Тоцци принялся заводить игрушечного быка.
— Иди-ка ты к черту, а, Джон?
— Тоцци, зачем она тебе? Ты для нее слишком стар.
Тоцци сверкнул взглядом на друга. Поставил быка на столик, и тот закарабкался по журналам.
— Иди к черту, Джон.
— Прошу тебя. Мне всего тридцать четыре. Я не стар для нее.
— Иди к черту, Джон.
Сорок лет не старость. Это проклятье. Я проклят.
Бык, идущий по стопе журналов, изменил направление, оступился и уткнулся рогами в столик. Джон наклонился и поднял его. В одной руке он держал туловище, в другой голову.
— Сломался, Тоц. Отвалилась голова.
Тоцци глядел в окно. Он видел, как Стэси идет по улице, и длинные бронзовые кудри колышутся на обтянутой черной кожей спине.
— Тоц, я говорю, голова отвалилась.
— Иди к черту, Джон.
Тоцци стиснул зубы. На лбу его выступили капли пота.
— А... Тоц, наверно, я все же выпью пива.
Джон пошел на кухню, а Тоцци продолжал смотреть, как Стэси идет по тротуару, чуть колыша кудрями, и все уменьшается, уменьшается.
Приложил руку к низу живота. Опять ничего. Это проклятье. Не иначе. Кара за что-то.
Он уронил подбородок на грудь и поставил безголового быка на столик.
Черт.
Гиббонс прошаркал на кухню. Он уже оделся к уходу, на службу, лишь наброшенный на шею галстук оставался незавязанным. Открыв посудомоечную машину, достал чистую чашку. Он беспокоился о Тоцци. И о себе тоже.
Тоцци твердил, что стрелял в него грабитель, но Гиббонсу в это не верилось. У них обоих слишком много врагов в преступном мире — среди мафиози, которых они выводили на чистую воду и отдавали под суд. Поэтому логично предположить, что если какой-то мафиози сводит счеты с Тоцци, то будет сводить и с Гиббонсом. Главное — выяснить, кто он. Тоцци наугад назвал трех человек, но Гиббонс размышлял на эту тему и у него набралось больше полудюжины. Только начальнику, Иверсу, говорить об этом не стоит. Иверс сдуру может поместить их обоих под охрану, пока кто-то из мафиози не будет арестован. Нет, Гиббонс намеревался провести это расследование так же, как и другие: выявить наиболее вероятных подозреваемых, исключить маловероятных, затем прижимать оставшихся, пока не обнаружится, кто желает их смерти. И надеяться, что его не застрелят до конца этого дела.
В окно лился утренний свет. Гиббонс наливал себе кофе над раковиной. Лоррейн, стоя у плиты, помешивала что-то в кастрюле. Гиббонс оглянулся, решив посмотреть, что она варит, и попятился, увидев белое крупчатое месиво. Подходить ближе ему не захотелось.
— Это что?
— Манная каша.
Не поднимая взгляда, Лоррейн продолжала мешать.
Гиббонс состроил гримасу:
— Зачем ты ее варишь?
— Она мне нравится.
— Не припоминаю, чтобы ты ее когда-нибудь готовила.
— Ты не любишь каш, а для себя одной возиться неохота.
— Так почему варишь сейчас?
— Мадлен сказала, что любит манную кашу, но сварить ее вечно недосуг. Вот я и решила устроить ей сюрприз.
Гиббонс подлил в кофе молока из картонной упаковки. Мадлен, вот как? Лоррейн и Каммингс становятся настоящими подругами. И превращают квартиру в студенческое общежитие. Накануне вечером Лоррейн принесла видеокассету, запись оперы, где во все горло завывала негритянка с копной волос, усеянных искусственными бриллиантами. И обе они, не сводя глаз с экрана, пили травяной настой и ели сушеные абрикосы. Словно зомби, пожирающие вяленые уши своих жертв и пялящиеся на шаманку. Хуже всего то, что вчера вечером «Метрополитене» играла с командой Цинциннати. Пришлось слушать репортаж в спальне по радио. Черт возьми. Каммингс здесь всего два вечера, а ему это соглашение уже встало поперек горла.
— Доброе утро, — прощебетала Каммингс, входя танцующим шагом.
— Доброе.
Гиббонс отхлебнул кофе и окинул ее взглядом. Гостья надела табачного цвета костюм с пестрой шалью, или косынкой, или шарфом — как там, черт возьми, называются эти женские тряпки, — один конец его приколот к плечу, другой, пересекая грудь, уходит под мышку.
— Снимите эту штуку.
Держа в руке чашку, Гиббонс указал ею на шарф.
Веселое лицо Каммингс вытянулось. Она поправила очки, потом взялась за шарф.
— Почему нельзя в нем?
— Потому что мы едем в психушку.
Она сжала губы.
— Это словечко я нахожу возмутительным. А ваш намек, что кто-нибудь из пациентов может удавить меня моим шарфиком, еще более возмутителен. Полагаю, выпоедете туда в галстуке.
