— Хорошо говорит, ничего не скажешь, — прошептала Рашель.
«Я вижу в небе германские бомбардировщики и истребители с еще не зажившими рубцами от ран, нанесенных им англичанами, радующиеся тому, что они нашли, как им кажется, более легкую добычу».
— Вы, кажется, правы, Шандор, — заметил Бехтер. — Англичане не пойдут ни на какое соглашение с Гитлером.
И, как бы услышав то, что было произнесено в этой комнате, спустя некоторое время Черчилль заявил:
«Мы полны решимости уничтожить Гитлера и всякое напоминание о нацистском режиме. Мы никогда не будем вести переговоров ни с Гитлером, ни с кем-либо из его банды. Каждый человек, каждое государство, которое ведет борьбу против нацизма, получит нашу поддержку. Отсюда следует, что мы окажем России и русскому народу всю ту помощь, на которую способны».
— Это здорово! — не удержалась Лена. — То, к чему стремился СССР в последние годы, — образование антигитлеровской коалиции — теперь, я думаю, станет возможным.
«Гитлер хочет сломить русскую мощь, — говорил английский премьер, — ибо надеется, что, если это ему удастся, он сможет бросить главные силы своей армии и авиации на наш остров… Его вторжение в Россию есть не больше как прелюдия к вторжению на Британские острова…»
— Вот и разгадка всему, — коротко бросил Радо.
— Но в реализме ему все же нельзя отказать, — заметил Бетхер.
— Разумеется, — согласился Шандор.
«Вот почему опасность для русских — это опасность для нас и для США, точно так же как дело каждого русского, борющегося за свое сердце и свой дом, — это дело каждого свободного человека и каждого свободного народа во всех концах земли».
Речь английского премьера произвела впечатление.
— Я думаю, Соединенные Штаты Америки тоже вскоре вступят в войну? — сказала Рашель.
— Наверное. Но это будет не так скоро, как бы нам всем хотелось, — осторожно заметил Радо. — Политика изоляционизма, которую проводило американское правительство, не позволила стране подготовиться к ведению войны в широких масштабах. В Америке сейчас нет боеспособной армии. Пройдет время, пока ее создадут. Но вы, Пауль, наверное, правы, остаться в стороне американцы не могут. Интересы американцев и японцев уже вплотную столкнулись на Дальнем Востоке. Так же как Гитлер не остановился в своей захватнической политике в Европе, так и японцы не остановятся в Азии.
— Какую помощь англичане могут сейчас оказать России? — спросила Лена.
— Было бы желание, — сказал Радо. — У англичан сильный флот, сильная авиация. Но станет ли Черчилль рисковать ими? Говорил-то он хорошо. Полагаю, Черчилль будет пока выжидать и Советскому Союзу придется, по крайней мере первое время, драться с гитлеровцами один на один.
Начальник Главного управления имперской безопасности Рейнгард Гейдрих тайные передатчики, активизировавшие свою работу с началом войны в России, называл «пианистами».
После двадцать второго июня служба радиоперехвата засекла сразу несколько новых передатчиков. Несомненно, они были связаны с русскими.
Русская разведка, лишенная теперь возможности пользоваться связными, должна была перейти к единственной оставшейся форме связи — радио.
Выслушав соображения Гейдриха, рейхсфюрер СС Гиммлер спросил:
— И много оказалось этих… «пианистов»?
Гейдрих назвал число.
— Ого! Целая капелла…
— «Красная капелла»[2], рейхсфюрер…
— Да, да… И кому вы думаете поручить это дело? Может, Канарису?
— Я бы не делал этого, рейхсфюрер.
— Вы не доверяете адмиралу? Вы ведь, кажется, служили с ним на крейсере «Берлин»?
— Да, мы служили вместе. И тем не менее…
— У вас есть доказательства? — перебил Гиммлер.
— Адмирал вне подозрений… Но люди из его ближайшего окружения не внушают мне доверия.
— Кто именно?
— Полковник Остер.
— У вас есть факты?
— Я недавно узнал, что тайна рейха — день, когда наши войска должны были перейти границу Голландии, был известен голландскому правительству.
— Откуда это известно вам?
— От бывшего начальника голландской секретной службы.
— Где он сейчас?
— Сидит у нас в лагере.
— Ну а при чем здесь Остер?
— Остер был дружен с военным голландским атташе полковником Сасом…
— Ну, мало ли кто с кем дружен… Вы ведь с Канарисом тоже друзья, — пустил шпильку Гиммлер, но Гейдрих сделал вид, что не воспринял этой колкости, и продолжал:
— Накануне того дня, когда в Гаагу ушла шифровка, Остер встречался с Сасом.
