Мамаша пришла меня навестить. Теперь это было уже не то, что в тюрьме, можно было вдосталь налюбоваться на своего мальчика, но мамаша была мамаша.
— Ах ты господи Ники что же ты дурья твоя башка да вспомни где ты был да неужели тебя совсем уж ничему там не научили ах ты мерзавец долго ли тебе еще меня мучить о матери-то не думаешь совсем нет у тебя ни стыда ни совести, паразит!
— Да брось ты, мамаша, перед ребятами неудобно, ей-богу.
Чтоб показать ей, какой я слабый, я еле-еле языком ворочал, да только с мамашей этот номер не прошел.
— Вот перед ребятами ему неудобно! Вот я посмотрю, какие это ребята. Водишь компанию со всякой шантрапой, мошенник на мошеннике. Прости меня, Рамиз, это к тебе, конечно, не относится, ты хороший мальчик, добрый и не изводишь свою мамочку. И ты, Дин, на самом деле совсем неплохой мальчик. И вы, мистер Маршалл, конечно, это я не про вас. — Дин и Джордж по-прежнему спали, но ей это было все равно. — Тебе, Ники, нужна хорошая взбучка, может, это вправит тебе мозги.
Тут только до нее дошло, что взбучку мне уже задали, и она разревелась, стала пить чай, который взяла в буфете, и слезы капали прямо в чай. Мне это все порядком надоело, и я снова заснул.
Потом пришла Шэрон, принесла мне немного травки — очень мило с ее стороны, травка она не хуже, чем морфин. Джордж еще был без сознания, а его телохранители вышли покурить, так что я посмолил косячок. Те, когда пришли, поводили носами, но сказать ничего не сказали, подумали, может, доктор прописал.
Потом кончился рабочий день и пришла Норин.
Села и глядела на меня, наверное, с полчаса, и все молчала. Гладила мне пальцы, так что я чуть не заревел, как мамаша. В конце концов говорит:
— Ты же обещал завязать.
— Норин! — говорю ей, — Норин, так нечестно! — Я даже возмутиться толком не мог, до того ослаб. — Я всего-то-навсего шел в универмаг, хотел купить футболку. Мы сидели с Дином, пили кофе…
— Наверняка планировали какую-нибудь пакость.
Дин, нет, ты слышишь? Дин, проснись, дружище, и скажи ей всю правду!
Но Дин и не думал просыпаться.
— Норин, ты же тогда ночью мне ясно сказала: завязывай с воровством и сделай тест — тут только я вспомнил, что нас слушает полпалаты — а, да пошло оно все к черту — и ты думаешь, я на следующее же утро побегу ввязываться в какую-то аферу? Ну же, Норин, ведь ты же не можешь не понять таких простых вещей, ну подумай сама! — мне хотелось орать.
Она подумала. Пальцы все не отпускала.
— Придется тебе поверить, Ники. За неимением других свидетельств.
Свидетельств? Каких еще на хрен свидетельств? Все же у меня было правило никогда не спорить с женщинами — лоб расшибешь, ни черта не добьешься. Женщины знают лучше, не спорь с ними, никакого от этого толку — один треск в ушах, и вообще они никогда не признáют, что ты был прав, даже если ты в самом деле был прав.
Потом пришли все мои кореша — почти все, кто снял мне квартиру, где меня сейчас не было. Рики Хэрлок, брат Норин, и Элвис Литлджон в классном прикиде, и Уэйн Сэнсфорд выкроил часок, когда не угонял тачки, пришли и Шерри МакАлистер, и Полетта Джеймс, и Шелли Розарио, и Джавид Хан. Афтаб Малик и Афзал Мохаммед пришли к Рамизу, но и мне пожелали скорейшего. Половина моих корешей навестила заодно и Дина, раз уж он проснулся. Примерно та же половина побуждала коллег Джорджа смотреть в оба: они чувствовали, что этих непременно следует за что-то арестовать, но за что конкретно — не знали. Правда, у Полетты репутация была безупречная, да она, к тому же, бегает теперь в сборной за Англию, то же самое у Рики и у Элвиса, а у Джавида разве что чуть-чуть подмоченная. Что до остальных — лучше промолчу.
Цветы принесли. Ах ты господи. Бананы да шоколадки. Уверяли, что не ворованное, но половина, наверняка, соврали.
Три дня я то спал, то не спал, подвывал от боли, принимал посетителей и жрал бананы — если был кто поблизости, чтобы мне очистить. Никогда, никогда не мечтал я о такой жизни. Мне хотелось капельку голубого неба в окошке, и чтоб можно было проснуться в тишине и сделать себе чашку чая. Никогда, никогда не хотел я такой боли и чтоб, проснувшись, видеть прорву людей в униформе.
Одно нам было на самом деле нужно: обмозговать все как следует и обсудить — черт знает, что это было, но больше это с нами случиться не должно. Плевать, чего конкретно они от нас хотели, главное — это убраться подальше с их дороги.
Как Джордж в себя пришел, я даже не заметил.
— С добрым утром, — говорю ему бодренько, пусть осваивается.
