— Вы обслуживали концлагеря?
— Да.
— Меня интересуют сведения о деятельности антифашистов-подпольщиков в кацетах.
— Группы Сопротивления? Разумеется, они возникали повсеместно, однако мы успешно противостояли им.
— Каким образом?
— Путем внедрения в эти группы агентуры.
— Этой агентурой руководили вы?
— Я работал с наиболее ценными источниками.
— Назовите их.
— «Лилиенштайн», «Клюге», «Краус», «Вальтер», «Марианна».
— И кто же был самым удачливым?
— Несомненно, «Краус». Талантливейший актер! А как он говорил! Когда «Краус» появлялся в бараке, послушать его сползались даже полуживые из самых дальних углов! Он быстро создавал группу, сдавал ее нам, и мы тут же переводили его в другой лагерь, но уже под новой фамилией. Таким способом мы быстро избавлялись от наиболее активных.
— Какова судьба этих наиболее активных?
Кнайзель развел руками.
— Вы же взрослый человек!
— Да, очевидно, мой вопрос неуместен. А почему вас не повесили?
Кнайзель обиделся.
— Лично я никого не убил. Отсидел положенный срок, перековался. Теперь я совершенно иной человек.
На его пиджаке блистали Почетный знак Общества германо-советской дружбы, значки Ударника социалистического труда, члена Объединения свободных немецких профсоюзов, Общества «Спорт и техника». Немцы обожают всевозможные значки и носят их на самих видных местах.
— Не помните фамилии «Крауса»?
— Коллега, с тех пор прошло тридцать пять лет, сотрудники спецслужб, как вам известно, быстро забывают фамилии своих агентов. Клички же помнят всю жизнь… А знаете, кто заложил меня, когда кончилась война? Тот же «Краус»! Опознал в толпе военнопленных. Я скромно стоял у русской полевой кухни с миской в руках, одетый в форму простого солдата. И вдруг слышу: «Хватайте фашистского гада!» Я сразу сказал русским, что он предатель, но они не поверили. Ведь он подбил людей на бунт в ризентальском лагере. В его поведении было что-то истеричное. Я понимаю: он ненавидел меня. Но работал честно. Жить хотел и знал, что его проверяют через таких же, как он.
— Значит, фамилии не помните? «Краус» по-немецки кудрявый. Может быть, Кудрявцев?
— Может быть. Нет. Не помню.
— У него не было особых примет?
— У него были густые черные вьющиеся волосы, короткие ноги, короткое туловище и вот такая голова!
Тут Кнайзелъ похлопал по лежавшей рядом тыкве.
— Больше ничего?
— Могут быть шрамы на лице. В Заксенхаузене его сильно избили заключенные. Видимо, заподозрили неладное. Но это сыграло нам на руку. В следующем лагере он появился уже в ореоле жертвы гестаповских палачей.
— Сколько лет ему было?
— Думаю, где-то около тридцати пяти.
Я откланялся и уехал в Берлин. Скажу честно, что ни одного запроса в жизни я не исполнял с таким рвением.
А как же Ведерников? Он скоропостижно скончался в приемной управления КГБ, когда ему сообщили собранные мною сведения. Пал жертвой собственного негодяйства и маразма. Награда нашла «героя».
Старый Хасухá умирал долго и трудно. Сначала его трясла и ломала простудная горячка, потом душила хриплым кашлем пневмония, а завершил все это отек легких. И когда старик понял, что скоро не сможет дышать, то знаком руки позвал младшего сына, пятнадцатилетнего Ширвани, стоявшего у его изголовья. Старшие сыновья давно ушли в абреки и погибли в стычках с красноармейцами и чекистами.
— Принеси Коран, — прошептал Хасуха.
Когда эта просьба была исполнена, он продолжал:
— Положи руки на книгу и повторяй за мной: «Я, Ширвани, сын Хасухи, клянусь убить русского до того, как похоронят отца…»
Мальчик срывающимся голосом повторил слова клятвы. Ему было непонятно, кого именно из русских следовало убить, и он спросил об этом родителя, но тень смерти уже легла на лицо Хасухи, и ангел Азраил встал у его смертного одра, чтобы принять душу усопшего.
Сакля быстро заполнилась родственниками. Ширвани вытер слезы, снял со стены отцовское ружье и незаметно выскользнул на улицу. Хасуху должны были похоронить до захода солнца, и поэтому клятву надлежало исполнить незамедлительно. Ширвани знал, что оба ствола ружья заряжены и каждая пуля в нем надпилена спереди крест-накрест. Такая пуля, попадая в живую плоть, распускается наподобие цветка и производит в мягких и костных тканях смертоносные разрушения.
Задача, поставленная Хасухой, не была сложной. Русских в райцентре Бентарой было много: добрая половина местного начальства, да и командированные из города нередко наведывались.
