Она не отвечала. Я продолжал свои мольбы, пытаясь найти верный тон, но все бесполезно. Наконец я сдался и вернулся в гостиную на диван.
На следующий день в половине седьмого дверь в спальню все еще была заперта. Несколько раз я тихонько постучал, но ответа не услышал. Потом я сказал:
— Если ты проснулась, пожалуйста, дай мне войти. Дай мне возможность извиниться как следует.
Она не ответила. Я вывел Отиса и приготовил кофе. Пройдя несколько раз туда-сюда по квартире, я снова подошел к двери.
— Ну пожалуйста, — попросил я. — Это уже просто становится смешным. Ну я тебя прошу — открой дверь.
Но Пола не отвечала. Часы показывали уже начало восьмого, и мне нужно было забрать одежду из спальни и идти на работу.
Следующие минут десять я стучал в дверь, пытаясь привлечь ее внимание, мое раздражение росло. Я понимал, что она просто хочет наказать меня и что будет держать меня у запертой двери, пока я не опоздаю на работу.
В половине восьмого я выругался и полез под душ в маленькой ванной. Голову пришлось мыть мылом. Мне нужно было уходить самое позднее без двадцати восемь, потому что на девять у меня была назначена встреча, а перед этим нужно было еще заскочить в офис и взять материалы для презентации. Я колотил в дверь и требовал, чтобы Пола меня впустила.
— Что за хрень! — сердился я. — Я вчера был неправ, признаю, но зачем вести себя как ребенок? Я ведь уже просил прощения. Согласен, у меня есть проблема, но жизнь продолжается. Да откроешь ты дверь, наконец, или нет!
Я был в таком отчаянии, что чуть было не стал выламывать дверь, но тут понял, что так еще больше стану похож на сумасшедшего и насильника, а значит, еще труднее будет убедить Полу простить меня. Я поступил иначе. Среди вещей, которые Пола собиралась отнести в секонд хэнд, я нашел старый, мятый пиджак и штаны и наскоро их прогладил. Костюм все равно выглядел жеваным, но делать было нечего. На дне шкафа я обнаружил мятую рубашку, но гладить ее времени не было. Не важно — можно не расстегивать пиджак. Выбегая из квартиры, я услышал шум душа, доносившийся из второй ванной. Разумеется, Пола собиралась идти сегодня на работу, но не хотела выходить из спальни до моего ухода.
Я взял такси. Зайдя за перегородку, на свое новое рабочее место, я собрал все необходимые для встречи материалы. Пешком я прошел до пересечения Парк-авеню с Сорок седьмой на встречу с финансовым директором маленькой фирмы, занимавшейся контролем и регулированием капитала. Пока я знакомил его с проектом, я едва ли сам понимал, что говорил. Мои мысли были заняты Полой. Я надеялся, что она пришла в себя и что рано или поздно она меня простит.
В конце встречи я неожиданно для себя услышал, что к концу недели меня просят отфаксовать обсчет небольшого сетевого проекта. Было совершенно неясно, как мне удалось произвести благоприятное впечатление, поскольку на голове у меня было воронье гнездо и держался я, видимо, тоже неадекватно.
Спускаясь в лифте, я по сотовому позвонил Поле в офис. Трубку взяла ее секретарша, но стоило ей услышать мой голос, как она тут же извинилась и сказала, что Пола «на совещании» и не может подойти.
— Соедините меня с ней, я попал в аварию.
По-моему, это прозвучало убедительно, но Пола оказалась слишком проницательной и, скорее всего, догадалась о моей выдумке, потому что немного погодя я снова услышал в трубке голос ее секретарши:
— Мне очень жаль, но она не хочет… Я хотела сказать, не может сейчас подойти к телефону. Ей что-нибудь передать?
— Я позвоню попозже…
Я прошел через вестибюль и вышел на улицу. Я был настолько поглощен своими мыслями, что едва замечал движущиеся машины и людей на тротуарах. Я прошел до пересечения Мэдисон и Пятьдесят четвертой и остановился прямо у здания, где работал Майкл Рудник.
Я был готов ждать хоть целый день — мне во что бы то ни стало нужно было еще раз увидеть Рудника и на этот раз припереть его к стенке. Я понятия не имел, как именно с ним говорить, но твердо решил, что такой разговор состоится.
Еще не было десяти, но я уже чувствовал, что, скорее всего, придется ждать до двенадцати, а то и до часу. Я сел на парапет перед зданием. Немного посидев, я снял пиджак и ослабил галстук. Я не отрываясь смотрел на вращающиеся двери, готовый сразу же подняться, как только увижу Рудника. Потом у меня возникла мысль. Я вспомнил название фирмы, где он работал, — «Рудник, Айсман и Стивенс», — и достал свой мобильник. Узнав номер через справочную, я сделал звонок. Трубку сняла девица на ресепшене, и я спросил, на месте ли сегодня Майкл Рудник. Не говоря ни слова, она соединила меня напрямую, и я услышал, как низкий голос произнес: «Майкл Рудник».
