ты как в воду канул.
Все кончено, глупо что-то придумывать и объяснять. Только арестовать Лыкова и проводить долгие и нудные допросы. Но события не обещали стать нудными и скучными. Сосновский и Коган все же спасли ситуацию. Уж как им это в голову пришло, непонятно. То ли они гнались за Шелестовым, который преследовал лейтенанта, то ли это был экспромт, но, как бы там ни было, поступили они правильно. Филонов пытался вырваться, Лыков ничего не понимал и тоже потянул из-под ремня пистолет.
Коган в прыжке накрыл своим телом обнимающихся Павла и Шелестова. Он взмахнул рукой, и Буторин услышал звук настоящего удара. Правильно Борис действовал, кардинально решив вопрос. Он оглушил Филонова. Следом на дерущихся бросился Сосновский, делая вид, что тоже наносит удары. И Буторин сразу включился в игру. Он рявкнул, как зверь:
– Убрать их! Быстро! Главный инженер поднимается. Кончить его тоже, и за дело!
Прикрикнув на Лыкова и заставив его спрятать оружие, Буторин потащил его в темноту коридора. Они остановились, прислушиваясь. За дверью, куда Сосновский и Коган утащили Шелестова и Филонова, глухо и совсем тихо прозвучали два выстрела. Стреляли через шапку, зажав ею ствол. Лыков вздрогнул, услышав зловещий шепот Седого: «Теперь порядок». Инженер хотел выглянуть в коридор, но Буторин не дал ему этого сделать, прижав к стене и сунув под нос кулак: «Молчи, дурак»!
Они стояли, тяжело дыша, и ждали. Буторин ощущал, как колотится сердце у молодого человека. Да, нервишки у него не очень. Надо с него глаз не спускать, а то он дров запросто наломает. А нам еще вражеский шпион нужен. Лыков перестал дышать и замер, когда со стороны комнаты послышался звук захлопнувшейся двери, чей-то болезненный вскрик и громкий звук падения человеческого тела. Потом, судя по звукам, тело поволокли и снова затащили в ту же комнату, где уже лежали два «трупа». Через минуту появился Сосновский, перебиравший в руке связки ключей, и Коган, вытиравший носовым платком лезвие финки.
– Какие ключи нужны? – спросил Сосновский. – Вот эти явно от сейфа!
– Да, точно от сейфа! – обрадовался Лыков. – Этот от кабинета, этот от сейфа. А в сейфе ключи от «библиотеки». Пошли скорее!
– Где и как ты должен передать документы? – потребовал у Лыкова ответа Буторин, помогая открывать непослушный замок в двери кабинета главного инженера. – Сколько, к черту, нам надо мешков с собой тащить?
– Не так много, я сам все, что нужно, донесу. Это мое дело, – поспешно ответил Лыков, отпирая дверь.
Буторин мысленно зарычал от злости. Сколько еще тянуть резину, как воздействовать на этого человека, чтобы заставить его назвать имя шпиона, узнать о месте встречи с ним, когда Лыков будет передавать ему документацию? «Черт, может, убить его прямо здесь? – мелькнула мысль. – Через Гриба немец все равно выйдет на нас, а Грибу документы ни к чему. Или ранить Лыкова и спасти, спрятать, чтобы немец его искал?» А Лыков тем временем уже открывал сейф главного инженера. Он открыл дверцу сейфа, схватил с полочки ключи от «библиотеки» и замер с недовольным видом.
– Да чтоб его! Нет документации! Куда он мог деть технические расчеты?
– Не тяни время, пошли! – прикрикнул на инженера Буторин.
Он буквально вытолкал его из кабинета главного инженера. В коридоре справа шумно вскрывали дверь кассы Коган и Сосновский, положив на пол два фонарика. Глаза Лыкова метались, он паниковал. Главный инженер куда-то дел самое ценное, что было в его сейфе для немцев, были кое-какие важные документы и в секретной комнате, и Лыков очень торопился ее открыть. Он боялся, что Седой, захватив деньги из кассы, просто уйдет, бросив его здесь. Им же плевать на документацию!
Странные звуки послышались за дверью со стороны цеха. Эта дверь была заперта, Буторин сам проверял это два часа назад. Шелестов сказал, что все ключи от этой двери забрал начальник цеха и теперь попасть в коридор кассы из цеха не сможет никто. И теперь в тишине вдруг отчетливо раздались щелчки отпираемого врезного дверного замка.
– Спокойно! – тихо приказал Буторин. – Не дергайся! Кто это может быть?
– Да… кто угодно, – прикусил губу Лыков. – Черт, тут столько трупов. Если кто-то меня увидит! Меня начнут подозревать и арестуют. Уходить надо, чтобы никто не видел! Пропади оно все пропадом!
Буторин схватил инженера за локоть и жарко задышал ему в ухо, приказывая прекратить панику и заткнуться, раз решил делать дело, так бери документы, и уходим. А что тут останется, неважно, главное – сделать, что хотел. Буторин все это говорил не потому, что хотел подтолкнуть Лыкова к каким-то действиям, он хотел просто его отвлечь своим уверенным голосом, подавить в нем панику, зара-зить своей уверенностью. Пусть во всем полагается на Седого, верит Седому и только на него надеется.
Сосновский и Коган тоже замерли у открытой двери кассы, которая наконец-то им поддалась. И тут дверь распахнулась, и в дверном проеме показалась невысокая фигура человека в военной шинели нараспашку. Щелкнул выключатель, и во всей своей красе перед Буториным появился пьяный в дым капитан Мороз в грязной до колен шинели. И не было рядом Шелестова, которого Мороз знал в лицо как сотрудника НКВД, никого, кто бы мог остановить этого человека.
– Я вам всем докажу, что я еще могу! – взревел пьяным голосом капитан. – Я наведу порядок железной рукой! Приказ, сказали, а кто может приказать моему сердцу, моей совести? Я вас всех призову к ответу и к порядку. Я всех вас арестую и…
Мороз полез в кобуру за пистолетом. Он слишком далеко стоял и от Сосновского с Коганом, и от самого Буторина. Может быть, Виктор и успел бы обхватить руками Лыкова и упасть с ним на пол, прикрыв собой, если пьяный капитан станет стрелять. Сейчас, как это ни парадоксально, Лыков был самым ценным человеком. Он мог знать и наверняка знал в лицо немецкого шпиона. Знал, где и как с ним встретиться. И все же Буторин не успел.
Хлестнул пистолетный выстрел, и капитан повалился на бок, роняя свой пистолет. Буторин схватил Лыкова за руку, вырывая из нее оружие. Ругаясь на чем свет стоит, он потащил его к «библиотеке», заставляя срывать печать с двери и открывать ее. Лыков, то и дело оглядываясь, шептал, что нужно скорее, что еще придется отбирать чертежи, формуляры, а это время. И если этого не сделать, то все зря, ведь столько убитых.
– Убитых он вспомнил, – зло бросил Буторин, уже не церемонясь.
Сейчас его замечание могло иметь десятки значений и смыслов. Тем более
