Перед сном я разрешил себе еще пару глотков и почти не почувствовал их, но в воскресенье утром проснулся с легким ознобом и налил щедрую порцию — просто чтобы продрать наконец глаза и начать день. Результат не замедлил сказаться. Я прочитал газету, затем сверился с расписанием и узнал, что дневное собрание проводится сегодня в Виллидже. Отправился туда на метро. Публика — почти сплошь геи. В перерыве я ушел.
Вернулся в гостиницу и немного поспал. После обеда дочитал газету и решил принять вторую порцию. Плеснул унции две-три в стакан и выпил залпом. Хотел еще немного почитать, но как-то не мог сосредоточиться. Я уже подумывал, а не выпить ли еще, но затем напомнил себе, что на сегодня лимит исчерпан.
И тут до меня дошло. Ведь с момента утренней поддачи прошло уже больше двенадцати часов! То есть ее отделяло от вчерашней вечерней куда больше времени, чем положено. Так что алкоголь уже давно успел выветриться из организма и его вряд ли можно расценивать как часть сегодняшней дозы.
А это означало, что я вполне могу позволить себе еще чуток, перед тем как залечь.
Я был очень доволен своим открытием и решил вознаградить себя, превратив выпивку в респектабельный, как и подобает истинному джентльмену, ритуал. Наполнил стаканчик почти доверху и, усевшись в кресло, начал не спеша потягивать виски, как это делают фотомодели в рекламных роликах, где показывают настоящего джентльмена, с большой буквы. Внезапно в голову пришла мысль, что именно число порций имеет значение, а вовсе не количество выпитого. Я понял, что сам себя обманывал. Ведь первая выпивка, если ее вообще можно назвать таковой, была сущей ерундой, какой-то жалкой каплей, а значит, я успел задолжать себе унции четыре виски.
Я долил в стаканчик четыре унции, так, на глазок, и осушил его.
И с удивлением отметил, что выпитое не оказало на меня какого-либо неприятного воздействия. Да и пьян я определенно не был. Мало того, я чувствовал себя гораздо лучше, да нет, просто отлично! Слишком хорошо, чтобы торчать тут, в номере. И я вышел — поискать какое-нибудь уютненькое местечко, где можно выпить коки или чашечку кофе. Нет, не спиртного, упаси Боже! Потому как, во-первых, я больше не хочу, а потом сегодняшняя доза уже исчерпана.
В «Полли» я попросил коки. На Девятой авеню, в баре для голубых под названием «Перчаточка», позволил себе бокал имбирного пива. Лица некоторых посетителей показались знакомыми. Наверное, видел их сегодня на собрании в Виллидже.
Пройдя примерно квартал в сторону от центра, я продолжил свой внутренний монолог. Вот уже несколько дней я контролирую себя, ограничиваясь двумя поддачами, а пока я, и не подозревая о такой силе воли, потратил целую неделю на трезвую жизнь-Черт, но если я способен на самоконтроль, это же означает, что мне не нужен вообще никакой контроль! И можно вовсе забыть эту норму — две в день. Да, в прошлом у меня были проблемы с алкоголем, отрицать не стану, но, очевидно, я смог преодолеть себя, перешагнуть через этот прискорбный этап в своей жизни.
А следовательно, хоть мне совсем и не хочется пить, я свободно могу позволить себе стаканчик. Если, конечно, захочется. А мне хотелось. Так почему бы, черт возьми, и нет?..
И я зашел в первый попавшийся салун и заказал двойное виски и стакан воды, запить. Помню еще, что у бармена была совершенно лысая голова. Помню, как он наливал мне виски и как я взял стакан.
Но это было последнее, что я помнил.
Я как будто вынырнул из сна. Сознание пришло мгновенно. Я лежал на больничной койке.
Это был первый шок. Второй наступил, когда я узнал, что сегодня уже среда. Значит, я отключился в воскресенье вечером, когда выпил третью порцию.
Вообще-то мне случалось вырубаться и раньше. Иногда в постели, уже под утро, иногда на несколько часов.
Но чтобы на целых два дня? Нет, такого прежде никогда не было.
* * *
Уйти мне не позволили. Поступил я поздно ночью накануне, и они твердо вознамерились продержать меня положенный срок — полных пять дней.
Молодой врач-практикант сказал:
— Да из вас до сих пор алкоголь не выветрился! Стоит выйти отсюда — и на первом же углу хлебнете еще.
— Не буду. Обещаю.
— Вы уже проходили курс лечения здесь же две недели назад. Вот, в карте записано. Мы прочистили вас на совесть, и сколько вы продержались? Я не ответил.
— А знаете, в каком виде вы сюда поступили? У вас были конвульсии, самый что ни на есть настоящий приступ белой горячки! С вами прежде случалось такое?
— Нет.
— Ну, ничего, теперь будет, и часто, это я вам гарантирую. В том случае, если продолжите пить. Не каждый раз, конечно, будет подобное, но рано или поздно допьетесь. И в ящик сыграете. Бели, конечно, не умрете раньше от чего-нибудь другого.
— Перестаньте!
Он схватил меня за плечо.
— Нет, не перестану! — закричал он. — С какой это, черт побери, стати я должен перестать? Вы, видно, ждете, что я буду вежлив и деликатен, ковыряясь во всем этом дерьме? Да вы посмотрите на меня! И послушайте, что вам говорят. Вы алкоголик, и, повторяю, если будете и дальше пить, умрете! Ясно вам?
Я не ответил.
Оказывается, он уже обо всем договорился. Я должен пройти десятидневный курс. Потом меня отправят в «Смизерс» — для прохождения реабилитации в течение двадцати восьми дней. Правда, он немного поостыл, узнав, что у меня нет медицинской страховки и даже пары тысяч долларов, которые будет стоить эта самая реабилитация. Однако по-прежнему настаивал, что я должен провести в палате полные пять дней.
— Это вовсе не обязательно, — заметил я. — Пить я не буду.
— Все вы так говорите.
— Но я говорю правду, и вы не можете удерживать человека против его воли. Так что придется меня выписать.
— Хорошо. Но прежде вы должны подписав ООМУ. Официальный отказ от медицинских услуг.
— Так и сделаю.
Секунду он сердито смотрел на меня. Потом пожал плечами.
— Дело ваше, — почти весело заметил он. — Возможно, в следующий раз прислушаетесь к доброму совету.
— Следующего раза не будет.
— Будет, куда денетесь! — сказал он. — Если только раньше вы не разобьете себе голову, свалившись где-нибудь. Или не умрете прежде, чем вас сюда доставят.
Одежда, которую мне принесли, была в удручающем состоянии. Измятая и грязная, пиджак и рубашка запятнаны кровью. Оказывается, я разбил себе голову, и пришлось накладывать швы. Видимо, произошло это во время припадка.
При мне оказалось достаточно наличных, чтобы расплатиться по счету, который они выставили. Уже само по себе чудо.
Все утро шел дождь, и улицы еще не просохли. Я стоял на тротуаре, чувствуя, как тает уверенность в себе. Заметил на противоположной стороне бар. Деньги на выпивку остались, и я знал, что стоит глотнуть хотя бы капельку — как сразу полегчает.
Но я удержался от соблазна и отправился в гостиницу. Внутри все напряглось, когда я подходил к стойке администратора забрать почту. Словно совершил постыдный поступок или задолжал дежурному. Хуже всего то, что я совершенно ничего не помнил и не знал, что натворил, пока находился в отключке.
Но выражение лица дежурного было самым обычным. Может, я провел все это время у себя в номере, тихо напиваясь в одиночестве?.. Или же так и не заходил больше в гостиницу с того самого злосчастного воскресного вечера?
Поднявшись наверх, я тут же исключил это последнее предположение. Я определенно заходил в свой номер в понедельник или вторник — об этом говорила пустая бутылка «Дж. У.», а на бюро стояла тоже наполовину опорожненная кварта «Джим Бима». Судя по этикетке, купил я ее в магазине на Восьмой авеню.
«Вот тебе и первое испытание! — подумал я. — Или ты устоишь, или нет».
Я вылил оставшееся виски в раковину, прополоскал обе бутылки и бросил их в мусорное ведро.
Почта не представляла собой ничего интересного. Я просмотрел записки. В понедельник утром звонила Анита. Какой-то Джим Фабер звонил во вторник вечером и оставил свой телефон. И еще Чанс. Он звонил дважды — вчера вечером и сегодня утром.
Я долго стоял под душем, потом тщательно и не спеша побрился и переоделся во все чистое. Выбросил носки, рубашку и нижнее белье, в котором пришел из больницы, а костюм оставил. Возможно, в химчистке его сумеют привести в порядок. Потом снова просмотрел записки.
Моя бывшая жена Анита... Чанс, сутенер, который убил Ким Даккинен. И еще некий неизвестный Фабер. Я не знал никакого Фабера. Разве что это был какой-нибудь пьяница, с которым я успел подружиться во время своих похождений?
И я выбросил записку с его номером. А потом раздумывал, стоит ли спускаться вниз и можно ли будет воспользоваться телефоном гостиничного администратора? Если бы не вылил виски, то сейчас уже наверняка бы выпил. Но пить было нечего, а потому я спустился и позвонил Аните из автомата в вестибюле.
Странный получился разговор. Оба мы были вежливы и осторожны в выражениях и все кружили вокруг да около, словно боксеры в ответственной встрече, не желающие раскрываться раньше времени. Потом она спросила, зачем, собственно, я звоню.
