Площадь была заполнена солдатами и военной техникой. Все это шумело, кричало, разговаривало, постепенно вливалось на одну из дорог, уходящих на север, а с другой стороны подходили новые танки, автомашины, орудия и полевые кухни.
У входа в здание, занятого контрразведчиками, стоял автоматчик и один из офицеров дивизионного «Смерша».
— Прошу вас, товарищ подполковник, — сказал офицер.
В кабинете начальника отдела Климов увидел одетого в гражданское платье старика. Старик сгорбился на стуле и нервно барабанил пальцами рук, лежащими на коленях.
На звук открываемой двери старик не обратил ни малейшего внимания. Только пальцы его прекратили барабанить по коленям.
— Проходите, проходите, Алексей Николаевич.
Моложавый полковник, начальник «Смерша», поднялся из-за стола и шагнул навстречу Климову.
— Извините, что побеспокоил. Вот задержали мои ребята этого типа. Говорят, крупный помещик, юнкер. Хотел проскочить на трех грузовиках на запад, только вот не успел. Батраки из его имения рассказали, что на машинах были крупные ценности, произведения искусства. Но грузовики вернулись пустыми, шоферы сбежали, а хозяин… Вот он, сидит, нахохлился, словно филин.
Полковник повел глазами в сторону старика.
— Поговорите с ним, Алексей Николаевич. Вы-то, наверное, скорее найдете ключик к этому пруссаку.
Климов с любопытством посмотрел на старика.
— Я вас оставлю, — сказал начальник отдела. — Располагайтесь по-хозяйски.
Он вышел. Человек на стуле продолжал сидеть сгорбившись. Климов подтянул к себе стопку чистой бумаги, повертел в руках остро отточенный карандаш.
— Как ваше имя? — спросил он.
— Барон Отто фон Гольбах, — гордо выпрямился старик.
…— Я никогда не делал и не желал русским ничего плохого. Я всегда говорил, что мы должны жить в мире и дружбе. Впрочем, я лишь повторяю слова великого Бисмарка… И вы, конечно, не хотите мне верить.
— Отчего же, — возразил Климов. — Хотеть и верить — разные вещи. Верить я хочу, но…
— Понимаю вас, герр офицер, и я думаю, есть способ заставить вас верить в мою лояльность. Вы, конечно, знаете о моих коллекциях редких книг и картин. Я хотел вывезти их на запад, но ваша армия опрокинула все мои расчеты. Коллекции укрыты надежно, но я покажу вам тайник. Вы победили, и они должны принадлежать вам.
— Они должны принадлежать германскому народу, — тихо сказал Климов. — Когда он вновь станет свободным.
— Я плохо разбираюсь в вашем политическом учении, герр офицер, хотя и пробовал читать Маркса. И умру я со своими убеждениями. Мне не ужиться с большевиками. Впрочем, жить мне осталось недолго. Но я всегда был против войны с Россией. Это невыгодно моей стране.
— Плохо, что не все ваши соотечественники разделяют это убеждение.
— Да… Последний вопрос. Можно? Берлин еще держится?
— Пока держится. Но, судя по нашему разговору, вы неплохой историк, барон, и, наверное, помните знаменитую фразу генерал-фельдмаршала графа Шувалова, произнесенную им после взятия Берлина во время Семилетней войны в 1760 году…
— Подождите, сейчас… «Из Берлина до Петербурга не дотянуться, но из Петербурга до Берлина достать всегда можно».
— Вот именно, барон, вот именно…
Вошел полковник и вопросительно глянул на Климова.
— Господин барон любезно согласился передать советскому командованию на временное хранение свои ценные коллекции рукописей и картин, — сказал Климов. — Он хочет немного отдохнуть, а потом покажет тайник. Надо торопиться. Погода сырая, как бы чего не испортилось.
В кабинет вошел сотрудник отдела.
— Накормите старика, — сказал полковник. — И дайте ему поспать пару часов. Потом свяжитесь с трофейщиками, пусть достают машины и ищут людей. Мы свою миссию выполнили…
Не успела закрыться дверь за бароном, как она вновь распахнулась, запыхавшийся молоденький лейтенант вытянулся в ее проеме и, запинаясь, сказал:
— Разрешите обратиться, товарищ полковник?
Из его сбивчивого рассказа они поняли, что задержан какой-то подозрительный человек, требующий, чтоб допрашивал его офицер в звании не ниже полковника и обязательно в «Смерше». Одет в гражданское, документы на немецкое имя, а по-русски говорит отлично. Они, стало быть, с солдатами доставили его сюда, и сейчас этот тип находится внизу, и какие будут у товарища полковника указания на его счет…
— Полковник, значит, ему нужен? — усмехнулся хозяин кабинета. — Стало быть, я подхожу… Ну что ж, давайте этого подозрительного сюда.
