Еще задолго до того, как я вошел сюда, я ощущал до боли знакомый мне мир. Ночной Нью-Йорк чувствовался во всем. Рождаемые его центром звуки, слегка приглушенные дождем, добирались и сюда, на одну из его окраин. И сама эта окраина дышала одним воздухом с центром, и все в ней было лишь частью громадного города: и ни на минуту не прекращавшийся грохот подъемных кранов завода Харди, и стремительное движение окутанных дождевыми брызгами машин по Колумбус-авеню, и даже бар, в который я зашел.
Несомненной частью этого города, хотя и очень маленькой, была и полуодетая девица, занявшая, и видимо надолго, отделенный от входа столик в этом баре.
Увидев меня, она криво усмехнулась, бросив пренебрежительный взгляд на мой дождевик, с которого стекали на пол дождевые капли. Пока я его снимал, она проглотила остатки какого-то питья и многозначительно похлопала ладонью по сиденью стула, стоявшего рядом с ней.
Нет ни малейшего смысла вступать в пререкания с подобными девицами. Гораздо проще и легче сесть рядом с ними, заплатить за их питье и выслушать их болтовню, чем выбрать себе другой столик и стать предметом их язвительных замечаний. Покидать же уютный бар, чтобы снова мокнуть под дождем, не хотелось.
К счастью, в качестве собеседника она оказалась довольно занимательной. Высокого роста, светловолосая, с темными, несколько затуманенными какой-то печалью глазами, девица вновь ухмыльнулась и дотронулась пальцами до своего пустого стакана, когда я уселся на предложенный мне стул и кивнул бармену, заказывая напитки.
Она подняла стакан с легким кивком головы и сказала:
— Благодарю, большой парень.
Двумя-тремя глотками она опустошила свой стакан и с нескрываемым удовольствием, улыбнувшись, причмокнула губами.
— Хочешь поговорить? — спросила она.
Я отрицательно покачал головой.
— Только не говори, как все другие здесь, что ты тоже очень опечален этим шаполаем Беннетом.
Бармен коснулся ее руки.
— Было бы лучше, если бы ты заткнула свой рот, Тэлли.
— А почему это я должна беспокоиться о нем? Или вам не нравится слово «шалопай»? Так это же пустяк по сравнению с тем, чем он был на самом деле.
— Помолчала бы лучше, Тэлли.
— Всем известно, что из маленького негодяя вырос большой негодяй. Вся его жизнь — это путь от юного преступника до крупного гангстера. И ты же знаешь, Джеко-бой, одно воспоминание о нем трясет меня так же, как и очень многих других. Негодяй и есть негодяй.
— Тэлли, черт побери, замолчи!
— Глупости, Джеко-бой. Любой чувствует то же, что и я. По крайней мере, почти любой радуется его смерти. Правда, есть кое-кто…
— Говорю тебе…
— О'кей, Джеко-бой. Беспокоишься? Но кто может слышать? Только вот этот парень.
— И дался тебе этот Беннет, Тэлли!
— Еще бы! Сейчас только о нем и говорят. Надоело.
Она взяла наполненный мною стакан и продолжала:
— Хорошо, что Беннета уже нет, а все его парни плачут. Просто восхитительно!
Расправившись с питьем, она взглянула на меня, и глаза ее слегка затуманились.
— Друг, — сказала она, — знаешь ли ты, почему они плачут?
— Скажи мне.
— Прежде всего, я еще не утолила жажду.
Джеко-бой заметил:
— Больше ей нельзя.
— Принесите ей выпить, — сухо сказал я.
Он взглянул на меня, и его губы сжались. Однако, не говоря ни слова, он принес бутылку и поставил ее на стол.
Девица ухмыльнулась, осушила очередной стакан и подмигнула мне.
— Теперь расскажи.
— Разумеется. Расскажу. Дело в том, что все маленькие и все большие негодяи волнуются, суетятся, орут и воют. Почему? А потому, что всем им хочется завладеть делом Беннета. Каждая банда в городе готова прибрать его к рукам. Идет грызня, и всякий, кто по неосторожности попытается вмешаться в свалку, рискует быть застреленным совершенно запросто.
— Да, но это не ответ на вопрос, почему они все-таки плачут.
— В том-то вся и суть. Плачут они потому, что до сих пор не могут подстрелить Дипа. Он им здорово мешает, хотя здесь его еще нет, и никто не знает, где он.
Я взглянул на нее поверх стакана и спросил:
— А ты не знаешь, кто такой Дип?
— Тэлли…
На этот раз уже я произнес:
— Помолчи, Джеко-бой.
Девица одобрительно подмигнула мне.
— Как я сказала, Дип — это парень. Но он большой парень. Он даже больший негодяй, чем был Беннет. Он еще и «мистер», что тоже кое-что значит. Беннет и этот Дип вместе были вот так, понимаешь?
При этих словах она скрестила пальцы.
Я кивнул головой.
— Здесь говорят, — продолжала она, — что Дип был еще хуже, чем Беннет. Хуже дьявола. Он носил пистолет еще маленьким ребенком.
Она вздохнула и добавила:
— Крепкий и опасный парень. И говорят, что он вернулся. Не успели убить Беннета, как он уже здесь.
— И это верно?
— Так говорят. И он, и Беннет были что-то вроде братьев по крови, как это водится среди гангстеров. Вы же знаете их.
— Не совсем. Кроме того, со временем друг Беннета мог измениться.
— О нет! Они всегда были шалопаями. Такими и остались. Беннет до последнего дня был гангстером, и точно таким же останется и этот Дип. Они все делили пополам, с детства были неразлучны. Когда-то они дали безумную кровавую клятву отомстить друг за друга, если с кем-нибудь из них что-либо случится. Они организовали целую шайку, занимавшуюся кое-какими вещами. И даже заставили крупного бандита Ленни Собела подчиниться и служить им. А Ленни — немалая шишка.
— Ты что-то очень зла на всех них. С чего бы это?
Ее глаза, до того несколько затуманенные, вдруг заблестели, и в них явственно обозначилась горечь.
— Вся эта банда — последние негодяи. Их дело — наркотики и контрабандный спирт. Прибыльное дело, но только за счет здоровья их клиентов. А что касается Беннета, то именно он виноват в том, что моя сестра покончила самоубийством. Ей было шестнадцать, а мне десять.
— Никогда не слыхал об этом, — заметил я задумчиво.
— Откуда же тебе знать? Правда, он не был непосредственным виновником, но он мог бы ее спасти.
Она вновь взглянула на меня, помолчала и медленно проговорила:
— А Дип, говорят, еще хуже, чем Беннет.
— А что-нибудь еще о нем ты знаешь?
— Много лет тому назад он уехал из города и оставил все дела Беннету.
— Куда же он уехал?
— Никто этого не знает. Говорят, первые годы он был в Чикаго, но вскоре след его затерялся. Потом о нем почти забыли и заговорили лишь после убийства Беннета как о прямом наследнике имущества и всего дела Беннета. Вот так. А теперь этот Дип вернулся, и опять-таки никто не знает откуда.
— Ну и что?
— Я тоже думаю, что это ничего не значит. Все равно его застрелят. Знаю только, что его прошлым очень интересуются и очень удивляются тому, что никто и ничего не может узнать. Известно лишь, что он крупный делец и, вероятно, где-то у него есть какое-то дело. Только вряд ли легальное.
Ее рот скривился, и она кисло усмехнулась.
— Пожалуй, одно будет любопытно.
— А именно?
— Банда попытается сперва выяснить, действительно ли Дип — большой человек.
— Зачем им это?
— Если он большой, то рядовые его признают, а боссы — убьют. А если он ничем не выделяется, то рядовые от него отвернутся, а боссы ототрут на задний план и, по всей вероятности, все равно пристрелят.
— Так зачем им ждать?
Она вновь презрительно скривила губы.
— Как ты не понимаешь? Повторяю, никто не знает, насколько он большой. Возможно, он прибыл сюда со своей и при этом немаленькой бандой.
— Ну, вряд ли. Это уже нереально, моя милая, — заметил я.
После минутного молчания она сказала:
— Да, возможно, ты прав. Однако главное, что побуждает их к его уничтожению, заключается вот в чем. Они совершенно не знают, что он из себя в данный момент представляет. Может, он переполнен жаждой мести.
— Это уже ближе и правдоподобнее.
— Вот, вот! Он может приступить к выполнению своей кровавой клятвы и перещелкать всех, кого заподозрит в убийстве своего друга. Понимаешь?
— Это не исключено.
— И вполне возможно, что этим он и займется здесь. Никто не знает. Он представляет собой… как это слово…
— Загадку?
— Вот именно.
Она взглянула на Джеко-боя, усевшегося за стойкой, и пьяно засмеялась.
— Взгляни-ка на него! Уткнулся носом в бумаги и ничего не хочет ни видеть, ни слышать. Особенно то, о чем мы болтаем. Не правда ли, Джеко-бой?
Тот не обратил ни малейшего внимания на ее вопрос.
— Что ж, — продолжала она, — пускай все эти бандиты дерутся между собой и стреляют друг в друга сколько хотят. Я была очень рада, когда Беннет получил давно заслуженную пулю, и не огорчусь, если и остальных постигнет та же участь. И не имеет значения, кто из них будет первым и кто последним. А когда я увижу этого негодяя Дипа где-нибудь в канаве с парой унций свинца в его бандитской голове, я с величайшим наслаждением плюну на него, как я это проделала с убитым Беннетом. Вот так. Да и не только я одна буду рада этому. Собакам собачья смерть.