— Господи, — говорит, — я, наверное, брежу.
— Рад меня видеть, а, Джордж? Как делишки, приятель? Может тебе капельницу переставить или еще чего?
— Приветик, Джордж, — это Дин, он теперь повсюду разгуливает, завтра собирается выписываться, хотя шрам у него от уха и до пупа, неслабый такой шрамик.
— Я так и думал, — говорит этот Джордж, — я брежу. Или уже умер.
— Эй, — это пришла та медсестра с титьками, звали ее Шарлин, — эй вы, охломоны, оставьте этого больного в покое, не то я сейчас с вами такое сотворю, что снова надо будет мозги рентгенить.
— Ладно, ладно, мисс, говорю ей, — просто мы с ним давние приятели, он мой участковый.
— А где ребята, что за ним приглядывают?
— Покурить вышли, на нас его оставили, знают, что тут он в надежных руках.
— Как у вас дела, мистер Маршалл, все в порядке?
— Если не считать того, что на мне места живого нет, и что я лежу бок-о-бок с двумя самыми отпетыми хулиганами Уолтемстоу, все в порядке.
— Ладно, Джордж, расскажи, как дела, — говорю ему, — винтиков много недосчитался? Ходули не оторвали?
— Господи, дай терпенья. Если ты и в самом деле хочешь знать, мне сломали четыре ребра, ключицу, два пальца и лодыжку. Врачи говорят, что черепушка вроде цела, но мне так не кажется. А вообще-то говоря, лучше объясни-ка, как это вы все здесь оказались? Да еще в пижамах?
— Нас всех избили, Джордж, и довольно-таки сильно. Сначала Рамиза, потом меня, потом Дина, а потом и до тебя добрались.
Он промолчал. И долго еще молчал, даже показалось, что он снова вырубился.
Потом снова прорезался и говорит:
— Слушай, Ники, нам с тобой надо поговорить, к черту нашу вечную ругню, поговорим серьезно, мы с одной стороны и вы, мошеннички, по другую.
— А разве мы не на одной стороне, Джордж?
— Ха. Кто-то, похоже, так и думает. Похоже, с каждым, кто контачит с тобой, Ники, кто-то тут же решает разобраться, независимо от того, на какой стороне закона он находится. Что ты делал с тех пор, как освободился? Не волнуйся, я просто так спрашиваю. Кому-то кажется, что в их интересах держать тебя подальше от их дел, тебя и твоих приятелей. Да, нам надо поговорить.
— Вот-вот, я это самое и хотел сказать, Джордж, нам надо поговорить.
— Для начала свяжись с Ти-Ти. Я хочу знать, что происходит, а ему надо знать об этом происшествии. Скажи ему, пусть приедет.
— А у тебя есть его номер, Джордж?
— Кончай валять дурака, Ники, сделай милость, хоть раз, а? А то я арестую тебя сразу, как только смогу подняться с этой койки. Ты не хуже меня знаешь номер чингфордской уголовки. Набери ДУР, спроси Ти-Ти.
Так я и сделал.
* * *
Ти-Ти сподобился приехать в одно время с Шэрон и Джимми Фоли.
— Как дела, Ники? — спрашивает Шэрон. — Ты вроде немного оклемался, надо нам поговорить.
— Как дела, Джордж? — спрашивает Ти-Ти, — услыхал, что ты пришел в себя, и сразу приехал.
— Как дела, мистер Маршалл? — спрашивает Джимми. — Видок у вас тот еще, как из какого-нибудь ужастика, не обижайтесь, конечно.
— Здравствуй, Джимми, да уж, мне несладко.
— Как оно, Дин?
— Как оно, Джимми?
— У дверей-то это тебя охраняют, Дин, или тебя, Ники? Кто из вас суперстукач, ну-ка признавайтесь!
— Это Джорджа охраняют, — говорю.
— Ух ты. От кого?
— Они понятия не имеют, просто чтобы снова не лажануться.
— Ага. Понятно. А как твои дела, Ники?
— Плохи мои дела.
— Ты не знаешь, что это за хрень творится у нас в Уолтемстоу, а?
— Ни я не знаю, ни легавые не знают, даже Рамиз — и тот не знает. Похоже, будто все на мне завязано, слышь, что я говорю? Черт его знает. Идешь себе на рынок, намылился купить футболку, а через минуту — бац — тебе просвечивают мозги, и ты и пальцем пошевелить не можешь.
— А без этого ты и двух слов не свяжешь, а, Ники?
Это Джордж. Он уже сидел на койке, жевал какие-то салатные листья и бананы и смотрел на нас.
Смотрел не то, чтобы любовно, но, с другой стороны, он был рад, что мог не стонать, а нормально разговаривать. Мы все были под рукой Джорджа, он тягал нас за просроченные штрафы, когда еще мы были желторотики, знал наши семьи, даже на похороны ходил. Мы все были с Джорджем, как ни крути, люди не чужие.
И тут он говорит:
— Ти-Ти, надо нам переговорить с этими ребятами, вместе проще будет разобраться, с чего нам начинать.
