Дэвид Игнатиус - Банк страха

— Ну? — спросил Фрэнк, поблескивая глазами. — Читал что-нибудь интересное в последнее время?

— О да, Фрэнк. Ни слова не пропустил. Тут несколько изумительных историй. Изумительных. Не думал, что у тебя такая хорошая память.

— Как благородно с твоей стороны, Бобби! Ты только вообрази: я, такой незаметный, — и писатель! А я ведь и в Йельский университет не ходил. Как думаешь, в старой доброй Арабии с удовольствием почитают мои воспоминания о жизни?

— Боюсь, что да. Это бестселлер. Кое-какие мелочи из-за нее могут произойти. Может, даже полетят одно-два правительства.

— Так много? Ух ты! Пожалуй, могу и в «Донахью»[27] попасть.

— У-гу. Так много. С точки зрения национальных интересов, если уж говорить честно, полная катастрофа. Кстати, друзья, с которыми я беседовал, думают так же. Тебе что, Фрэнк, доставит удовольствие нанести такой ущерб?

— Да пошли вы все в задницу! Я только этого и хочу.

— Мы бы могли, конечно, подать на тебя в суд. Нарушение контракта, соображения секретности и прочее.

Фрэнк фыркнул.

— Здорово! Вот будет прелесть. А так ли уж вам понравится, если Фрэнк Хофман будет выступать в суде? Милости прошу!

— Мы могли бы апеллировать к твоему патриотизму. Ты же хороший солдат, Фрэнк.

— Забудь об этом. Когда у меня были целы все пальцы, это еще имело смысл, но не сейчас. Вы, ребята, меня подвели. Я натаскал для вас каштанов из огня собственными руками, а вы позволили какой-то иракской свинье их попортить. Нет уж, забудьте про патриотизм. Дальше!

— О’кей, Фрэнк. — Хаттон сдался. — Скажи, что нужно для того, чтобы это твое произведение исчезло?

— Деньги, — ответил Фрэнк. — Деньги, деньги, деньги, деньги.

— Это понятно. Сколько?

— Насколько я могу судить по словам сына, около ста пятидесяти миллионов баксов. Их нужно заплатить Хаммуду и еще Бог весть каким засранцам, которые считают, что у меня еще слишком много пальцев. Заплатить немедленно. Такова цена. Иначе — мой литературный агент уже стоит в низком старте. Можешь это сделать? Да или нет — мне нужно знать.

Хаттон в задумчивости потер подбородок указательным пальцем, словно складывал в уме какие-то числа.

— Да, — сказал он наконец. — Думаю, что-то в этом роде мы для мистера Хаммуда придумаем. Скорее не деньги, а широкий спектр возможностей. Он поймет. В конце концов, он бизнесмен.

— Что ты имеешь в виду?

— Некий пакет предложений. Лицензия на сотовую телефонную сеть во Флориде. Франшиза[28] на кабельное телевидение в Шотландии. Кажется, скоро будет продаваться франшиза на безалкогольные напитки в Саудовской Аравии. Что-нибудь придумаем.

— Вы что, хотите запустить Назира Хаммуда в бизнес кабельного телевидения?

— А почему бы и нет? Это дело перспективное. У тебя есть телефон? Я позвоню в офис и скажу, чтобы они начали готовить бумаги.

Фрэнк Хофман только головой тряхнул. Так и должно было случиться.

— Будь как дома, — сказал он. — Ахлан ва сахлан.

И все неприятности кончились. Наблюдатели ушли из-под окон больницы. Еще через пару недель Фрэнк решил, что уже можно ехать домой, в Афины. Грету он взял с собой. «Мы решили пожениться», — объявил он Сэму. И действительно, они поженились, устроив в больнице Неилли скромную церемонию. Сэм был шафером. Грета была в белом. Фрэнк пил шампанское весь вечер и все следующее утро, а потом отбыл в Грецию. Молодая жена тащила чемодан. Как сказал Фрэнк, у этой женщины было множество талантов.

Ушли наблюдатели и от дома Сэма в Лондоне. Его неприятности с британскими властями тоже кончились. Сэм возобновил свой бизнес, а через несколько недель выяснилось, что у него так много новых клиентов, что ему пришлось нанять секретаршу, а потом и ассистентку. Он тщательно скрывал тот факт, что его работа ему смертельно надоела. В качестве лечения тоски он попробовал написать что-то вроде отчета о том, что он пережил весной. К Рождеству он успел написать пятьсот страниц. И чем дальше, тем отчетливее он осознавал, как плохо он понимал женщину, которая была главным героем его повествования. Вначале беспомощная жертва, она оказалась единственной сумевшей сохранить в неприкосновенности и свое тело, и свою душу. Понимает ли она — где бы она сейчас ни находилась, — что она победила?

