Из автобуса рядом с машиной Акопова как раз выгоняли пассажиров. Визг женщин, рев младенцев, сердитая мужская перебранка сотрясали горячий воздух. Не обращая внимания на протесты, пикетчики отделили мужчин и построили их у обочины, приставив двух парней с автоматами. Женщин и детей затолкали в досмотренный автобус, и тот медленно, касаясь бамперов военных грузовиков, минул пикет.
В волгу заглянул бородатый малый с красными глазами — то ли с недосыпа, то ли с похмелья.
— Кого везешь? — спросил у Акопова.
— Да этих… крисподентов, — с усилием выговорил Акопов. — Узбеки, понимаешь. Братья.
— С ума сошел! — сердито прошипел бородатый. — Только братьев и не хватало.
Говорили они с Акоповым по-местному. Красноглазый по-узбекски:
— Прошу выходить. Проверка документов и багажа.
Акопов тоже было собрался выбираться из такси, но пикетчик пробормотал:
— Сиди уж, засранец… Дать бы в лоб!
— За что? — обиделся Акопов. — Меня политика не касается! Сели люди в Джетыкургане, хорошо заплатили. Вежливые. Не то, что некоторые — наблюют и лишнего рубля не накинут…
Пикетчик отмахнулся, разворачивая документы Юсупа и Назара. Повертел корочки, посмотрел на печати в командировочных удостоверениях.
— Пойдем к старшему, — решил.
— У нас тут оборудование, — забеспокоился Назар, оглядываясь на Акопова.
— Куда он денется, — по-своему понял его пикетчик. — Догоним и руль оторвем…
Юсуп с Назаром вернулись лишь через одиннадцать минут, когда Акопов уже составил дерзкий план прорыва. Толпа с ружьями расступилась и по этому живому коридору такси проехало пикет.
— Большое спасибо, дружище! — крикнул Назар в окошко. — Надеюсь, увидимся в Сурханабаде. Еще раз спасибо…
— Перед кем ты так расстилался? — спросил Акопов, едва отъехали от поста ГАИ.
— Знаешь, кто у них старшим? — засмеялся Назар. — Не поверишь — обозреватель республиканской молодежной газеты. Дал пропуск до самого города и сурханабадский телефон. Просил завтра связаться. Мол, поможет в сборе материала. Еще весьма детально ввел в курс здешней политической жизни.
— Да, — ухмыльнулся Акопов, — вижу вы, журналисты, корпоративный народ. Впрочем, как и мы, извозчики.
— А ведь это идея, — сказал Юсуп. — Надо бы потолкаться с этим обозревателем по горячим точкам в городе. Информация лишней не бывает.
— Отставить, — нахмурился Акопов. — Потолкаешься на горячих точках и засветишься. Очень надо? Так что изобразишь Джона Рида как-нибудь в другой раз. И в другом месте. А пока докладывайте: что там наболтал обозреватель?
…События последних дней прямо указывали, что республика близка к гражданской войне. В свое время президент создал личную гвардию — около трех тысяч головорезов, вооруженных не только стрелковым оружием, но даже бронетранспортерами, которые бывшему первому секретарю ЦК любезно и безвозмездно передал командующий российской группой войск. Оппозиция настояла на роспуске и разоружении гвардии. Президент согласился. Однако, пока шли переговоры — в каком порядке и под чьим контролем распускать и разоружать наемников, они в полном составе ушли в горы на север Караул-Тюбинской области, где, как подозревают лидеры оппозиции, приспешники президента успели заранее заложить мощные опорные базы.
Роспуск гвардии, как ни странно, укрепил позиции президента. Если раньше с многочисленной бандой он был как бы заложником в стенах Сурханабада, то теперь, публично открестившись от вчерашних подручных, президент втайне мог активнее брать под контроль провинции — общественное мнение качнулось в его пользу: не тиран с троном на штыках, а одинокий больной старик, верный присяге, заседал во дворце. Да, еще недавно он был всесильной главой партмафии, но теперь даже в мечеть ходит!
Президент на удивление быстро нашел общий язык с руководителями исламских фундаменталистов, которым не по душе пришлась оппозиционная программа строительства светского государства. Вооруженные отряды имама Сайфетдина уже предприняли несколько вылазок в ближних к Сурханабаду районах, убивая сторонников оппозиции.
Итак, вооруженная рать в горах Караул-Тюбе и джигиты имама готовы, объединившись, идти в поход на Сурханабад.
