Наконец тот заговорил сам:
— Все сделал, джан горбан, как вы сказали. Тысячи людей придут на той в долину Глаза неба. Замечательного вожака вам нашел. Он в десять раз лучше меня все скажет. Его вся округа знает! А я, джан горбан, что-то совсем заболел, наверно, не смогу говорить...
— Очень, хорошо, джан Ашир, — сказал Андрей. — Спасибо тебе, что так быстро все сделал. — Самохин отлично знал, что кроме таких, как Ашир, по всем аулам были разосланы специальные агитаторы политотдела — приглашать людей на той, но очень важно было, чтобы в ответственную минуту разговор с соотечественниками повел именно Ашир.
— Нам не надо искать, — продолжал Самохин, — кто на тое будет говорить. Лучше всех скажешь ты: ты очень хорошо все понял. Значит, с твоих слов и другие все хорошо поймут.
— Боюсь я, джан горбан, — честно признался Ашир. — Так боюсь, спать не могу, все думаю. Начну перед людьми говорить, а какой-такой шайтан в меня и стрельнет. Был Ашир — нет Ашира. Убили, не успел и рот открыть.
— Кто ж стрельнет? — возразил Андрей. — Вокруг все свои друзья будут.
— Мало ли кто? Курбаши Клычхан по всем аулам своих людей разослал. Они такое дело затеяли, тоже дремать не будут...
В словах Ашира была святая правда. Клычхан и Фаратхан дремать не будут. И вместе с тем необходимо, чтобы на тое выступил именно Ашир. Времени на подготовку другого оратора не осталось. Кроме того, Ашир действительно все очень хорошо понял и может сыграть серьезную роль во всем, что задумано.
Рассматривая намеченного ими кандидата на такое ответственное дело, Андрей заметил у него на шее тонкий шнурок, уходивший в открытый вырез рубахи. На шнурке — маленькая ладанка — высушенный и выдолбленный внутри кабачок, размером меньше куриного яйца. Из кабачка торчит скатанная трубочкой бумажка.
Мгновенная догадка осенила Андрея. В считанные секунды он догадался, как убедить Ашира в его собственных силах и неприкосновенности. Но убеждать надо было незаметно, исподволь.
— Скажи мне, Ашир, — спросил Самохин, — что у тебя на шее висит?
— Ай-дога, — не задумываясь, ответил Ашир. — Мулла за мешок угля дал.
— А зачем тебе эта ай-дога?
— Кто ее носит — пуля не берет. Мулла сказал: «Советы пришли, всех будут стрелять. Ай-дога тебя от пули спасет».
Ашир смутился, сообразив, что сболтнул лишнее. Самохин рассмеялся.
— Ай, Ашир, Ашир, — сказал он, — теперь ты сам видишь, какая надежная у тебя защита от пули, а ты выступать боишься.
— Не смейся, джан горбан, — ответил Ашир. — Когда б выступал не я, а мешок с углем — стреляй, не жалко. Ашир — не мешок с углем. Так просто умирать никто не хочет. Может, еще какое-такое хорошее дело сделать смогу.
— Ладно, Ашир, — согласился Андрей, — умирать нам и правда ни к чему. Хочешь — носи свою ай-дога, хочешь — сними ее, дело твое, толку от нее, конечно, мало... Давай, сейчас отдыхай, там тебе матрац, подушку дадут. Спи. Утром поедем вместе в аул Фаратхана. Там поговорим...
Оставив Ашира одного, Самохин вернулся в дежурную комнату и еще некоторое время обдумывал принятое решение. Сказать о нем он не мог никому. Тем более — старшему лейтенанту Кайманову. За Кара-Кушем и без того охотятся.
Сидя за столом, Андрей опустил голову на здоровую руку, на несколько минут забылся крепким, тяжелым сном.
Проснулся, разбуженный приехавшим Яковом, которого тут же вызвали к телефону.
Сулейманов доложил:
— Товарищ старший политрук, в комендатуру прибыла целая делегация.
Самохин одернул гимнастерку, поправил фуражку, вышел на крыльцо.
С такой миссией, как разъяснение советской политики жителям Ирана, ему приходилось выступать не впервые. Если бы это была только пропагандистская поездка, дело обстояло бы куда проще, но направлялись они с Каймановым в аул Фаратхана — не последней фигуры в далеко зашедшей борьбе. Это от него пришли в комендатуру столь великолепные гонцы.
Представители местного владыки и впрямь выглядели празднично. Все в новых халатах, расшитых тесьмой, в шапках, вязанных из верблюжьей шерсти, некоторые в шляпах, европейских костюмах. Упитанные физиономии, белые, не знающие работы руки...
— Салям! Коп-коп салям! — приветствовали делегаты.
— Салям алейкум! — ответил Андрей.
Вокруг — заискивающие взгляды, сладкие улыбки. Только у стоящего поодаль бедняка лицо сосредоточенное и встревоженное. Сегодня он с сотнями и даже тысячами таких же бедняков держит, может быть, самый серьезный за всю свою жизнь экзамен.
На крыльцо комендатуры вышел и Яков Кайманов.
— Ох-хо-хо-хо-хо! — таким веселым возгласом приветствовал он делегацию. Казалось, большей радости не может испытать человек, увидев старых друзей. — Ай, салям, салям, яш-улы Клочкомбек, — продолжал Яков, обращаясь к старейшему. — Коп-коп салям! Заходите, заходите! Сейчас чайку попьем и поедем к вам в аул, будем разговаривать. А! Ашир! Салям алейкум, Ашир! — обратился он к бедняку, стоявшему в стороне. — Что же ты стоишь там? Иди, дорогой! Мы у тебя чай пили, теперь ты иди, у нас попьешь...
Но Ашир отступил подальше в тень и энергично замотал головой, показывая, что не пойдет, в то же время делал знаки Кайманову, чтобы тот подошел. Яков обернулся к Самохину:
— Проводи гостей в дом, Андрей Петрович. Пропустив мимо себя всю делегацию, Андрей оглянулся и увидел, как внимательно слушал Кайманов Ашира, говорившего что-то взволнованно и быстро.
Самохин поручил дежурному рассаживать гостей, сам подождал Якова, чтобы узнать, в чем там дело.
— Загадочная история, — сказал Яков. — Какой-то человек просил узнать, приехал ли в отпуск с фронта отец Оразгельдыева.
— Как ты находишь Ашира?
— Робеет. Понять его можно: всю жизнь забитый бедняк, а тут против самого господина Фаратхана...
— Вот что, Яков Григорьевич, — сказал Андрей. — Я им покажу маленький спектакль для поддержания духа Ашира. Ты не мешай мне. Поймешь на месте.
— А в чем, собственно, дело? — насторожился Яков.
— Там увидишь. Пойдем к гостям. Что ж мы их одних с дежурным оставили...
Гости уже расселись на ковре, покрытом в центре чистой салфеткой. На салфетке традиционные фарфоровые чайники с зеленым чаем, в середине — блюдо с чуреком, сахарница с колотым рафинадом.
Кайманов спросил старейшего из пришедших, несколько раз назвав его уважительно «яш-улы», хорошо ли он себя чувствует, здорова ли семья, какое настроение и самочувствие у его товарищей — делегатов.
С невозмутимым видом тянул из пиалы чай Клычхан, заметно волнуясь, сидел неподалеку от него Ашир. Все это — и фальшиво-приветливые лица представителей Фаратхана, и невозмутимый Клычхан, и встревоженный Ашир — говорило Андрею: мирная картина дружеской беседы обманчива. Думают эти люди сейчас совсем не о том, что говорят. Готовится схватка, и схватка эта будет беспощадной.
Наконец чаепитие было закончено. Все — и пограничники, и гости — поднялись в седла, направились к аулу Фаратхана, расположенному в зеленом ущелье, прилегающем к долине. Справа и слева поднимались каменистые склоны, поросшие арчами. Дорога, извиваясь ползла по увалам сопок. Еще издали можно было понять, где живет первый богач Фаратхан. Это его дом стоит на самом высоком месте. Рядом, среди такой же тенистой зелени, дом Клочкомбека, с которым, как со старшим, вел переговоры Кайманов.
Зелень чинар и поблескивающий на солнце источник — только у этих домов. Остальные кибитки, как ласточкины гнезда, прилеплены к откосам выжженного солнцем ущелья. Над домом Фаратхана развевается красный флаг.
Из аула выехала кавалькада — около десятка всадников на отличных лошадях.
— А вот и сам Фаратхан на лучшем своем коне, — сказал Андрею Кайманов.
Два отряда встретились. Пограничники спешились, передали поводья своих коней хозяевам аула. Те, пройдя под тенистый навес во дворе дома Фаратхана, расседлали коней, работники тут же дали им клевер.
Всех гостей пригласили в уютный садик, окружавший площадку, сплошь устланную кошмами и коврами. Началась церемония взаимных приветствий, вежливых обязательных вопросов, рассаживания по рангам.
Андрей внимательно ко всему присматривался. Его рука на перевязи привлекала всеобщее внимание, но люди Фаратхана не спрашивали, где он получил ранение: наверняка и так знали. Клычхан сел рядом с Каймановым, внимательно наблюдая за всеми. Местная знать держалась с достоинством. Бедняки, вроде приехавшего вместе с пограничниками Ашира, сели обособленно, но тоже за общий стол.
Андрей знал, что целый отряд пограничников занял два соседних ущелья, но неизвестно было, какой отряд выставит против них Клычхан.
— Господин Фаратхан, — сказал Яков, — мы приехали разъяснить народу цель прихода наших войск.
— Сначала надо чаю попить, потом разговаривать, — с достоинством отозвался Фаратхан.
