Она покорно растянулась на постели, потом довольно неохотно перекатилась со спины на живот. На лице ее я успел заметить выражение невинной жертвы, готовящейся принять мученический конец. Сначала я распорол задний шов джинсов. Правда, при этом чуть-чуть оцарапал правую половинку ее задика, и она тут же завопила так отчаянно, словно я был каким-то чудовищем, вроде адепта маркиза де Сада. Все же пять секунд спустя джинсы распались на две аккуратные половины, которые я без труда стащил с Джеки.
— Я ведь сказал, что улажу это дело. — Я отвесил ей игривый шлепок по мягкому месту. — Но, думаю, тебе нет смысла беспокоиться об этих тряпках.
— Я всегда могу купить новые синие джинсы. — Она перекатилась на спину и провела руками по бедрам. Лицо ее опять приняло встревоженное выражение. — А что же ты сделал с моими трусиками, Рик?
— Разве на тебе были трусики?
— О господи! — Джеки быстро уселась на постели, схватила останки своих джинсов, несколько секунд копошилась в них, а потом со стоном швырнула их на пол.
— Нашла? — спросил я с надеждой.
— Нашла! — Она откинулась спиной на подушки и уставилась в потолок с каким-то отрешенным выражением лица.
Я прилег на кровать рядом с ней и нежно прикрыл ладонью ближайший снежно-белый пик.
— Хорошо!
— Просто великолепно, — ядовито отозвалась Джеки. — У меня только одна-единственная проблема: каким же образом я смогу их надеть, если ты их так аккуратно распорол надвое?
— Мы это как-нибудь уладим потом. — Я, потянувшись, прикрыл свободной рукой второй пик-близнец.
— Как, черт побери, я доберусь до дома?! — спросила она с отчаянием. — Неужели ты считаешь, никто не заметит, что на мне всего-навсего широкая улыбка да пара сапожек из телячьей кожи?
— Я куплю крылатую колесницу, — пообещал я, зарываясь лицом в душистую долину между пиками. — Я тебе непременно ее куплю, и уж, конечно, она будет инкрустирована золотом!
— Я не слышу ни слова из того, что ты там бормочешь! — разозлилась Джеки.
Я неохотно поднял голову и уставился на нее.
— Ох и чертовка же ты, пастушка, вот что я тебе скажу!
Целую минуту после этого она давилась смехом, сначала он булькал у нее в горле, а потом и все ее тело ходуном заходило от смеха, словно началось сексуальное землетрясение.
— Рик! — жалобно взмолилась она. — Я должна перестать смеяться! Если со мной еще раз повторится такой же приступ, я наверняка поврежу себе какой-нибудь жизненно важный орган!
— Я могу это устранить, — уверенно сказал я.
— Только не вздумай снова хвататься за свой ужасный нож!
— На этот раз — никакой хирургии, — заверил я ее. — На этот раз необходимо терапевтическое вмешательство.
Она просто закатилась, залилась трелью серебристых звоночков, которые вдруг оборвались на самой высокой ноте… Больше она уже не смеялась.
— Рик, — сказала Джеки потом глуховатым и чуть охрипшим голосом, — у тебя, оказывается, есть чудесное лекарство против таких приступов! Отчего ты его не запатентуешь?
— У него все-таки определенные границы действия, — признался я. — Представь, что будет, если его применить, скажем, посредине универсального магазина?
— Ты хочешь сказать, в таком, как магазин Кланси? — Ее конвульсивные всхлипывания от смеха бросали мою голову из стороны в сторону, словно челнок в открытом штормовом море. — Ты помнишь универмаг Кланси? Он как раз в трех кварталах к югу от того бара, который они построили всего за одну ночь, — того самого, где подают «лошадь на три пальца»!
Каскад оглушительного смеха обрушился на мою бедную голову. Я приподнялся на локте и сердито поглядел ей в лицо.
— Немедленно прекрати это! Иначе мне придется повторить всю процедуру лечения с самого начала.
— Я понимаю, — радостно взвизгнула Джеки, — именно этого-то я и добиваюсь!
Я распрощался с Джеки Эриксон только в десять часов утра, когда прибыло заказанное такси. Единственный предмет моего гардероба, в который ей удалось втиснуть свои бедра, — полосатые шорты — не слишком удачно сочетались с тем, что осталось от ее ковбойского наряда, включая стетсоновскую шляпу. Но, как я раз пятьдесят подряд объяснял ей с неизменным терпением, шорты между сыромятным поясом и сапожками из телячьей кожи — это все-таки значительно лучше, чем если бы эта часть ее тела была бы вовсе ничем не прикрыта. После того, как такси, увозившее Джеки, исчезло за поворотом, я вернулся в дом, набрал номер «Санатория с видом на холмы» и попросил к телефону сестру Демпси.
