Лидии снова было восемнадцать, а ее тело сделалось молодым, сильным, неутомимым. Только что закончилась просто обставленная свадьба, после чего они с мужем уединились в небольшом домике, снятом в деревне. За окном в саду беззвучно шел снег. Они занимались любовью при свечах. Она покрывала его тело поцелуями, а он все твердил: «Я всегда любил тебя, все эти долгие годы». Хотя они вроде бы впервые встретились лишь несколько недель назад. Борода щекотала ей грудь, а она даже не помнила, что он отрастил бороду. Она смотрела на его руки, ласкавшие ее повсюду, находившие самые потаенные места, и говорила: «Это ты! Это ведь ты со мной, правда, Максим? Максим!» Словно мог существовать другой мужчина, который делал бы то же самое, доставляя ей это долгое и постепенно нараставшее наслаждение. Длинными ногтями она расцарапала ему плечи, дождалась, пока выступила кровь, и, подавшись вперед, стала жадно слизывать ее.
«Ты как животное», – сказал он.
И они прикасались друг к другу не переставая и с нетерпением и были подобны на самом деле не животным, а двум детям, оказавшимся в одиночестве посреди лавки кондитера, переходя от одного соблазна к другому, разглядывая, ощупывая, пробуя на вкус и не веря, что им так сказочно повезло.
Она сказала: «Я так счастлива, что нам удалось сбежать от всех». Но эта фраза почему-то навеяла на него печаль, и тогда она попросила: «Вставь мне туда палец».
И печаль мгновенно пропала, сменившись на его лице гримасой похоти, а она вдруг заметила, что плачет, но только не могла взять в толк почему. Внезапно до нее дошло, что это всего лишь сон, и мысль о пробуждении навеяла ужас.
«Давай теперь сделаем все очень быстро».
Они кончили вместе, и тогда она смогла сквозь слезы улыбнуться ему со словами: «Мы так подходим друг другу».
Они действительно двигались синхронно, словно пара танцоров или две порхающие в любовной игре бабочки, и она сказала:
«Как же мне хорошо! Боже милостивый, как же хорошо! А я-то думала, что со мной этого уже никогда больше не произойдет».
И ее дыхание превратилось в сплошные всхлипывания. Он спрятал лицо у нее на плече, но она взяла его обеими руками и отстранила от себя, чтобы видеть. Теперь она поняла, что это вовсе не сон. Что все происходит наяву. Между гортанью и позвоночником словно туго натянулась струна, и каждый раз, когда она вибрировала, все ее тело начинало петь песню, состоявшую из одной ноты – ноты наслаждения, звучавшей все громче и громче.
«Смотри на меня!» – велела она, уже теряя контроль над собой.
«Я смотрю», – отвечал он, и нота становилась более звучной.
«Я порочна! – выкрикнула она, подхваченная новой волной оргазма. – Смотри же, насколько я порочна!»
А ее тело уже билось в конвульсиях. Струна натягивалась все туже и туже. Пронзавшее ее наслаждение становилось острее, пока она не поняла, что сейчас лишится рассудка. Но в этот момент на самой высокой ноте ее песнь оборвалась, струна лопнула, а она обмякла, потеряв сознание.
Максим осторожно уложил ее на пол. При свете свечи ее лицо выглядело умиротворенным, напряжение ушло. У нее был вид человека, умершего счастливым. Она побледнела, но дышала ровно. Максим понимал, что Лидия все это время находилась в полусне, вероятно, под воздействием наркотика, но ему было все равно. Он чувствовал себя утомленным, слабым, беспомощным, благодарным и бесконечно влюбленным. «Мы могли бы все начать сначала, – подумал он. – Она – свободная женщина, ей ничего не стоит бросить мужа и поселиться со мной в той же Швейцарии, а потом туда приехала бы и Шарлотта…
Нет, – поспешил оборвать Максим свои мысли. – Такое может привидеться только в опиумном сне». Он уже строил подобные планы девятнадцать лет назад в Петербурге, но оказался бессилен против воли власть имущих. «В реальной жизни это просто неосуществимо, – подумал он. – Они снова вмешаются и все разрушат.
Они никогда не согласятся, чтобы она стала моей.
Мне остается одно – месть».
Он встал и поспешно оделся. Взял в руки свечу, в последний раз посмотрев на Лидию. Ее глаза оставались закрытыми. Ему очень хотелось снова прикоснуться к ней, поцеловать в податливые губы. Но настало время ожесточиться сердцем. Все! Больше этого не будет никогда. Максим отвернулся и вышел из двери.
Он бесшумно прошел по ковровой дорожке коридора и спустился по лестнице. В дверных проемах от его свечи возникали пугающе причудливые тени. «Этой ночью я могу погибнуть, но не раньше, чем убью Орлова и Уолдена, – думал он. – Я встретил свою дочь, я возлег со своей женой, и теперь мне остается только расправиться с врагами, чтобы со спокойной совестью покинуть этот мир».
