Все это были мужчины. Ни один из них не сидел, они непринужденно передвигались: в руках — бокалы, над головами — сигаретный дым. Сосчитать их было невозможно, больше десяти, вероятно, меньше двадцати.
И там был он; белая борода светилась как маяк, то появляясь, то исчезая за фигурами движущихся людей. Генерал Вийер и в самом деле приехал сюда на встречу. И весьма велика вероятность, что встреча эта посвящена неудачам двух последних суток, неудачам, которые позволили остаться в живых человеку по имени Каин.
Вероятность. Какова эта вероятность? И где охрана? Много ли охранников и куда они укрылись? Прячась за деревьями, Борн сошел со своей тропинки, пригибая ветви, беззвучно ступая. Постоял, вглядываясь в тени. Никого не обнаружив, вернулся на тропку и добрался до черного хода.
Дверь открылась: сноп света упал на крыльцо. Появился человек в белой куртке. Он постоял немного и закурил. Борн глянул налево, направо, вверх на террасу, — никого. Если бы снаружи пряталась охрана, она бы непременно всполошилась из-за огня, вспыхнувшего в непосредственной близости от собравшихся. Значит, охраны нет. Так же, как и на Парк Монсо, охрана была, очевидно, внутри здания.
В дверях появился еще один, тоже в белой куртке, но еще и в поварском колпаке. В голосе его слышалась гасконская гортанность, он сердито накинулся на курящего:
— Пока ты тут отливаешь, мы с ног сбиваемся! Тележка с десертом наполовину пуста. Наполни ее. Живо, ты, ублюдок!
Кондитер повернулся, бросил сигарету и пошел внутрь, затворив за собой дверь. Свет пропал, оставался только свет луны, но и его хватало, чтобы рассмотреть террасу. Никто не охранял широкие двойные двери, что вели в зал второго этажа.
Карлос. Найди Карлоса. Поймай его. Каин вместо Чарли, Дельта вместо Каина.
Борн оценил расстояние и обстоятельства. Он находился метрах в двенадцати от здания и в трех-четырех от решетки, ограждающей террасу. В стене было два вентиляционных отверстия, из которых вырывался пар, а рядом проходила труба канализации. Если влезть на трубу и ухватиться за ручку нижнего вентиляционного отверстия, можно подтянуться до решетки и взобраться на террасу. Но ему мешало пальто. Он снял его, оставшись в куртке, положил поверх пальто шляпу и прикрыл ветками. Затем вышел из тени кустов и, стараясь как можно меньше шуметь, подбежал к ресторану.
В темноте Борн попробовал металлический водосток, он держался прочно. Джейсон ухватился, как мог высоко, подпрыгнул, уперся ногами в стену и стал их передвигать, пока левая не оказалась на уровне первого отверстия. Продолжая держаться, он просунул ногу в отверстие и рывком подтянулся выше. Теперь он был в полуметре от решетки; еще один рывок, и он мог бы дотянуться до нижней перекладины.
Дверь внизу с треском распахнулась, сноп белого света упал на кусты. Из дверей вывалилась фигура, молотя по воздуху руками, чтобы удержать равновесие. Следом появился шеф-повар, орущий ему в спину:
— Гнида! Нализался! Ты был пьян всю эту проклятую ночь! Пирожные по всему полу рассыпал. Бардак устроил! Убирайся к черту, ты не получишь ни су!
Дверь захлопнулась, и звук задвижки подтвердил, что надолго. Джейсон вцепился в трубу, руки и лодыжки его ныли, на лбу выступил пот. Человек, вышибленный из ресторана, покачнулся, сделал непристойный жест в сторону шеф-повара, которого давно уже не было. Его остекленелый взгляд блуждал по стене и вдруг остановился на лице Борна. Джейсон затаил дыхание, кондитер уставился на него, поморгал и снова вылупил глаза, затем потряс головой, зажмурился и вновь раскрыл веки, словно силясь понять, не почудилось ли ему то, что он увидел. Он попятился, споткнулся и побрел прочь, очевидно, заключив, что видение — плод его напряженных трудов. Покачиваясь, он свернул за угол, умиротворенный тем, что не дал сбить себя с толку пригрезившейся ахинее.
Борн перевел дух, с облегчением припав к стене — но только на мгновение. Боль в лодыжке спустилась ниже, грозя судорогой. Он рванулся, ухватился за нижнюю перекладину решетки правой рукой, затем обеими. Медленно подтянулся так, что голова оказалась на уровне террасы. Там не было ни души. Перекинул ногу через решетку, ухватившись рукой за кованый край, и перемахнул через ограду.
