— Давайте! Мне скоро надо уходить.
Анна Александровна шла вдоль металлической ограды по узкой тропке; усталая и печальная, Орлова смотрела только под ноги. Краем глаза она видела, что справа, за оградой, тянутся кусты, деревья; иногда и ее путь преграждали кусты. Она останавливалась. Свернуть влево было невозможно: широкая канава, бесконечная, как ограда, светилась кофейной водой и зеленой ряской. И Орлова входила в кусты. Ветвистый кустарник с нежной листвой стискивал тропинку, как ребенок конфету, стискивал и не разжимал; Анна Александровна отводила ветви на каждом шагу; они сопротивлялись, лезли в драку, лапали неловко, как пьяные.
И снова свободный шаг по свободному пути; тропинка манила вперед; точно так же в юности тропинка манила на знакомую поляну, где поджидал Саша. И вдруг Анна Александровна наткнулась на солнце; прикрывшись рукой посмотрела против него и остановилась ошеломленная. Солнечный поток разбивался о стволы деревьев, и нити его, повисшие от дерева к дереву, напоминали огромный блестящий редкий веник. Там, куда падал свет, контрастно вырисовывались кресты; большие и маленькие, они торчали во множестве; Анна Александровна вглядывалась, видела памятники, ограды, возвышения могил и содрогалась. Всего лишь несколько раз заходила она на кладбище. Страх, неведомый страх пронизывал ее всегда, будоражил кровь, вызывал рвоту. И сейчас, оказавшись один на один с огромным кладбищенским простором, она почувствовала себя плохо. Ей представился Моршанский (она знала, что его уже похоронили), и, возможно, здесь, под ближней могилой, он и лежит, рыжий, жалкий, так и не нашедший счастья в жизни.
Из-за деревянного каркаса могилы, на котором остановился ее взгляд, выглянула согбенная фигура и спряталась. Орлова хотела крикнуть — не кричалось, хотела убежать — и не могла, ужас душил и подавлял ее. Не в силах отвести взгляд, ждала она повторения. И фигура появилась вновь, всхлипнула и исчезла.
— Доченька, — расслышала Анна Александровна.
Она проглотила комок в горле, и кровь прихлынула к лицу. Теперь все стало просто и ясно. Орлова шагнула к ограде и приникла к ней, широко открытыми глазами вбирая открывшийся вид. Она опознала еще несколько неподвижных фигур, сидящих, склоненных, и, к своему удивлению, заметила маленькую девочку в розовом платьице. Забравшись на пень, она крикнула кому-то:
— Ой, как высоко. Снимите меня…
Успокоенная, приободренная, Анна Александровна с нежностью представила Сашу, его восторг при рождении дочки и долгую печаль после смерти. Все это было давнее, переболевшее, но четкое и надежное в памяти. «Далеко похоронен Саша, — подумалось ей, — некому прийти на могилу, некому остановиться и подумать о человеке и отозваться благодарным словом».
— Некому, — всхлипнула она, оторвалась от ограды и пошла быстрым шагом, скоро выдохлась, забралась в гущу кустов и здесь беззвучно расплакалась, заслоняя лицо ладонями, измазанными в ржавчине.
Никогда Анна Александровна с таким упорством не ходила по городу, как в эти дни. Она побывала почти на всех улицах, заходила в крупные и маленькие учреждения, в магазины, аптеки, на вокзалы и пристани, в сады и парки, на рынки — одним словом, всюду, где только были люди. Однако встретить человека, назвавшегося ей Питерским, не удалось. Другая на ее месте давно бы отказалась от такого изнурительного занятия, но она не сдавалась. Глубоко переживая допущенную ошибку, Анна Александровна горела каким-то фанатичным желанием исправить ее во что бы то ни стало.
В тот вечер она попала в район города, в котором еще не была. Она приехала на трамвае и, сойдя на небольшой площади, оглянулась, соображая, в какую сторону ей сначала направиться. Ее внимание привлек мужчина, запиравший дверь фотопавильона. Анна Александровна вздрогнула: что-то знакомое было в облике человека. Когда он повернулся в профиль, она убедилась, что это Питерский.
Анна Александровна помнила наказ Орлова, как вести себя в случае встречи с Питерским. Она проворно проскользнула в павильон для ожидающих трамвай, села в углу на скамейку и сквозь запыленное стекло окна стала наблюдать за мужчиной.
Он все еще стоял у павильона и курил трубку. Кончив курить, выколотил золу и, сунув трубку в карман бриджей, пошел к трамвайной остановке.
Анна Александровна испугалась, думая, что мужчина заглянет в павильон, но Питерский легко вскочил в подошедший трамвайный вагон. Она быстро вошла на переднюю площадку прицепного вагона.