На лестничной площадке второго этажа Максим случайно наступил на жесткий пол, и его башмак издал громкий стук. Он замер на месте и вслушался. Здесь ковровая дорожка обрывалась, обнажив мраморную плитку. Он некоторое время выжидал, но из дома не доносилось никаких звуков. Тогда он снял обувь и пошел дальше босиком – носков у него не было.
Свет оказался потушен повсюду. «Может ли случиться, что в такой тьме кто-то все равно бродит по дому? Вдруг один из гостей среди ночи проголодается и пожелает поживиться съестным из буфета на кухне? Не взбредет ли в голову дворецкому, что он услышал смутный шум и ему надо сделать обход? Не приспичит ли в туалет телохранителю Орлова?» Максим до предела обострил слух, готовый задуть свечу и спрятаться при любом постороннем шорохе.
Только благополучно спустившись в холл, Максим достал из кармана начерченные Шарлоттой схемы дома. Держа свечу как можно ближе к бумаге, первым делом внимательно вгляделся в план первого этажа, а потом повернул в коридор справа от лестницы.
Так, миновав библиотеку, он попал в оружейную комнату.
Мягко прикрыв за собой дверь, огляделся. И чуть не подпрыгнул от внезапного испуга, когда жуткая тень головы какого-то чудовища вдруг упала на него. Он дернулся, и свеча погасла. Уже в темноте Максим сообразил, что на него нагнало страха чучело головы тигра, закрепленное на стене. Он снова зажег свечу. Охотничьи трофеи украшали все четыре стены комнаты. Здесь были и лев, и олень, и даже носорог. В свое время Уолден от души пострелял зверье в Африке. Кроме того, в специальной стеклянной витрине хранилось чучело какой-то огромной рыбины.
Максим поставил свечу на стол. Ружья были установлены в ряд вдоль стены. Там были три пары обычных охотничьих двустволок, винтовка «винчестер» и нечто огромное, что Максим про себя сразу окрестил «слоновым ружьем». Впрочем, он не знал, из какого оружия стреляют в слонов, да и слона-то никогда в жизни живьем не видел. Ружья были закреплены цепочкой с навесным замком, пропущенной через предохранительные спусковые скобы и крепившейся с противоположной стороны к кронштейну, привинченному к деревянной полке.
Максим задумался, как поступить. Ружье ему было необходимо. Он решил сначала, что сможет взломать замок, если найдет крепкий рычаг вроде отвертки, но потом понял, что гораздо легче вывинтить шурупы крепежного кронштейна, а потом просто пропустить цепочку вместе с ним сквозь спусковые скобы.
Он снова сверился со схемой, начерченной Шарлоттой. Рядом с оружейной располагалась цветочная комната. Взяв свечу, он прошел через соединявшую их дверь. Это было тесное и прохладное помещение с мраморными полами и каменной раковиной умывальника. Внезапно послышались шаги. Максим задул свечу и присел на корточки. Звуки доносились снаружи с покрытой гравием дорожки во дворе – наверняка один из охранников. Блеснул свет фонаря, делавшийся все ярче, а шаги приближались. Замерли они прямо напротив двери, а фонарем посветили в окно. И при более ярком освещении Максим разглядел над раковиной полку с крючками, на которых висели инструменты: садовые ножницы, секатор, небольшая тяпка и нож. Сторож подергал ручку двери, за которой притаился Максим. Она оказалась заперта. Затем шаги удалились, и свет фонаря померк. Какое-то время Максим ожидал. Как поступит сторож? Весьма вероятно, что он заметил блеск свечи в цветочной, но теперь думал, должно быть, что в окне отразился его собственный фонарь. Да и у любого из обитателей дома могла найтись вполне объяснимая причина зайти в комнату. Но охранник мог принадлежать к тому типу людей, для которых лучше лишний раз проверить, и, значит, способен был поднять тревогу.
Оставив дверь между комнатами открытой, Максим через оружейную вернулся в библиотеку, не смея зажечь свечу и ощупью передвигаясь в полной темноте. Он сел на пол позади большого кожаного дивана и медленно досчитал до тысячи. Никто так и не появился. К счастью, полицейский все-таки не был паникером.
Максим зашел в оружейную и запалил свечу. Окна здесь закрывали плотные шторы, каких не было в цветочной комнате. Осторожно проникнув туда, он снял с крючка нож, вернулся, закрыв дверь, и склонился над полкой с ружьями. Острием ножа он принялся выкручивать шурупы, крепившие кронштейн к краю полки. Дерево оказалось старым и неподатливым, но постепенно шурупы вылезли из своих отверстий, и больше ничто не мешало завладеть одним из ружей.
