— Портрет, — тихо сказал Аввакум.
Профессор так вздрогнул, что шаль чуть опять не сползла с его плеч, и, приоткрыв рот, уставился на Аввакума.
— Нет ничего удивительного в том, что я отгадал, — кротко улыбаясь, сказал Аввакум. В сущности, он уже сожалел, что ответил на вопрос так прямо, лишив тем самым старика небольшого удовольствия — удивить собеседника. — Это было совсем нетрудно, — продолжал он. — И любой бы это сделал. Внизу левая планка рамы сильно изгрызена. Логично предположить, что это сделала, по всей вероятности, крыса. Они живут и плодятся в подвалах. Следовательно, предмет какое-то время валялся там, и водворен на подобающее ему место. Это абсолютно ясно.
Профессор помолчал, покачал головой и улыбнулся.
— Но о другом предмете вы никоим образом не догадаетесь. Бьюсь об заклад, что не догадаетесь, — повторил он с подчеркнутой ребяческой настойчивостью, — хоть и кажетесь чертовски наблюдательным. Нет, вам не угадать, что это за предмет.
— Сдаюсь, — засмеялся Аввакум.
— Делает вам честь, что сдаетесь. — Профессор опять улыбнулся бледно и вымученно. Он выдвинул ящик стола и вынул флакончик с выцветшей розовой ленточкой на горлышке — один из тех, в которых держат дорогие духи. — Вот, — сказал он, — я вытащил его из хлама и принес сюда вместе с портретом. Глупо, конечно. Но тогда шел дождь, и я впервые заметил, что на улице нет ни одной живой души. Флакон был почти полон. Я открыл его, вылил несколько капель на ладонь, растер и понюхал. И знаете, перестал ощущать боль в сердце. Та прежняя острая боль исчезла, но тяжесть осталась внутри. Как будто собралась вся ужасная тишина этого дома. С тех пор это ощущение не покидает меня, оно поселилось в груди.
Он положил флакон на прежнее место и задвинул ящик.
— Сохранилось еще несколько капель, — сказал он. — Изредка я открываю пробку — и становится как-то веселее вокруг. А чем пахнет? Одному богу ведомо. Никогда не был знатоком духов. Только вы не заблуждайтесь: я не тоскую по жене, нет. В сущности, она давно ушла из этого мира. Я не ходил даже на ее похороны. Она была легкомысленной и глупой женщиной… Но я хотел сказать вот что: таким непокладистым меня сделали ее сумасбродства, а вот ушла отсюда, и я как будто бы стал хуже.
Аввакум пожал плечами:
— У меня нет мнения по этому поводу, — но, взглянув на разочарованное лицо профессора, почувствовал к нему ту особую жалость, какую испытывают, когда приходится обманывать безнадежно больного, и добавил:
— Тут, по-моему, нет правила. Для одних несчастье — шум, для других — тишина. Зависит от характера человека, от характера его работы. Шум и тишина должны чередоваться.
Профессор покачал головой и, помолчав, сказал:
— Ваш ответ не оригинален. Давеча с портретом вы проявили находчивость, а сейчас отвечаете в стиле учебников для старших классов. В сущности, зачем вы пришли?
— Для консультации, — улыбнулся Аввакум и положил на стол нерешенную задачу, объяснил, что занимается математикой как любитель, что задача затруднила его, и ему никак не удается найти свою ошибку. А живет он на этой улице и по-соседски решил просить помощи у известного специалиста.
— А кто вам сказал, что я такой специалист? — поинтересовался профессор.
— Дощечка на вашей двери.
— Другими словами, у вас есть привычка разглядывать чужие двери?
— Так ведь таблички для того и вешают, чтобы их читали! — засмеялся Аввакум. — К тому же ваша дощечка — единственная на всей улице.
— Может быть, вы правы, — кивнул рассеянно профессор. Он поднял глаза от листка и постучал по нему пальцем. — Ваше линейное преобразование пространства построено правильно, но при раскрытии скобок вы сделали детскую ошибку: забыли умножить второй множитель из правой части равенства на вектор… Видите? — Он покачал головой и продолжал. — И еще утверждаете, что шум лучше тишины. К черту, извините за выражение, ваш шум! Факты опровергают вас. Когда вы решали эту задачу, в соседней комнате гости вашей жены пили и танцевали. Вы, надеюсь, не будете отрицать этого?
— Но я не женат, — улыбнулся Аввакум. В соседней комнате у него было также мертво и пусто, как и в той, где он работал.