Я ждал, что мне ответит секретарша, поэтому голос Рудника застал меня врасплох. Я подержал телефон возле уха, слушая, как он повторяет: «Майкл Рудник» — все более и более раздраженным тоном, а потом отключился. Несколько минут я сидел, машинально прижимая телефон к уху. Потом вдруг заметил, что меня трясет. Злобно обозвав себя слизняком, я убрал телефон.
Я просидел на парапете еще два часа. В двенадцать из здания на обед стали выходить служащие. Если он вдруг не пойдет на обед, решил я, вернусь в половине пятого и поймаю его по дороге домой. Если и тогда мне не повезет, приду завтра, послезавтра — рано или поздно я непременно встречусь с ним с глазу на глаз.
И тут я увидел, как он выходит из здания. Он шел в компании мужчины и женщины и улыбался. Троица направлялась прямо ко мне. Внезапно меня охватил тот же панический страх, как когда я услышал в трубке его голос. Поравнявшись со мной, он надел темные очки — они были на нем в тот день, когда я встретил его на переходе у Пятой авеню. Он прошел мимо и не заметил меня.
Несколько секунд я не мог пошевелиться, но потом взял себя в руки и вышел из транса. Я встал и пошел за Рудником и его друзьями по Мэдисон-авеню, через Пятьдесят третью улицу.
Тротуар был запружен народом. Компания свернула налево, на Пятьдесят первую, и я пошел за ними, держась метрах в десяти. Посреди квартала они зашли в японский ресторан. Я встал у дверей и наблюдал, как метрдотель ведет их к столику. Постояв еще пару минут, я решился зайти внутрь. Тот же метрдотель повел меня к суши-бару, но тут я заметил пустой столик рядом с тем, за которым сидел Рудник. Я попросил метрдотеля посадить меня туда.
Я сел на стул рядом с Рудником. Нас разделяло полметра, спинки наших стульев почти соприкасались. С тех пор как мы последний раз были в его подвале, я никогда не был от него так близко.
В ресторане было шумно, но до меня доносились кое-какие обрывки их разговора. Несколько раз я слышал, как Рудник произнес слово «ликвидация», и предположил, что он адвокат и занимается недвижимостью.
Я заказал два рулета с тунцом, один с желтохвосткой и два суши с семгой. Я вспомнил, как вчера убрал суши в холодильник, и сообразил, что со вчерашнего дня ничего не ел.
Я прислушивался к разговору — теперь они говорили о нью-йоркском рынке недвижимости, и до меня то и дело доносилась фамилия Трамп. В какой-то момент Рудник вдруг громко захохотал, и меня всего передернуло от его самодовольства. Интересно, что бы сказали его соседи по столу, если бы узнали правду. Руднику было бы не до смеха — это точно.
Принесли мой заказ. Я проглотил суши, почти не почувствовав вкуса, продолжая подслушивать скучный разговор за моей спиной. Поев, они, наверное, еще с полчаса торчали за столом, обсуждая различные проекты в области недвижимости. Наконец раздался звучный бас Рудника, он подзывал официанта, находившегося от нас за несколько столиков: «Пожалуйста, счет!»
Когда официант обернулся, я сказал: «И мне тоже, пожалуйста».
Рудник протянул официанту кредитную карточку, я расплатился наличными. Официант принес мне сдачу, а ему квитанцию. Услышав за собой шум отодвигаемых стульев, я тоже встал. В какой-то момент Рудник повернулся в мою сторону, но его взгляд скользнул мимо меня.
Выходя из ресторана, я шел прямо за ним, так близко, что чувствовал запах его одеколона. Одеколон был другой, не тот, которым он пользовался тогда, но запах был все такой же навязчивый. На секунду я представил себе, что сейчас догоню его, хлопну по плечу и скажу: «Что, говнюк, помнишь меня?»
Я пошел за Рудником и его друзьями обратно по Мэдисон-авеню, ожидая, что они вместе войдут в здание. Это означало, что мне придется ждать другого раза — может быть, до вечера, а может быть, и до завтра. Но тут на углу Мэдисон и Пятьдесят четвертой группа неожиданно остановилась, и они начали прощаться. Я тоже остановился и сделал вид, что разглядываю витрину, одновременно следя за отражением Рудника в стекле. Он пошел дальше один, направляясь к входу в здание.
Вот мне и представился удобный случай сказать ему пару ласковых. Так он себе и шел, и тут я вдруг выпалил: «Эй, Майкл Рудник!»