— Ну, это уже кое-что, — проговорил озабоченно Гиммлер. — Пожалуй, вы правы. Канарису не стоит поручать это дело. Фюрер в последнее время им недоволен. Когда недавно зашла речь об адмирале, фюрер перебил меня: «Канарис! Канарис!.. Я не хочу слышать этого имени… По тем данным, которые он предоставил мне перед началом восточной кампании, у русских уже не должно остаться ни одной боеспособной дивизии…» Кстати, Гейдрих, вы ничего пока не говорите фюреру о «пианистах». Не надо его пока волновать. Он и так в последнее время сильно нервничает… Доктор Морелль сказал мне, что боли в желудке у фюрера явно невралгического характера… Так кому вы хотите поручить это дело?
— Шелленбергу.
— Что ж… Решение верное. Вальтер справится.
Единственный человек, которого побаивался Вальтер Шелленберг, был обергруппенфюрер СС Рейнгард Гейдрих. Фюрер занят большой политикой. По положению он стоит от него на значительном расстоянии. К тому же Гитлер хорошо знает, что Шелленберг верно служит ему.
Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер благоволил к Шелленбергу, тот был его доверенным лицом.
Начальник государственной тайной полиции Мюллер был человеком неглупым, знающим свое дело, но не ему, мужлану, «башмаку», состязаться с интеллектуалом Шелленбергом.
Его непосредственный начальник Рейнгард Гейдрих был единственным человеком, которого следовало опасаться.
Проницательность Гейдриха вызывала зависть у Шелленберга. Шелленберг знал, что у Гейдриха есть досье на него, как есть досье на других высокопоставленных лиц рейха. Даже на Гиммлера.
Гиммлер тоже знал об этом и сам однажды сказал своему любимцу Шелленбергу:
— Это цепной пес. В своем старании выслужиться этот человек не пощадит никого. Но у цепи два конца, и один — в моей руке. Честолюбивым планам Гейдриха никогда не сбыться. Человек, у которого в жилах есть еврейская кровь, не может в рейхе претендовать на большее положение, чем то, которое он занимает. А что касается усердия… Что ж, пусть усердствует. Пусть действует на страх врагам рейха.
Шелленберг не хотел бы встать на пути такого человека, как Гейдрих, и не завидовал Канарису.
Гейдрих давно намеревался подчинить себе абвер — военную разведку и контрразведку — и плел сети, куда рано или поздно должен попасть хитроумный адмирал.
Сначала Шелленберг думал, что это просто интриги, но потом убедился, что в абвере действительно что-то нечисто.
Но пусть этим занимается Гейдрих. У Шелленберга своих забот достаточно.
Он был самым молодым генералом СС. В начале войны ему исполнилось тридцать два года. Он возглавлял VI Отдел РСХА (Главного управления имперской безопасности). В его руках находились все зарубежные связи, вся политическая разведка. Контрразведка тоже подчинялась ему.
Человек достаточно образованный, владеющий языками, изворотливый, он был белой вороной в СС.
Он знал, что товарищи за глаза называют его «мартовской фиалкой». Вальтер Шелленберг вступил в национал-социалистскую партию в марте тридцать третьего года, то есть после прихода Гитлера к власти. Прозвище это приклеил ему Гейдрих. «Мартовская фиалка»! Из этого следовало, что он не принадлежал к когорте старых борцов, начинавших с Гитлером.
Ну что ж… Пусть он будет «мартовской фиалкой»… Еще неизвестно, как повернется война… Не будет ли тогда это поставлено ему в заслугу?..
Вот чего боялся Шелленберг! Мыслей! Своих собственных мыслей, о которых, не дай бог, узнает Гейдрих.
Иногда Шелленбергу казалось, что Гейдрих умеет читать мысли. Мистика, конечно. Но обергруппенфюрер нередко задавал такие неожиданные и каверзные вопросы, что от них дух захватывало.
Шелленберг и Гейдрих сидели в удобных креслах за небольшим столиком в кабинете начальника Главного управления имперской безопасности.
То, что они расположились не за служебным огромным столом, а вот так, по-домашнему, в креслах, а на столике стояли бутылки «Камю» и кофе, должно было придавать их беседе полуофициальный, доверительный характер.
— Может, еще рюмочку?.. — спросил Гейдрих.
— Спасибо. Вы же знаете, обергруппенфюрер… Печень и желудок… Я, к сожалению, лишен с детства многих радостей жизни…