Мальчишка недолго выбирал цель. Подходящим для исполнения отцовского завета ему показался высокий крепкий молодой блондин в кожанке, который не спеша шел от автобусной остановки, пересекая центральную площадь Бентароя. Пропустив парня мимо себя, Ширвани с пяти метров выстрелил ему в голову. Голова гяура будто взорвалась, разлетевшись на куски. Обезглавленное тело сделало по инерции еще два шага и повалилось на землю. На глазах ошалевших прохожих Ширвани, не выпуская из рук ружья, перемахнул через изгородь, сложенную из плоских голышей, и исчез в садах и огородах местных жителей. Он бежал долго, а почувствовав себя в безопасности, перевел дух и зашагал в сторону синевших на юге гор. Дорога у него теперь была одна — в банду Муртазы Заурбекова, который приходился дальним родственником его матери…
За три дня до описываемых событий Бентаройский район конспиративно посетил старший оперуполномоченный отдела «ББ»[4] Нефтегорского областного управления НКГБ[5] Сергей Казаринов. Он встретился здесь с агентурой, внедренной в банды, а полученную информацию изложил в обстоятельной докладной записке, которую отнес начальнику отдела капитану Дятлову.
— Везучий ты! — сказал тот, огладывая Сергея с головы до ног. — Снова живой и ни одной царапины.
— Значит, такова воля Аллаха, — ответил Сергей, смеясь. — Времена нынче не те. Даже их бог отвернулся от них.
Времена действительно были не те. На дворе стоял октябрь 1943 года. Немцев изгнали с Северного Кавказа. Красная Армия, нанеся противнику сокрушительное поражение под Орлом и Курском, широким фронтом выходила к Днепру. В горском бандповстанческом движении происходил полный упадок духа, царили разброд и уныние. Тем не менее, оперативная работа в горах представляла невероятную опасность. Встречи с агентурой проводились по ночам в пещерах, заброшенных кошарах, на потаенных лесных полянках. Они были смертельно рискованы для обеих сторон. Но если оперработник рисковал только жизнью, то агент в случае провала ставил под удар всю свою семью, а то и весь свой род.
Центральное место в докладной записке Казаринова занимала информация о перемещении из Арданского ущелья на равнину банды Заурбекова — самой крупной и боеспособной из всех банд, орудовавших в Нефтегорской области. Муртаза Заурбеков разбил свой лагерь на полевом стане животноводческой бригады колхоза имени Чапаева, всего в десятке километров от Бентароя. Он намеревался грабануть несколько колхозных ферм и продуктовых складов и, пополнив, таким образом, запасы продовольствия, вернуться в ущелье.
— Мы должны ликвидировать базу Заурбекова в первую очередь хотя бы потому, что она лидирует по количеству отрезанных ушей, отрубленных голов и рук, вспоротых животов и звезд, вырезанных на спинах пленных красноармейцев, по числу изнасилованных русских учительниц, врачих и медсестер, а также по объему материального ущерба, нанесенного народному хозяйству, — говорил Дятлов шефу Нефтегорского управления НКГБ полковнику Ерохину. — Я предлагаю сделать это завтра, незаметно окружив банду небольшими мобильными группами, составленными из обстрелянных бойцов батальона внутренних войск и наших офицеров. В качестве основной ударной силы использовать эскадрон Удальцова. Для усыпления бдительности Заурбекова и с учетом настроений в его банде вступить с ним в переговоры о возможной почетной капитуляции. Ведение переговоров поручить моему заместителю старшему лейтенанту Никанорову.
Никаноров был опытным переговорщиком, и, если бы дурацкая пуля туземного дикаря Ширвани не оборвала его жизни до того, как он приступил к выполнению задания, то, возможно, дальнейшие события развивались бы совсем по другому сценарию.
Когда в управлении узнали о гибели Никанорова, почти все офицеры отдела «ББ» уже были задействованы в планируемой операции. Оставался Сергей Казаринов. Его берегли для работы с особо ценными источниками, и к участию в боевых операциях он, как правило, не привлекался, что не давало никаких оснований для неуважительного отношения к нему со стороны коллег-чекистов. На то был свой резон. Смуглый, черноволосый, сухощавый, Казаринов походил на молодого горца. Он вырос в горском ауле, где отец заведовал больницей, и в совершенстве владел языком местного населения, знал его обычаи и прочие элементы ментальности. При себе Сергей имел документ прикрытия на имя лесничего Кадырова, и его появление в самых глухих уголках области ни у кого не вызывало подозрений. Дятлов решил послать Казаринова для ведения отвлекающих переговоров с Заурбековым не по дурости, а потому что в отделе более не осталось достаточно опытных свободных сотрудников.