— Это говорит Рик Холман, — назвался я, когда в трубке раздался, наконец, ее хрипловатый голос.
— Слушаю вас, мистер Холман!
— Я подумал, что, пожалуй, есть смысл принять ваше предложение, чтобы окончательно скрепить наш уговор. Сегодня ведь пятница, и, насколько я понимаю, вы свободны весь уик-энд. Так почему бы вам не упаковать свой чемоданчик и не приехать ко мне домой часиков в пять вечера?
— Я была бы просто в восторге, — ответила она без малейшего колебания. — Но, если позволите, мне хотелось бы все-таки знать, почему вы решили изменить свое мнение по этому поводу?
— Просто я представил себе, как вы расхаживаете по моей квартире в этом вашем прозрачном нейлоновом белье…
— Если только вы не поставите свой кондиционер на точку замерзания, так оно и будет, — промурлыкала Айрис Демпси. — Где вы живете?
Я дал ей адрес и повесил трубку.
Мысль о том, как эта рыжеволосая красотка будет расхаживать по моей гостиной в своем прозрачном нейлоне — и это после ночи, посвященной неоднократным демонстрациям патентованного средства Холмана против икоты! — подействовала на меня не более, чем перспектива освежиться стаканом теплого лимонада. Я решил, что как раз самое время навестить психоаналитика, и нашел номер его телефона в списке, который вручил мне Пакстон. Доктор Шумейкер не выказал ни малейшего удивления, когда я назвал ему свое имя и сказал, что хочу побеседовать с ним о Кармен Коленсо. Он спросил только, будет ли мне удобно встретиться у него в конторе в одиннадцать часов, и я ответил согласием. Повесив трубку, я несколько минут размышлял на тему о том, что, возможно, с сегодняшнего утра мир изменился и впредь все, с кем мне придется иметь дело, будут беспрекословно выполнять любые мои желания.
Бюро Шумейкера располагалось на десятом этаже высотного здания на Уилшир-бульваре. Элегантная блондинка в приемной одарила меня теплой улыбкой, словно я был любимым психом доктора, и плавным движением руки указала мне на дверь личного кабинета Шумейкера.
Психоаналитик оказался высоким парнем лет тридцати пяти, почти лысым и каким-то расхлябанным на вид. Его голубые глаза с тяжёлыми веками хранили пронизывающее и в то же время непроницаемое выражение, как нельзя более сочетавшееся с синим орлоновым свитером и белым пиджаком в рубчик, в которые он был облачен.
Наверняка любой пациент, страдающий тяжелым неврозом, при одном взгляде на Шумейкера чувствовал себя наполовину излеченным — настолько уверенным в себе выглядел этот психоаналитик. Сразу чувствовалось, что самые тяжелые случаи не вызывают у него ни малейшего затруднения.
— Садитесь, мистер Холман, — сказал Шумейкер, выпустив мою руку из своих железных тисков. — Рэй Пакстон звонил мне насчет вас вчера вечером. — Доктор вяло улыбнулся. — Он беспокоился, что вы ему не позвонили. Но я убедил его, что даже гению понадобилось бы больше двенадцати часов, чтобы найти пропавшую девушку. Особенно, если эта девушка носит имя Кармен Коленсо.
— Джеки Эриксон рассказала мне кое-что о ваших отношениях с Пакстоном и о том, что Кармен переменила свое мнение о брате за время своего пребывания в санатории, — начал я.
Он улегся на кушетку, стоявшую в нескольких футах от кресла, в котором я сидел, сложил руки над головой и чуть слышно вздохнул.
— Это интересный факт, — продолжал я, — и мне хотелось бы узнать об этом подробнее. Насколько я понял, Кармен через несколько недель пребывания в санатории не только перестала ненавидеть своего брата, но и пришла к выводу, что он всегда был прав по отношению к ней. Маятник стал раскачиваться в обратном направлении, и теперь братец превратился в самую большую привязанность в ее жизни и, по ее мнению, не способен ни на что дурное.
— У Джеки очень хорошая память, — заметил Шумейкер.
— Вам известно, почему она сбежала из санатория?
— Нет. — Он поспешно отрицательно покачал головой. — Я все время сам себе твержу, что это был с ее стороны совершенно нелогичный поступок, но ведь мне-то не следовало бы удивляться этому, не так ли? Всякий психопат может совершить неразумный поступок. И все-таки я очень удивлен.
— Кто-то передал ей сообщение, что Митфорд охотится за ее братом и что Пакстону ничего не известно об этом.
