— Ну и пусть услышат. Здесь все равно никто не знает русского языка. Ты ведь говорил, что им не нужно заключать этого контракта. Сам говорил, а теперь…
— Хватит, — разозлился муж, — я ничего тебе не говорил. И замолчи. Мы сегодня вечером поедем в «Хилтон». И если ты еще раз пикнешь, я оставлю тебя дома и поеду один.
Дронго отошел от Жураевых, чтобы их не смущать. В отель он вернулся к шести часам вечера. Он успел принять душ и переодеться, когда в его номер постучали. На часах было шесть пятьдесят пять. Он взглянул на часы и пошел открывать дверь. На пороге стоял Станислав Обозов.
— Заходите, — посторонился Дронго, — кажется, вы пришли немного раньше.
— Да, — кивнул Обозов, входя к комнату. Он был в сером костюме и серой рубашке. Галстук был повязан небрежно крупным узлом. Очевидно, Обозов не очень любил носить эту деталь мужского туалета.
— Ужин будет в восемь часов, — пояснил Обозов, — я пришел пригласить вас в номер Марка Лабунского.
— Могли бы просто позвонить и предупредить меня, — пожал плечами Дронго, надевая пиджак.
— Тогда каким образом вы бы поднялись на этаж? — удивленно спросил Обозов. — Без специальной карточки подняться невозможно. Нужно вставить карточку, чтобы кабина лифта поднялась на экзекютив-этаж. Мой номер на четвертом этаже, а семья Соренко живет на пятом. Нам не нужны такие карточки, но без них нельзя попасть туда, где живут Лабунские.
— Я забыл, — признался Дронго, — хотя нет, скорее, не забыл. Просто не придавал этому значения. Дело в том, что, в отличие от Марка Лабунского, я не так богат. Моих гонораров хватает на то, чтобы жить в лучших отелях мира, но заказывать себе президентские или королевские номера я не могу.
— Говорят, вы лучший эксперт-аналитик в мире, — заметил Обозов, выходя первым из номера.
Дронго вышел следом за ним и захлопнул дверь.
— Вы, наверно, сообщили об этом Лабунским, — недовольно заметил он, — но на самом деле я всего лишь бывший эксперт ООН, ныне нигде не работающий.
— А мне в Москве рассказывали совсем другое, — вставил Обозов.
Они повернули налево, туда, где в середине коридора были расположены лифты.
— Люди нуждаются в сказках, — ответил Дронго, входя в кабину лифта.
Обозов вошел за ним, вставил карточку, нажал кнопку десятого этажа, и они поднялись наверх. Обозов достал карточку, и они вышли в коридор. Напротив лифта сидела дежурная. Она кивнула Обозову, строго посмотрела на Дронго и ничего не спросила.
Они прошли к номеру Лабунского, и Обозов, достав другую карточку, отпер дверь. В просторной гостиной на столе стоял роскошный букет живых роз и причудливо изогнутая пепельница, в которой лежала коробка спичек с изображением всадника. Повсюду были расставлены кресла и горели светильники. Из кабинета вышел Марк Лабунский. Он был одет в черный костюм. Увидев Дронго, Марк улыбнулся ему и, пожав руку, пригласил присесть на диван.
— Спасибо, что приняли мое приглашение, — сказал он, обращаясь к своему гостю, — мы немного задержались на переговорах и поэтому перенесли ужин с семи на восемь. Никого посторонних не будет. Только мы с вами, сестра жены с мужем, еще пара знакомых и итальянцы. Человек десять, не больше. И еще прилетел Олег Торчинский. Он сейчас должен прийти. Вы, наверно, про него слышали?
— Немного, — кивнул Дронго.
Обозов прошел и сел в кресло. Лабунский подвинул к себе столик на колесиках с напитками.
— Что вы будете пить? — спросил Лабунский.
— Красное вино, если можно, — попросил Дронго.
— Итальянское или французское?
— Лучше французское.
Лабунский поднял трубку и попросил прислать официанта, чтобы открыть бутылку французского вина. Сам он предпочитал неразбавленный виски. Он успел плеснуть себе виски, когда в дверь постучали. Официант ловко открыл бутылку дорогого «Бордо» девяносто третьего года и, налив его в бокал для Дронго, сразу исчез. Обозов сам сделал себе коктейль, смешав маленькую бутылочку томатного сока с огромной порцией водки, которую посолил и поперчил.
— Наш Станислав пьет не «кровавую Мэри», а скорее «Мэри с каплями крови», — пошутил Лабунский, — он наливает такое количество водки, что томатный сок лишь немного разбавляет эту огненную жидкость.
— Мне так нравится больше, — пробормотал Обозов.
Достав из кармана обе карточки: от кабины лифта и от дверей, он протянул их Лабунскому.
