ее руку, поднес к губам, потом открыл дверь и мягко толкнул ее в коридор.
Воздух в комнате все еще был пропитан сигаретным дымом, но самих игроков в комнате уже не было. При свете прикрытой абажуром лампы на столе была развернута карта Дринского залива на албанском побережье, изданная британским адмиралтейством. Над ней склонились Шавасс и Орсини, а Франческа сидела рядом с ними.
– Река Буна берет свое начало из озера Скутари, или Шкодер, как они теперь его называют, и течет к побережью, – заметил Орсини.
– Ну а что насчет этих прибрежных болот? Они на самом деле такие паршивые, как говорит Франческа?
Орсини кивнул:
– Просто адское место. Путаница узких проток, лагуны с соленой водой и малярийные болота. Если точно не знать, где смотреть, можно годами искать эту лагуну и не найти.
– А живет там кто-нибудь?
– Только немногие рыбаки и охотники, в основном местные люди, геги. Коммунисты ничего не сделали хорошего и для этой части страны. Вся эта территория всегда была местом для укрытия беглецов.
– Ты хорошо знаешь эти места?
Орсини ухмыльнулся.
– Я сказал бы, что хожу в эти болота по меньшей мере дюжину раз в год. Пенициллин, сульфонамид, оружие, нейлон. Можно заработать кучу денег, а албанский военно-морской флот не в силах этому воспрепятствовать.