Беспокоилась на остановках, но мужчина не собирался покидать вагона. Так продолжалось до центра. У театра оперетты мужчина направился к выходу. Сошла и Анна Александровна. Он остановился у пивного ларька выпил кружку пива, потом зашел в будку телефона-автомата и минуты три с кем-то разговаривал. На улице стемнело, серые тучи низко, как осенью, ползли над крышами домов, становилось прохладно.
Между тем Питерский миновал малолюдную Петровскую улицу, а затем, круто повернув, вошел в бывший Павловский монастырь.
Может быть, и потому что устала, и что впервые в жизни вступила под низкие своды ворот монастыря Анне Александровне стало не по себе. Она даже оглянулась, желая позвать кого-то на помощь, но поблизости никого не было.
Медлить было нельзя, Анна Александровна пошла дальше. Она видела, как мужчина прошел монастырским двором, поднялся на крыльцо у башни и вскоре дверь закрылась за ним. Все это она заметила, спрятавшись за выступом стены. Ей было видно белеющую на двери табличку. Анну Александровну охватило радостное оживление: она все расскажет Орлову. Но для этого необходимо узнать, кто здесь живет. Постояв еще немного, она вышла из-за укрытия и решительно направилась к крыльцу.
Когда поднялась на ступеньки, устремив взор на табличку, дверь распахнулась, и Анна Александровна увидела перед собой перекошенное злобой усатое лицо услышала слова: «Что ты привязалась, мерзавка!» — и от сильного удара упала, потеряв сознание.
Об исчезновении Анны Александровны Орлов узнал ночью. Справлялись в милиции, больницах, морге. Ее нигде не было. Сотрудники уголовного розыска занялись поисками. Наступило утро, но и оно не принесло ничего нового.
Максим, прикорнувший к рассвету на диване в кабинете Орлова, за эти несколько часов побледнел, осунулся.
Орлов сидел за столом, курил, размышляя о случившемся. Со слов Максима он знал, что и вчера утром, как уже несколько дней подряд, Анна Александровна отправилась на поиски Питерского. Максим и не пытался отговаривать ее от этого. Он сам не переставал думать о событиях, связанных с кражей пакета, убийством Моршанского, о старом учителе Чуеве.
Орлов прекрасно понимал, что все это были факты, мимо которых не мог пройти равнодушно человек такой деятельной и энергичной натуры, как Максим. И все же когда на днях Максим попросил использовать его для раскрытия этих происшествий, он строго напомнил ему о предстоящих экзаменах и заявил, что всем остальным будут заниматься те, кому это положено. Но теперь появилось новое обстоятельство…
Орлов поднялся, подошел к окну и осторожно открыл его. В лицо ему пахнуло утренней прохладой. Улицы были облиты нежным светом поднимающегося солнца. Орлов приблизился к Максиму. Тот спал. Глядя на Максима он впервые подумал, почему бы для него не мог быть сыном сын брата. Эта мысль завладела им, он не мог удержаться, нагнулся над спящим и приложился губами к горячему лбу юноши.
Максим открыл глаза и торопливо приподнялся.
— Я, кажется, уснул, — пробормотал он. Дядя Володя, ниоткуда не звонили?
— Нет. А ты иди домой, отдохни… И вообще тебе не надо отлучаться из дому.
— Почему? — удивился Максим.
— Очень просто! Если считать, что Анна Александровна встретила Питерского, который под этим именем раньше приходил к ней, чтобы посмотреть бумаги Саши, и он где-то ее задержал, то, возможно, этот тип попытается проникнуть в дом.
Максим слабо улыбнулся.
— Я просил побыть у нас своего друга… Но все же я пойду.
Бочкин пришел к Чупырину вечером. Тот жил в небольшой комнатке, одна из стен которой почти до самого потолка увешана портретами Чупырина, сфотографированного в разнообразных костюмах и позах. У другой стены стояла железная кровать с погнутыми ножками, покрытая стареньким байковым одеялом. Стол завален фотоснимками, кусками пленки, кассетами и прочей мелочью. Рядом со столом стоял старый облупленный посудный шкаф со стеклянными дверками, на полках которого были расставлены сильно подержанные фотоаппараты и объективы.
Увидев старика, Чупырин от неожиданности растерялся, недоумевая, откуда он узнал его адрес. Сразу заподозрил Лену и, ревнуя ее, надул губы, сердито посматривая на Бочкина. Но тот не обратил на это внимания. Окинув взглядом жилище Чупырина, Бочкин положил на край стола связку старых потрепанных книг и умильно сказал:
