Валерий Гусев
Вольный стрелок
Каждый вечер в горах зарождался туман и спускался к морю, клубясь среди камней, путаясь в ветвях. Совершенно тонули в нем свет и звуки, наглухо вязли мысли и чувства в студенистой неосязаемой мгле. И лишь скользили в ней чьи-то неясные тени, безмолвно враждебные, беспощадно одержимые только им известной целью…
– Сообщение от Ворона, шеф: Мещерский вышел на Серого.
– Неужели? Как кстати он отыскался.
– Не понял.
– Николай Иванович давно хотел с ним повидаться. В последний раз. Да и я бы не отказался.
– Опять не понял. Разве Бакс с ним встречался?
– Нет. И я – тоже.
– Теперь понял.
– Поручите Серого Русалке. Скажите от моего имени, что это тот человек, которого она ищет. Которого я ей обещал.
– И это понял.
– Вы иногда понятливы, Капитан. Контрольную группу из трех человек. Руководство акцией – Крутому.
– Не понял.
– Его можно потерять без ущерба для операции. Все, свободны.
Ну все, сказал себе Серый, теперь, стало быть, отдыхать. От спятивших жен и преданных любовниц, от злобных бандюков и кровавых вампиров, от верных врагов и коварных друзей. Злорадно вильнуть им всем хвостиком, шмыгнуть в норку, направить на вход пулеметный ствол и… спать. Три дня. А еще лучше – три года. И все забыть, все оставить далеким, долгим, путаным сном. И начать все сначала. Светло и чисто. В самом деле, сколько же можно, как говаривал дикий мальчик Маугли, почти безнаказанно «дергать Смерть за усы»? Все, все. Отдыхать, стало быть. Маленький южненький городок, затерянная в щедрой субтропической зелени окраина. Спереди – море, сзади – горы, между ними – скромный семейный отель с Серым в самой середке: второй этаж, окна – на все стороны. В любое можно вылететь и – хочешь – вплавь к турецкому берегу, хочешь – архаром по скалам. Только тебя и видели! И от бабки уйдешь и, стало быть, от дедки. Если все-таки разыщут. Свои или чужие. Впрочем, мне теперь все одинаково чужие. Не поймешь даже, кто чужей…
Все, все – спать. Зевок до желудка, израненное тело – в пижамку, усталую голову – на подушку, любимый пистолет, стало быть, под бочок…
Не дали-таки!
Где-то в самой мертвой точке – ночь еще не кончилась, утро не началось – приперлись…
Я проснулся еще до того, как он взялся за дверную ручку. Хотя шагов его по коридору не слышал, мягко он шел, как большая кошка. И когтями по паркету не шкрябал.
Нащупав пистолетную рукоятку, я толкнул пальцем флажок предохранителя.
Дверная ручка опустилась, уперлась было наивно, но легко хрустнула, будто с той стороны ее повернула не человеческая рука, а тупой безжалостный домкрат, тонны на три.
Дверь распахнулась – не резко, на испуг и неожиданность, не нагло, на «рас-плох», и не сторожко, с опаской, а спокойно, уверенно, будто приятель решил заглянуть с бутылочкой в кармане халата. Или девушка с первого этажа, из угловой комнаты. Такая вся из себя – не поймешь, что у нее лучше: попка, грудки, ножки или профессия. Две, стало быть, профессии, обе древнейшие. А может, даже и три. Потому как она меня еще и учить пыталась. Стилем «дельфин» плавать. Трудный стиль, надо сказать. Но красивый. Особенно когда плывет под водой стройная девушка. Кто видел, тот знает…
В комнате было темно. А стало еще темнее, когда на пороге беззвучно возникла глыба мрака. Колыхнулась, легко и плавно двинулась на меня.
Я не стал стрелять из-под одеяла, не стал торопиться, выстрелить всегда успею. Тем более что я первым никогда не стреляю: бывшему начальнику обещал, дурак. И слово твердо держу, потому что я ко всему еще и немного честный.
Да и мало ли кто зашел?.. Менты мои любимые, коллеги бывшие, так не входят. А враги мои неутомимые осторожничают. Чаще всего без пользы для себя, стало быть. Вдруг хорошего человека уложишь, переживай потом. Целых два дня. И одеяло жалко – семейное. Легкое, но уютное…
Он остановился у кровати.
– Вставай, – дальним громом прогремел из нутра темной глыбы голос с кавказским акцентом.
– Зачем? – спросил я с наивностью помянутой дверной ручки.
– Поедем.
– Куда? – Я сел в постели, не выпуская, однако, пистолета. Оно так спокойнее. Для окружающих.
– Узнаешь.