В комнату ввели человека в зеленой куртке и охотничьей шапке темно-оранжевого цвета с длинным козырьком.
Он сделал два шага вперед, остановился и спокойно посмотрел вокруг.
Климов пристально глянул на вошедшего, вздрогнул и приподнялся со стула.
— Гайлитис? Август? — шепотом сказал он.
3
Подходя к зданию, в котором размещался абвер, оберштурмбанфюрер Вильгельм Хорст одобрительно улыбнулся, вспомнив, какого рода прикрытие изобрели для своей резиденции армейские разведчики.
В этот день ярко светило солнце, на небе ни одного облака, подтаивал снег в многочисленных скверах, и кое-где появились серые пятна подсохшего асфальта.
Весна, последняя военная весна, пришла в Кенигсберг. И в этот солнечный день совсем не хотелось думать о войне, она казалась такой далекой, и только черные клубы дыма, поднимавшиеся в районе Ратсхофа, напоминали о ночном налете советской авиации.
Местный абвер занимал внушительного вида трехэтажный особняк. На первом этаже помещалась станция по искусственному осеменению крупного рогатого скота, о чем свидетельствовал огромный каменный бык, стоявший у входа. И здесь на самом деле была такая станция — прикрытие абвера. Посетители проходили мимо быка в стеклянную дверь, а на первом этаже они разделялись на две категории: бауэров, пекущихся об осеменении своих коров, и клиентов — сотрудников абвера, которых ждали в комнатах верхних этажей.
Снаружи никто бы не смог определить, что за невинной вывеской скрывается филиал могучего ведомства, созданного в свое время злым гением адмирала Канариса.
Здоровяки в штатском, охранявшие проходы наверх и фильтрующие посетителей, очевидно, были предупреждены о визите оберштурмбанфюрера к их шефу. Они беспрепятственно пропустили его, и на площадке второго этажа Вильгельм Хорст попал под опеку и покровительство щеголеватого обер-лейтенанта, адъютанта оберста фон Динклера, который проводил его до кабинета начальника военной контрразведки.
После совместной поездки за город Хорст почувствовал, как резко изменилось отношение Динклера к нему. Ранее подчеркнуто официальный и сухой, оберст вдруг проникся к оберштурмбанфюреру непонятным дружелюбием.
Вот и сейчас, когда Хорст пришел к нему по его просьбе, фон Динклер встретил его куда более чем радушно.
Говорил он о разных пустяках, мимоходом пытаясь вызвать Вильгельма Хорста на откровенный разговор, выяснить его настроение в связи с крахом в Пруссии и крахом вообще, неожиданно переводил разговор на обергруппенфюрера Беме и, наконец, показав Хорсту, что несколько колеблется, сказал:
— Сейчас мы должны быть как никогда едины. К сожалению, и вы знаете об этом, Хорст, между мною и вашим шефом пробежала когда-то черная кошка. Почему? Затрудняюсь ответить. Но мне хотелось бы ликвидировать эту кошку. Я намерен прибегнуть к вашей помощи, ибо вы честный немец и настоящий наци.
— Что я должен сделать для этого? — спросил оберштурмбанфюрер.
— Попробуйте устроить нашу встречу в неофициальной обстановке. Так мы лучше сможем понять друг друга. Вы понимаете, Хорст, что в первую очередь я забочусь об интересах рейха.
— Разумеется, господин оберст, я так вас и понимаю, — с приветливой улыбкой ответил Хорст.
— Значит, можно считать, что мы договорились? — спросил фон Динклер.
— Сделаю все, что в моих силах, — сказал Вильгельм Хорст.
Начальник абвера придвинул к Хорсту коробку добрых, еще довоенных сигарет.
— И вот еще что. Мне известно, что вы поддерживаете какие-то отношения с гауптманом Вернером фон Шлиденом, старшим офицером отдела вооружения и боеприпасов в штабе генерала Ляша?
— Попросту это мой приятель, — ответил Хорст, — и хороший, настоящий немец.
— Немец? — усмехнулся фон Динклер. — Так вот, считайте, Хорст, что я первым вношу пай в капитал нашей дружбы. У меня есть сведения, что этот самый Шлиден совсем не немец!
— Что?!
Хорст приподнялся в кресле, с неподдельным изумлением воззрился на оберста.
— Да-да, — продолжал фон Динклер. — Я располагаю определенными сведениями, что этот ваш Шлиден — американский шпион. И вы подумайте о том, что дружба с ним вам может повредить.
