По пути я встретил Ливретта и второго сержанта из следственного отдела в сопровождении капитана Маккендрика из того же отдела. Маккендрик, мужчина среднего возраста, мощного телосложения, был в мятом костюме голубого цвета, гармонировавшем с его помятым лицом. Он сообщил мне, что человек, которого я нашел, умер. Я поделился с ним своими предположениями относительно личности покойного.
Маккендрик быстро переварил мою информацию и сделал несколько пометок в блокноте. Его особенно заинтересовало сообщение о том, что Граймс перед смертью упоминал Ричарда Чентри.
— Я помню этого Чентри, — сказал он. — Я был еще новичком, когда он инсценировал свое знаменитое исчезновение.
— Вы полагаете, что он исчез по собственной воле?
— Ясное дело. Тому было множество доказательств. Однако он не сказал, что это были за доказательства, а я, в свою очередь, не сказал, куда собираюсь поехать.
IX
Я проехал через центр города, миновав по дороге неосвещенный, необитаемый домик Граймса. Прежде чем оказался поблизости от моря, я уже почувствовал его солоноватый запах и холодное дыхание. Потом пересек длинный, более мили, приморский парк. Ниже, на пляже, пенились белые на фоне темного неба волны. Заметив лежавшие там и сям влюбленные парочки, я испытал удовольствие от того, что на этот раз мне не попадаются умирающие на траве мужчины.
Чэннел-роуд тянулась в направлении вершины, возвышавшейся над пристанью. Внезапно я увидел внизу мачты яхт. Дорога, устремляясь к вершине мыса, отдалялась от берега, делала петлю, минуя поселок береговой охраны, и вела вдоль глубокого ущелья, выходившего к морю. С другой стороны ущелье замыкал склон холма, на котором стоял дом Баймейеров.
Вилла миссис Чентри находилась между ущельем и побережьем. Это было строение из камня и бетона, украшенное многочисленными арочными сводами и башенками. Сбоку к ней прилепилась оранжерея со стеклянной крышей, а в конце подъездной дороги находилась окруженная стеной и выложенная бетонными плитами автостоянка, на которой стояло штук двадцать машин. Служащий в белом смокинге приблизился к окошечку с моей стороны и предложил припарковать мою машину.
У открытой двери главного входа меня вежливо встретила чернокожая горничная, не спрашивая ни о приглашении, ни о документах. Она даже не выразила удивления, увидев, что я одет не для приема и что на моем лице отсутствует соответствующее праздничное выражение.
Я прошел мимо нее и, идя на звуки фортепиано, очутился в обширной гостиной высотой в два этажа — ее потолок был одновременно крышей дома. Какая-то женщина с короткими темными волосами играла мелодию под названием.
«Кто-то ждет меня» на огромном рояле, казавшемся маленьким в этом зале.
Кроме нее там находилось еще человек двадцать празднично разодетых гостей, стоявших с рюмками в руках. Сцена чем-то напоминала далекое прошлое и казалась менее реальной, чем висевшие на стенах картины.
Из противоположного конца зала ко мне приблизилась миссис Чентри, в длинном вечернем платье голубого цвета, оставлявшем открытыми плечи и руки. В первый момент она не узнала меня, затем подняла ладони таким жестом, словно это был радостный сюрприз.
— Как замечательно, что вы явились! Помнится, я упоминала о небольшом приеме в вашем присутствии, рада, что вы запомнили мои слова. Мистер Марш, не так ли? — Она испытующе смотрела на меня. Мне было не совсем ясно, что выражало ее лицо — симпатию или тревогу.
— Арчер, — сказал я. — Лью Арчер.
— Ну разумеется! У меня всегда была плохая память на фамилии. Если не возражаете, я попрошу Бетти Джо Сиддон представить вам остальных гостей.
Бетти Джо Сиддон оказалась очаровательной тридцатилетней брюнеткой. У нее была хорошая фигура, но двигалась она немного скованно, словно чувствуя себя не совсем в своей тарелке среди окружавшего ее общества. Она сообщила мне, что должна написать заметку о приеме для местной газеты, и никак не могла понять, что я на нем делаю. Я ей этого не сказал, а она не стала спрашивать.