– Когда? – Я вытащил из-под одеяла правую руку, задумчиво почесал стволом «вальтера» свой седой висок, меченный бандитской пулей.
– Скоро.
– А на хрена?
– Надо.
Очень разговорчивое дитя гор. Прямо болтун какой-то.
– Кому надо-то?
– Все узнаешь. Вставай. Долго говорим.
И главное – содержательно.
– Я спать хочу.
– У нас поспишь.
– С кем?
– Сам.
Не чужд юмора, стало быть. Или в русском не очень силен.
– Одеться?
Подумал. Уловил все-таки иронию, улыбнулся скупо и чуть заметно в рассветном сумраке, заползавшем в комнату.
– Как хочешь. Но пистолет отдай, – и протянул лапу-лопату.
Щаз-з! – как рыжая Женька говаривает. В этой лапе мой большой армейский «вальтер» (образца тридцать восьмого года) исчезнет бесследно.
– Чтоб Серый кому свой пистолет отдал? Ты от кого такое вранье слышал?
Он опять улыбнулся – дрогнули под усами уголки рта.
– Я тебя не обижу.
– А это, кстати, не так просто, – возмутился я. – Меня обидеть.
– Знаю. Потому и предупреждаю. Чтоб не скакал. – Он сказал «скакал». Юмор такой, надеюсь, а не угроза. – Я с добром пришел…
– Оно и видно. В три часа ночи. Торопился обрадовать. Добром своим…
– Ехать далеко. – Он присел на стул, осторожно – не за себя боялся, за хрупкую мебель. – Дорога трудная.
– …И дверь сломал.
– Разве это дверь? Свет не зажигай, не надо… – Помолчал. – Нельзя.
Я оделся, похлопал по карманам – сигареты, зажигалка, горсть патронов. Пистолет, наручники – за пояс. Вроде все.
– Вещи все забирай. Сюда не вернешься.
– Что?! – Я резко повернулся к нему. – Ты что себе позволяешь, стало быть?
Он успокаивающе поднял руку:
– Нет, не понял меня. Сам не захочешь. К очень хорошему человеку едем. Погостить. – Подумал, взглянул на часы. – Две причины есть. Одну сейчас узнаешь. Через три минуты.
Вот это я понял (так бы сразу и сказал, а то – свет не зажигай) и спорить себе во вред не стал. Покидал в сумку небогатое имущество – и ходу за дверь. Отдохнул, называется…
Дальше все быстрее и быстрее: коридор, лестница, холл, двери. У дверей (снаружи, естественно) – открытый двухместный «Форд» дурацкого цвета. Беззвучный мотор его, не заглушавший даже тихий плеск волн и скрип цикад, видно, меня и разбудил.
– Хочешь попробовать? – Он указал на водительское кресло.
Такое дружелюбное доверие отчасти успокоило. Хотя, с другой стороны, человек за рулем не так опасен. Но с третьей – выкинуть эту тушу на ходу в пропасть будет трудно: слишком тяжел для меня, уже истощенного женщинами и борьбой с преступностью. И упрям, похоже, как всякий горец. Будет лапами за дверцу хвататься, проклятиями сыпать, длинными, как грузинские тосты на свадьбе…
Я пожал плечами и сел за руль. Он опять бросил взгляд на часы.
– Ехай прямо.
Мог бы и не говорить. Дорога все равно одна. И в одну сторону, в горы, на перевал. И назад дороги теперь тоже не будет. По крайней мере, для Серого.
Когда наша машина, послушная не только вздоху, но и мысли, взлетела по крутому витку серпантина на первую разъездную площадку, он положил лапу мне на плечо – как бабочка села. Или медведь на бабочку.
– Останови. Назад посмотрим. – И вышел из машины.
Я мог бы и не оборачиваться. И так знал, что будет.
Вот моя деревня, вот мой дом родной. Вот качусь я… Нет, не так. Вот окно моей спальни. Вот из него вылетели стекла, пыхнул клуб дыма. Рвануло пламя, донесся хлопок взрыва. Цикады смолкли на секунду.
Стало быть, «девки гуляют, и мне весело». А еще ногами своими хвалилась, попкой вертела, под семейное одеяло ко мне лезла. Предательница, шпионка, изменщица, стало быть. И не зря мне порой казалось, что где-то я ее видел.
– Первая причина, – веско сказал мой пассажир. – Анчар тебя спас. Запомни.
– Анчар – это, стало быть, ты?
Он молча и важно вернулся в машину – она резко осела и опасно накренилась в сторону пропасти. Я поспешил уравновесить ее своим худым телом.
– Я тебя буду Архаром звать. Ты такой легкий, проворный. Прыгучий.