— Все равно, — сказал профессор. Он как будто бы начинал сердиться. — В таком случае гости были у вашей молоденькой хозяйки. Гремел патефон или магнитофон, и это молодое поколение проламывало пол своими копытами, как стадо взбесившихся баранов. Вот вы и забыли умножить второй член равенства на вектор. Я вам сочувствую и понимаю вас, ибо и со мной случались подобные вещи. Кстати, вы занимаетесь решением ребусов?
— Иногда, — сказал Аввакум. С этим строптивым старичком надо было держаться осторожно.
— Сейчас решаете иногда, — сказал профессор, но придет время, и ребусы станут вашей страстью. При том условии, конечно, если вы не женитесь. И при двух других дополнительных условиях: что не сопьетесь и не увлечетесь азартными играми.
— Позвольте, — возразил Аввакум, Ему было неприятно, что он дал повод для поверхностных заключений. — Вы делаете довольно произвольные выводы, исходя, как видно, из своего личного опыта.
Профессор посмотрел на него внимательно, и на его синеватых губах появилась виноватая улыбка.
— Я не хотел вас обидеть.
— Но вы не сказали мне ничего такого, — запротестовал Аввакум.
Чувство, что он разговаривает с безнадежным больным, сдерживало его. — Я всегда любил ребусы, и мне кажется, что это занятие действительно превратится со временем в мою постоянную страсть. Я не женат, не пью, а к азартным играм никогда не испытывал никакого влечения. Что же остается? Одни ребусы.
— Если так, то мы с вами, сосед, установим прочнее и регулярные творческие связи! — губы профессора растянулись в счастливую, хотя все еще не совсем уверенную улыбку. — Серьезные ребусы — с алгебраическими транспозициями, циклами и линейными уравнениями.
— Я полностью согласен, — засмеялся Аввакум. Ему было приятно видеть огоньки, загоревшиеся в глазах старика.
— Тогда считайте нашу встречу счастливым событием в вашей холостяцкой биографии, дорогой сосед. Я располагаю лучшими заграничными сборниками математических ребусов. Кстати, не окажете ли вы мне честь, отужинав со мной вместе?
Не дожидаясь ответа Аввакума, он нажал кнопку маленького звонка, который находился возле телефона.
— Плохо, — продолжал он, — когда ребусы разбавлены разными глупостями литературного или музыкального характера. Однажды я был вынужден просить нашу филармонию прислать мне новую партитуру моцартовского концерта, чтобы обнаружить соотношение между целыми и четвертными нотами.
Вошел бывший кок и застыл в стойке смирно, как будто бы не замечая Аввакума.
— Два прибора для ужина, — сказал ему профессор, кивнув слегка в сторону гостя.
— Четыре пр: бора, профессор! — поправил его довольно бесцеремонно бывший кок. Профессор взглянул на него удивленно, и последовало уточнение: — А ваш племянник с невестой?
Эта фамильярность совсем не рассердила профессора.
— Ну что ж, поставь четыре прибора, — он махнул рукой, и огромная фигура повара исчезла с порога. — Извините за паузу, — сказал профессор, помолчал немного и затем продолжил с прежним жаром:
— Что касается трудностей литературного характера, то я кое-что сделал, и вы убедитесь, что это очень практично. Мною распределены в алфавитном порядке все наиболее известные писатели и их произведения — с помощью Библиографического института, разумеется, так как в области литературы я совершеннейший профан. Теперь в моей картотеке собраны почти все наиболее известные мировые писатели по алфавиту и все наиболее известные литературные произведения по начальным буквам заглавий. Сейчас я готовлюсь к составлению картотеки главных героев этих произведений по тому же принципу.
Не так давно мне пришлось работать над ребусом, ключ к которому был в решении уравнения четвертой степени. Это, как вы понимаете, не представляло бы для меня никакой трудности, если бы цифровое значение одной из величин не было зашифровано «литературно». Итак, речь шла о цифре, чей квадратный корень означает порядковый номер буквы латинского алфавита, с которой начинается фамилия автора известного романа. Заглавие же этого произведения — с буквы «Е». Зашифровка на вид очень примитивная, но попытайтесь-ка разгадать ее!
— Действительно, — сказал Аввакум. Он закурил сигарету и затянулся. — Вам удалось отгадать эту таинственную цифру?
— О! — кивнул профессор. Глаза его самодовольно засверкали. В рамке его воскового лица они напоминали мерцание кладбищенских лампад. — Я упоминал давеча, что не встречал ребуса, которого не смог бы одолеть. В данном случае мне очень помогли картотеки. А картотеку произведений я как раз обработал до буквы «Е» включительно.