— Это ваши, — угрюмо сказал он.
Лабунский положил обе карточки в карман и, обращаясь к Дронго, с улыбкой сказал:
— Говорят, вы помогли нашим дамам осмотреть музей Сальвадора Дали. Это очень любезно с вашей стороны.
— Я случайно столкнулся с ними, — пробормотал Дронго, — и предложил посетить этот музей.
— Катя любит подобные места, — сказал Лабунский, — а вот Клавдии, боюсь, не очень понравилось в вашем музее.
Обозов громко хмыкнул. Лабунский поднялся и прошел в кабинет к столику, на котором лежала коробка дорогих гаванских сигар. Лабунский взял одну, поднял со столика специальной прибор для обрезания сигар, щелкнул им, отсекая кончик, затем достал роскошную золотую зажигалку. Дронго видел со своего места, как блеснула зажигалка и Лабунский зажег сигару. Сладковатый ароматный дым пополз по номеру. Лабунский вернулся к дивану и положил сигару в пепельницу на столике.
— Вы не возражаете? — спросил Лабунский уже после того, как появился с сигарой в гостиной.
— Нет, — улыбнулся Дронго, — тем более, что это, кажется, настоящие кубинские сигары. Вы получаете сигары с Кубы?
— Откуда вы знаете? — улыбнулся Лабунский.
— Они сейчас большая редкость, и их не продают в обычных магазинах.
— Это мои любимые сигары. Я вожу их с собой повсюду, — сказал Лабунский, — у меня осталось только несколько штук. Хорошо, что через два дня мы возвращаемся в Москву. На таможне в Лондоне их у меня даже отобрали, но потом вернули. Хорошо, что это не Америка. Туда запрещен ввоз кубинских сигар. Но в Москве все еще можно найти хорошие кубинские сигары.
— У вас превосходный вкус, — кивнул Дронго, — кстати, спасибо за вино. Оно просто великолепное.
— Только не говорите этого при итальянцах, — усмехнулся Лабунский, — сеньор Лицци считает, что самые лучшие сорта красных вин — итальянские.
— Не стану его разубеждать, — сказал Дронго, и в этот момент кто-то позвонил.
Лабунский кивнул Обозову, разрешая открыть дверь. Тот поднялся и пошел к двери. Затем, посмотрев в глазок, открыл дверь. На пороге стоял подтянутый мужчина среднего роста в смокинге. У него были красивые пышные волосы, правильные черты лица, светлые глаза. Это был знаменитый тенор Олег Торчинский. Он вошел в комнату с огромным букетом цветов в руках.
— Добрый вечер. — сказал своим хорошо поставленным голосом Торчинский.
— Здравствуй, Олег, — поднялся со своего места Лабунский и, небрежно затушив сигару, поспешил к гостю.
Торчинский передал букет Обозову и обнялся с хозяином дома. Дронго поднялся с дивана и пожал руку прибывшему.
— Дронго, — представился он.
— Олег Торчинский, — гордо назвался певец.
— Когда ты приехал? — спросил радостно Лабунский.
— Два часа назад. Прилетел из Вены, чтобы вас поздравить. А где Катя?
— Она сейчас выйдет. Как всегда долго одевается, — улыбнулся Марк. — Садись с нами. Что ты будешь пить?
— Ничего. Только теплую минеральную воду. Я прилетел на один день. Завтра вечером у меня концерт в Вене, и я возвращаюсь домой.
— Сегодня мы еще погуляем, — засмеялся Лабунский. — Обозов, дай нам минеральную воду. Я специально оставил на столике минеральную воду, знал, что ты приедешь, Олег.
— Спасибо, — кивнул певец.
Он был несколько смущен таким вниманием, но, с другой стороны, очевидно, привык к подобному отношению.
Обозов принес бутылку минеральной воды, налил в высокий стакан, протянул его гостю. Лабунский пригубил свой стакан с виски. Торчинский недовольно посмотрел на сигару, все еще продолжавшую дымить.
— Нельзя ее потушить? — спросил он.
— Конечно, — сразу ответил Лабунский, придавив сигару сильнее. Он не стал ее беречь, заметил Дронго, он ее раздавил.
С другого конца гостиной, где находились две спальные комнаты, послышались приглушенные шаги. Мужчины повернулись в ту сторону, откуда должна была появиться женщина. Двери раскрылись. Очевидно, она умела просчитывать эффекты от подобных театральных представлений. Створки двери распахнулись одновременно. Она появилась на пороге. Высокая, эффектная, в темном открытом платье, с дорогим колье на шее. У нее были красивые руки, волнующая линия плеч. Она понимала, что производит впечатление, и была горда произведенным эффектом. Кажется, единственный человек, на которого она подействовала не столь ошеломляюще, был Станислав Обозов.