Бетти Сиддон представила меня полковнику Эспинуоллу, пожилому джентльмену, одетому на английский лад и говорившему с английским акцентом, находившемуся в обществе молодой жены, которая, окинув меня оценивающим взглядом, пришла к выводу, что я не достоин ее внимания; доктору Яну Иннсу, толстяку с сигарой в зубах, взглянувшему на меня глазами хирурга, пытающегося установить симптомы болезни; миссис Иннс, бледной, напряженной, с нервной дрожью, словно она была его пациенткой; Джереми Рэйдеру, высокому, курчавому, добродушному художнику, кажется, переживавшему последний, немного запоздалый прилив молодости; Молли Рэйдер, похожей на статую брюнетке лет сорока, самой красивой женщине, которую я видел за последние несколько недель; Джеку Прэтту, худому, невысокому мужчине в темном, плотно облегающем костюме, напоминавшему юных героев романов Диккенса, но при ближайшем рассмотрении оказавшемуся человеком, по меньшей мере, лет пятидесяти; двум юным девушкам, сопровождавшим его и смахивавшим на натурщиц; Ральфу Сэндмэну и Ларри Фэллону, одетым в черные шелковые пиджаки и белые плиссированные манишки и напоминавшим супружескую чету; и, наконец, Артуру Плэнтеру, коллекционеру произведений искусства, который был настолько известен, что даже я о нем слышал.
— Хотите выпить? — обратилась ко мне Бетти Джо, когда мы закончили наш обход.
— Пожалуй, нет.
Она присмотрелась ко мне внимательнее:
— Вы хорошо себя чувствуете? Выглядите вы неважно.
«Наверное, заразился от трупа, который только что обнаружил на Олив-стрит», — подумал я, а вслух произнес:
— Кажется, у меня уже давно ничего не было во рту.
— В самом деле? У вас голодный вид.
— Так оно и есть. У меня был тяжелый день.
Она проводила меня в столовую. Огромные открытые окна выходили на море. Стоявшие на большом столе высокие свечи бросали неверный свет.
Обязанности хозяина за столом выполнял высокий темноволосый мужчина с крючковатым носом, которого я видел во время последнего визита; девушка обратилась к нему по имени, благодаря чему я узнал, что его зовут Рико. Он отрезал несколько кусочков ветчины и приготовил мне бутерброд, предложив запить его вином. Я сказал, что, если ему не доставит хлопот, предпочел бы пиво. Он гордо удалился в направлении кухни, бормоча что-то себе под нос.
— Он служащий?
— Что-то в этом роде, — ответила она подчеркнуто двусмысленно. Но тут же сменила тему: — В каких же заботах вы провели этот тяжелый для вас день?
— Я частный детектив. Мне пришлось изрядно поработать.
— Я так и думала, что вы полицейский. Расследуете какое-то дело?
— Что-то в этом роде.
— Это любопытно. — Она стиснула мою руку, — А это не имеет отношения к картине, украденной у Баймейеров?
— Вы хорошо информированы.
— Стараюсь. Я не собираюсь до конца дней своих вести отдел светской хроники. По правде говоря, я узнала о краже только сегодня утром, в редакции. Говорят, это довольно банальный женский портрет.
— Так и мне сказали. Я его не видел. А что еще говорили в редакции?
— Что картина, скорее всего, фальшивка. Это правда?
— Баймейеры придерживаются иного мнения. Но так утверждает миссис Чентри.
— Если Фрэнсис говорит, что это фальшивка, наверное, она права. Думаю, она могла бы перечислить все картины, написанные ее мужем. Впрочем, их не так много, всего около сотни. Его лучший период продолжался лишь семь лет. Потом он исчез или что-то в этом роде.
— Что вы имеете в виду, говоря: что-то в этом роде?
— Некоторые хорошо информированные жители города утверждают, что он убит. Но, насколько мне известно, это всего лишь досужие домыслы.
— Убит кем?
Она испытующе взглянула на меня:
— Френсис Чентри. Ведь вы не собираетесь ссылаться на мои слова, не так ли?
— Если бы вы этого опасались, вы бы мне не сказали. Но почему именно ею?
— Он исчез так внезапно. Люди всегда склонны подозревать одного из супругов, ведь правда?