Формирования оппозиции вряд ли смогут оказать вторжению успешное сопротивление — у них, практически, нет оружия. О закупке автоматов и минометов только идут переговоры с китайскими и пакистанскими фирмами. Части российской армии соблюдают нейтралитет, хотя, если верить слухам, эти части и делятся вооружением со сторонниками президента.
— Неустойчивое равновесие, — прокомментировал Акопов рассказ Юсупа. — Теперь вы понимаете, какую гирьку мы собираемся бросить на весы?
Братья-журналисты промолчали.
До Сурханабада их несколько раз останавливали, но тут же давали проехать, увидев пропуск обозревателя молодежной газеты. Вероятно, он был крупной шишкой в движении… Лишь возле самой столицы попался чересчур въедливый начальник пикета, судя по всему, учитель. Он долго и глубокомысленно вертел документы. Назар не выдержал и намекнул, что к журналистам, всем сердцем разделяющим идеи революции, нельзя относиться так подозрительно. Это может негативно сказаться на восприятии политики открытости, объявленной оппозицией. Честные люди всегда могут договориться.
— Вот именно, — вздохнул Акопов, вылезая из машины.
Он отвел начальника в сторону, пошептал что-то на ухо и вскоре, довольный, сел за руль.
— Что ты ему сказал? — спросил Юсуп.
— Что взятка никого еще не унижала. Даже честного человека.
— И неужели он взял?
— Как миленький. Не хватало еще застрять перед финишем…
Двое суток Толмачев работал, пахал, упирался рогами, напрягал до скрипа извилины. Короче говоря, писал обширную справку о собственной деятельности с начала года, вспоминая любые, самые незначительные, контакты. С трепетом душевным в число контактов он вписал десяток разнообразных девушек, не забыв помянуть и Машу… Еще сутки над его правкой, сопоставляя с кучей других, работала целая бригада. А потом Толмачева вызвал к себе непосредственный руководитель, начальник группы.
И отправился Толмачев на конспиративную квартиру «дяди Васи». Такой псевдоним взял себе начальник, пожилой одышливый подполковник.
Ухоронка его находилась неподалеку от театра на Таганке, в старом доме, полном скрипов и кухонных запахов. Дядя Вася изображал из себя пенсионера, опустившегося помоечного шакала. Хотя при его интеллекте и опыте вполне мог сыграть роль кинорежиссера, писателя или, по крайности, учителя. Нет, дядя Вася вошел в образ ветерана войны и труда, которому за трудовой и боевой героизм выдали ордер на крохотную однокомнатную квартиру с сидячей ванной и прогнившими полами. Вечно небритый, мятый, с пустыми бутылками в авоське, пенсионер быстро примелькался во дворе. И если он неделю-другую не ночевал дома, то никто на это внимания не обращал — вольный казак.
Небось, захмеляется в компании таких же оглоедов. Или к сестре в деревню помотал, расслабиться на огороде. Из деревни он всегда привозил рюкзак картошки, на которой, казалось, и существовал. К нему постоянно шлялись нездешние люди. С местными ветеран не общался. А когда однажды старые бездельники и доминошники попытались упрекнуть дядю Васю за излишнюю в его положении спесивость, тот сказал, что сам как-нибудь, на склоне лет, разберется, с кем водиться, а от кого последнюю сигарету ховать. В общем, пенсионера в доме не любили, а потому и не обращались по-соседски за солью или за спичками.
Машину Толмачев бросил за квартал от конспиративной квартиры. На свидание с начальством оделся простецки: мятые немодные штаны, клетчатая рубаха и джемпер, у которого локти светились. Грузчик из магазина, сантехник в отгуле. Или в прогуле — какая разница…
Поднялся по щербатой лестнице, провонявшей кошками, на третий, последний, этаж. Придавил пипку звонка. Один длинный, потом три коротких. Подождал и еще один короткий запустил. Хоть и дожидался его начальник именно в эти минуты, но порядок есть порядок.
Как всегда в таких случаях, едва узнал подполковника. У того разительно преображалось лицо, стоило день-другой не побриться. На столе в крохотной кухне с окном на глухую стену соседнего дома стояла банка рыбных консервов и бутылка водки. Хозяин рубил ножом престарелый батон.
— Садись, — сказал подполковник. — Только осторожно — ножка сломана.
Кресло, судя по виду, подполковник подобрал на помойке. Занимало оно половину кухни. Толмачев угнездился на неровном сидении и приготовился к выволочке, ибо ничего другого не ждал. Как же! Засветился до такой степени, что его, по сути, раскрыли. Хоть, может, и не виноват в этом… Значит, в карантин пошлют года на три. Преподавать химию куда-нибудь в Анадырь. Или на Шикотан. Если к тому времени остров не отдадут японцам.