Гиббонс пожал плечами и отпил глоток.
— Это другое дело.
— А почему?
Гиббонс извлек пистолет из кобуры под пиджаком.
— Потому что у меня есть такая штука, а у вас нет.
Лучи утреннего солнца заиграли на дульном срезе экскалибура. Гиббонс носил его с тех пор, как стал служить в ФБР. Он с трудом заставил себя поднять ствол вверх. Каммингс недостойна пули из такого прекрасного оружия, хотя он испытывал мучительное искушение ранить ее, чтобы избавиться от подобной партнерши.
Когда он опять вложил пистолет в кобуру, Каммингс не изменила выражения лица.
— Стараемся продемонстрировать свои преимущества?
Гиббонс молча глянул на нее, поднеся чашку ко рту. Он даже не собирался отвечать на эту реплику. Очередной заход к трепу на психологические темы. О чем бы ни шла речь, Каммингс всегда знает скрытые мотивы всех людских поступков, и, по ее мнению, у мужчин гораздо больше скрытых мотивов неприемлемого поведения, чем у женщин. Она с наслаждением подвергла психологическому анализу Тоцци. Получилось, что Майк с его дрянным неприемлемым поведением и отвратительными скрытыми мотивами чуть ли не опасен для нравственных устоев общества. Живет один, квартиру ему вечно убирает кто-то из родственниц; в холодильнике у него только пиво, кетчуп и яйца; берет обеды на дом; не женат; встречается со множеством разных женщин; и, в сущности, параноик. Не стоит даже воздуха, которым дышит.
Гиббонс полагал, что, по мнению Каммингс, он ничем не лучше Тоцци. Ну как же, предпочитает бейсбол опере. Не сказала этого только потому, что она его гостья. А Лоррейн подливает масла в огонь. Тут же поддержала эту психологическую чушь, и Каммингс разошлась вовсю. По мнению этого доброго доктора, как, хихикая, рассказывала ему ночью Лоррейн перед тем, как погасить свет, у них с Тоцци душевный склад Фреда Флинстоуна и Барни Раббла с подсознанием Фрэнка и Джесси Джеймсов. Очень проницательно.
Лоррейн стала разливать свое месиво по двум тарелкам. При этом что-то напевала под нос, возможно, какую-то мелодию из оперы с видеокассеты. Гиббонс положил в тостер два ломтика ржаного хлеба. Вообще Лоррейн ведет себя как-то непонятно. Он и Каммингс беспрерывно грызлись друг с другом с самого начала, однако Лоррейн решила не вмешиваться. Самое странное, что их перебранки ее как будто не задевали. Казалось, она втихомолку радуется, что ее однокашница из Барнард-колледжа постоянно шпыняет мужа и отравляет ему жизнь.
Лоррейн поставила пустую кастрюлю в раковину и взялась за две окутанные паром тарелки. Гиббонс ухватился за край стола и напрягся.
Каммингс всплеснула руками:
— Господи! Манная каша! Лоррейн, ты просто чудо.
Та пожала плечами и улыбнулась:
— Доставим себе небольшое удовольствие.
Каммингс с наслаждением потянула носом поднимающийся пар, добавила в кашу масла, старательно размешала и чуть присыпала сверху корицей. Гиббонс ждал, когда она отправит в рот первую ложку.
Потом глянул в ее тарелку.
— Вам действительно нравится это варево?
— Ммммм. — Она кивнула и снова запустила ложку в кашу. — Обожаю.
— И вы не беспокоитесь?
— О чем?
— Что могут подумать ваши коллеги.
— А конкретно?
Гиббонс указал подбородком на ложку, которую она отправляла в рот.
— По-моему, эта штука напоминает сперму.
Каммингс поперхнулась.
Лоррейн бросила ложку.
Из тостера выскочили гренки.
Гиббонс усмехался, демонстрируя все свои зубы.
Лоррейн решила не выговаривать ему. Студентки Барнард-колледжа выше этого. По ее красному лицу было видно, каких усилий ей стоит сдерживаться. Гиббонс принялся намазывать гренок маслом.
— Зачем вы едете в психиатрическую больницу? — спросила Лоррейн, меняя тему. — Ведь Иверс поручил вам дело Сабатини Мистретты.
— Надо потолковать с Солом Иммордино. — Гиббонс стал намазывать второй гренок. — Он может что-то знать о том, кто убил Мистретту. И кто стрелял в Тоцци.
Каммингс подняла взгляд от тарелки:
— Нам больше поможет, если он скажет что-нибудь о Дональде Эмерике.
— Все держитесь за свою теорию? Если хотите знать мое мнение, она слегка напоминает «мертвую зону». Даже больше, чем слегка.
— Кто такой Дональд Эмерик? — спросила Лоррейн.
Каммингс поправила очки.
— Пациент из палаты, где находится Сол Иммордино. Исчез оттуда за день до убийства Мистретты. По-моему, мистер Эмерик и есть тот убийца, которого мы ищем.