Он оказался на террасе, где весной и летом ставили десять — пятнадцать столиков для гостей. Посреди стены, отделяющей открытую часть этажа от закрытой, помещались широкие двойные двери, которые он разглядел снизу. Люди внутри стояли неподвижно, и на мгновение Джейсон заподозрил, что их предупредили, что они ждут его. Он замер, положив руку на пистолет, но ничего не произошло. Борн подобрался к стене, держась в тени. Вжался в дерево и стал продвигаться к двери. Осторожно и медленно повернул голову и заглянул внутрь.
То, что представилось его глазам, и притягивало и пугало. Собравшиеся выстроились в шеренги — три шеренги по четыре человека — лицом к Андре Вийеру, который произносил речь. Всего тринадцать человек, и двенадцать из них не просто стояли, а замерли по стойке смирно. Это были старики, но не просто старые люди, а старые солдаты. Ни один не был одет в форму, но у каждого на лацкане красовались награды за доблесть и ленты с цветами полкового знамени. И было еще одно безошибочно определяемое общее свойство. Тут собрались люди, привыкшие командовать — привыкшие к власти. Это угадывалось в их лицах, в их глазах, в том, как они слушали, — с почтением, но не безоговорочным, оценивая каждое слово. Тела были немощны, но комнату наполняло ощущение силы. Громадной силы. Это и пугало. Если подобные люди служат Карлосу, его возможности не просто велики, они ужасающи. Потому что в его распоряжении закаленные профессионалы. И если только он не ошибается, подумал Борн, глубина опыта и мера влияния тех, кого вмещал этот зал, колоссальны.
«Бешеные алжирские полковники» — что сталось с ними? Люди, движимые памятью о той Франции, которой больше нет, о мире, который перестал существовать, уступив место другому, по их мнению, слабому и никчемному. Такие люди могли заключить союз с Карлосом, хотя бы ради тайной власти, которую он им давал. Удар. Нападение. Казнь. Право даровать жизнь или обрекать на смерть, бывшее когда-то частью их существа, вернула им сила, которая могла послужить делу, чью нежизнеспособность они отказывались признать. Террорист всегда террорист, а убийство — сердцевина терроризма.
Генерал возвысил голос; Джейсон вслушался и различил слова:
— …нас заметят, нашу цель поймут. Мы заняли рубеж, и нас не сдвинуть с этого рубежа; нас обязательно услышат! В память о павших братьях по форме и оружию, — что сложили головы во славу Франции. Мы заставим нашу возлюбленную страну вспомнить и ради них оставаться сильной, не склоняясь ни перед кем! Те, что противятся нам, познают наш гнев. И в этом мы также едины. Молим Всемогущего даровать покой тем, кто ушел раньше нас, ибо мы вступаем в бой… Господа: в наших руках Пресвятая Дева — наша Франция!
Раздался одобрительный гул, старые солдаты продолжали стоять навытяжку. А затем возвысился другой голос, первые слова он пропел один, следующую строчку подхватили все присутствующие:
Allons enfants de la patrie,
Le jour de gloire est arrive…[79]
Борн отвернулся: ему стало тошно от того, что он увидел и услышал. Истребление во имя славы; смерть павших товарищей поневоле требует следующих смертей. Так должно быть, и если ради этого нужно заключить союз с Карлосом, он будет заключен.
Что его так встревожило? Почему вдруг охватили гнев и чувство бессилия? Что вызвало столь сильное отвращение? И внезапно он понял. Он ненавидел таких, как Андре Вийер, презирал собравшихся в этом зале. Старики, творящие войну, крадущие жизнь у молодых… и младенцев.
Почему снова стал сгущаться туман? Отчего его вновь пронзила острая боль? Не было времени задавать вопросы, не было сил их вынести. Надо выбросить их из головы и сосредоточиться на Андре Франсуа Вийере, солдате и военачальнике, чьи устремления принадлежали вчерашнему дню, но чей союз с убийцей требовал смерти сегодня.
Он захватит генерала. Расколет его. Узнает все, что ведомо ему, и, быть может, убьет. Такие, как Вийер, крадут жизнь у молодых и младенцев. Они не заслуживают жизни. Я снова в лабиринте, и стены его испещрены шипами. Боже, как больно.
Джейсон перелез через решетку и спустился по трубе. Каждый мускул ныл. И от боли нужно отрешиться. Нужно притаиться на Пустынной дороге и захватить торговца смертью.
Борн ждал в «рено» невдалеке от ресторана, не выключая мотор, готовый сорваться с места, как только увидит Вийера. Несколько его сотоварищей уже уехали, все поодиночке. Заговорщики не афишируют своей общности, а эти старики были заговорщиками в полном смысле слова. Они променяли все почести, которые заслужили, на смертоносную выгоду оружия убийцы и организации убийцы. Возраст и пристрастие отняли у них разум, и они весь свой век отнимали жизнь… у молодых и младенцев.
