Jumo-004 и экспериментального Jumo-0012.
И последнее. Работы по отправке обнаруженных машин, оборудования, станков, материалов и документации следует прекратить. К вам отправятся наши специалисты, которые на местах займутся организацией создания производственных предприятий. Ваши задачи: оказать им всемерную помощь, продолжить поиск немецких авиационных специалистов, образцов авиационной техники и документации на нее. Вопросы имеются?
После недолгой паузы из зала спросили:
— Товарищ генерал, в чем, по вашему мнению, состоял успех немецкой авиапромышленности?
Вопрос вполне можно было посчитать провокационным в этой специфической аудитории, где большинство понимали объективные и субъективные причины очень серьезного отставания советской авиапромышленности от германской, равно как и от американской и британской. Многоопытный Кузнецов никогда бы не стал намекать на ушедших в эмиграцию лучших российских ученых и конструкторов, на массовые аресты советских специалистов, на тупость и чванливость сталинских сановников. Он просто ответил:
— В основу организации авиационной промышленности Германии был положен принцип отделения конструирования, расчетов и изготовления новых типов самолетов от серийного их изготовления. Производство новых моделей авиационных моторов и самолетов было сконцентрировано на опытных заводах. После проведения испытаний новых машин они передавались на заводы серийного производства. К подобной схеме в тридцатые годы подошла и советская авиапромышленность, но война спутала все карты.
После совещания Савельев, получив папку с документами о немецких реактивных самолетах, попытался незаметно улизнуть из здания Генштаба, но в фойе его окликнул дежурный офицер, передавший записку:
«Т. Савельев, прошу зайти в кабинет № 111 (справа от входа в зал заседаний). Барышников».
Что-то я все про работу да про работу? Была ли у меня иная жизнь? Конечно, была. Небольшими кусочками, совсем крохотными отрезками времени, но все же была. И я был в ней счастлив.
Как я уже говорил в самом начале своего повествования [36], в мае тридцать шестого я вторично женился. Да, именно на той самой Марии Пооль, с которой меня познакомил Гофман на отдыхе в Померании. Мария оказалась чудесной женщиной. Красивая, статная, ухоженная блондинка, с идеальной, бархатной кожей, излучавшая женственность. В постели она была неотразима. Сравнивать ее с Доррит бессмысленно. Они были противоположностями, разными планетами. Мария мало читала, имела смутные представления об искусстве и архитектуре, избегала разговоров на интеллектуальные темы и о политике. Зато она следила за всеми изменениями моды, выписывала уйму модных журналов, посещала все значимые мероприятия с участием немецких, французских и итальянских кутюрье в Мюнхене и Берлине. Она со вкусом одевалась, всегда идеально выглядела, чем восхищала своих подруг и моих друзей и сослуживцев. Я не жалел денег на ее гардероб, ведь я искренне любил ее.
Удивительно, но при всем этом Мария оказалась прекрасной хозяйкой и матерью. Нет, она не стояла целыми днями у плиты. Мы наняли домработницу и повариху, за которыми строгий надзор осуществляла моя мама. Но по выходным и праздникам, когда мне удавалось сбежать из Берлина в Мюнхен, готовила Мария, а мама ей помогала. Эти две женщины быстро нашли общий язык (мама, по-моему, нашла бы общий язык с кем угодно, лишь бы ее сына любили), подружились и жили душа в душу.
Мама сумела как-то оперативно сломить в Марии пристрастность к экономии и однообразию в еде, и вскоре молодая хозяйка готовила прекрасные блюда из свинины, телятины, оленины, отлично жарила гуся, утку, индейку, запекала в духовке дичь, варила превосходный гороховый суп с рулькой и ветчиной. Но главное, повторю, она оказалась неотразимой любовницей. Порой мне казалось, все свободное время, остававшееся у нас во время моих приездов домой и ее в Берлин, мы проводили в постели, изредка выбираясь подкрепиться. Я не уставал от ее ласк, и, как мне казалось, она платила мне тем же.
Поначалу я переживал, как сложатся отношения Марии с моей двенадцатилетней дочерью Инге. И тут вновь надо отдать должное опыту моей мамы и деликатности Марии. Женщины сумели создать в доме атмосферу душевной теплоты и взаимного уважения. Мария относилась к Инге внимательно, но ненавязчиво, как к равной, чем и подкупила. Они часами могли рассматривать журналы мод, обсуждать новинки, выбирая модели для себя, вместе готовили, весело балагуря о пустяках, ходили по магазинам, катались на велосипедах и лодке, зимой занимались лыжами.
Интересно, но моя любимая сестра Мария тоже достаточно быстро подружилась с моей новой супругой. Их объединила общая страсть к автомобилям. Сестра получила от супруга новый BMW. Я же, купивший год назад Ford, не мог себе позволить приобрести еще один автомобиль и был вынужден отдать свой, которым я и так редко пользовался, Марии, от чего она была в восторге. Две Марии, две белокурые красавицы, отныне вместе разъезжали по Мюнхену и окрестностям, приводя в трепет молодых людей.
Единственной ограничительной мерой по отношению к Марии стал мой запрет на продолжение ее контактов с подругами из ателье Гофмана. Она, правда, не особенно и возражала, достаточно быстро усвоив свой новый статус супруги человека из высшего общества. Ее самолюбие ласкала близость к фюреру, семьям Геринга, Гесса, Геббельса, Гиммлера, Мильха. Она буквально таяла от приглашений из рейхсминистерства пропаганды на посещение кинофестивалей, просмотров новых кинолент, наших походов в оперные театры Вены, Мюнхена, Берлина, где она блистала во всей своей красе и неотразимости. Хотя Мария слабо разбиралась в классической музыке, она всегда украшала собой театральные и концертные залы, публика с восторгом следила за ней, перешептываясь и шушукаясь.
Мария никогда не упрекала меня ни в чем, в том числе и за длительное служебное отсутствие в Берлине или в полетах с фюрером. Она была удивительно терпеливой, выдержанной, понимающей причины расставаний и одновременно страстной и необузданной в своих чувствах при наших встречах.
Тридцать шестой год выдался крайне напряженным. Кроме основной работы по руководству эскадрильей, пополнению ее новыми машинами, полетов с фюрером и другими высшими лицами рейха, Геринг и Гиммлер зачастую включали меня в какие-то комиссии, советы, экспертные группы, что отнимало много времени. Ну и, конечно, шла подготовка к очередному съезду НСДАП, а самое главное — к Олимпиаде. Складывалось впечатление, что пилоты моей эскадрильи вместе с машинами ночевали в воздухе.
Только к Рождеству напряжение спало. Фюрер устроил в рейхсканцелярии рождественский благотворительный прием для артистов и режиссеров ведущих театров и кино. Были Лени Рифеншталь, Марика Рекк, Эллен Видман, Виктор Штааль, Лили Дагофер, Эльза Эстер и многие другие мастера. Были и мы с Марией. И вот тут я впервые столкнулся с таким незнакомым мне явлением, как ревность супруги.
Мария не удивилась изобилию бриллиантов и золотых