В середине лета Лондон стали захлестывать волны какого-то моря денег. Деньги поступали на счет Иракского фонда свободы, которым руководил поэт-эмигрант Набиль Джавад. Сначала они поступали небольшими суммами. За первым взносом в размере пятидесяти тысяч долларов последовал другой — в сто тысяч долларов. Когда система анонимных перечислений наладилась, в Лондон стали поступать более крупные суммы. С номерного счета с Кюрасао поступило пять миллионов; с аналогичного счета с островов Канала — десять миллионов. Из Люксембурга пришло еще десять миллионов, а потом, через три месяца, — пятьдесят миллионов долларов с Каймановых островов. Деньги поступали из разных банков, каждый раз с номерных счетов, которые закрывались сразу после осуществления перевода.

Единственное упоминание об источнике денег содержалось в послании, поступившем вместе с первым крупным переводом. Джавад получил короткое письмо в конверте без марки. В нем говорилось: «Анонимный жертвователь имеет желание сделать существенный вклад в Иракский фонд свободы в надежде, что эти деньги будут разумно использованы для дела освобождения иракского народа». Письмо было аккуратно напечатано на лазерном принтере и запечатано в маленький конверт. На внешнем, большом конверте стоял штамп «Блэкхит».

По настоянию Джавада, фонд действовал исключительно опираясь на собственные силы, не связываясь ни с какими арабскими или западными секретными службами. Начали с простых вещей. На Ирак стала вещать радиостанция. В ее передачах звучали народные песни и стихи, забавные истории о негодяях, правивших Ираком и другими арабскими странами, высмеивалась секретная полиция. И все слушали. В Лондоне стал выходить журнал «Демократический Ирак», в котором печатались статьи самых знаменитых просветителей и ученых иракской диаспоры. Журнал распространялся по всему Ближнему Востоку. Сначала это было трудно, но в арабском мире деньги могут все, а Иракский фонд свободы внезапно превратился в мощную организацию. По требованию неизвестного жертвователя, пять школ бизнеса в Англии и Соединенных штатах учредили компании для иракских женщин. Жертвователь уточнил, что они должны быть названы «Товариществами Ранды Азиз» — в память об иракской женщине, погибшей в автомобильной катастрофе. Джавад ездил с лекциями и произносил речи. В Ирак нелегально провозили так много пленок с его записями, что его голос стал для простых иракцев более известен, чем голоса их новых правителей. В Ираке стали организовывать кружки, студии, проводить литературные чтения. Сначала люди были слишком напуганы, но понемногу некоторые из них стали туда приходить, потом число их участников увеличилось. Это не была революция, но это было начало.

Как-то весенним утром, через год после исчезновения Лины Алвен, в почтовое отделение маленького городка на севере Калифорнии пришла молодая женщина и отправила конверт. Одета она была так же, как и большинство обитателей этого маленького городка на границе «страны виноградников», — в широкие джинсы и свитер. И все же она отличалась от других, и не только легким акцентом. В ее беседах с людьми, даже с подругами, ощущалась сдержанность. Во взгляде ее было нечто похожее на грусть, но только глубже; внешне же она казалась человеком вполне довольным. Одна ее калифорнийская приятельница считала, что эта темноглазая молодая женщина, наверно, в иной жизни была королевой какого-нибудь восточного королевства, а сюда, в этот городок с одной бензозаправочной станцией, ее привело великое колесо Кармы. Молодая женщина только смеялась: вот она, Калифорния!

Она была красива какой-то царственной восточной красотой, но когда мужчины пытались ухаживать за ней, она извинялась и говорила, что уже обещала другому. Ее единственным контактом с внешним миром были сообщения по электронной почте, которыми она регулярно обменивалась с подругой, жившей вблизи Лондона. Она проводила долгие часы за странной компьютерной игрой, которую ей прислала эта подруга. В ней игрок — это должна была быть женщина — могла устанавливать для себя уровни либидо и деловых амбиций, чтобы выбрать верную жизненную стратегию. Когда она показала игру одной из своих калифорнийских приятельниц, та заявила, что игра эта совсем не смешная, излишне сексуальная и вообще направлена против женщин.

Конверт добрался до почтового ящика Сэма Хофмана. Он обнаружил в нем билет первого класса на самолет в Сан-Франциско и автобусный билет до маленького городка на севере штата. Авиабилет был на рейс, отправлявшийся через неделю. В конверте была также записка, отпечатанная на лазерном принтере.