Она протянула ко мне руки, словно в мольбе.
— Не уходи, Эл. Пожалуйста, останься со мной. Мы займемся любовью, я так хочу, и это справедливо, как ты не понимаешь? Жизнь побеждает смерть. Проклятье! Помоги мне забыть смерть Чака или, по крайней мере, помоги мне с этим смириться!
— Рона, извини, — только и смог ответить я.
Она довольно чувствительно ударила меня тыльной стороной ладони по лицу и всхлипнула:
— Несчастный сукин сын! Убирайся отсюда, и чтоб я больше тебя не видела!
Резко повернувшись, она выбежала. Я услышал, как дверь ее спальни захлопнулась. Иногда становится вполне очевидным, думал я с горечью, направляясь к выходу, что прав был мой отец, надо мне было выбрать другую работу. Усевшись в машину, я поехал к пляжу, подобно тем девицам, ощущая настоятельную необходимость устроить себе перерыв посреди недели.
К пляжному домику я добрался почти в полночь. Будь у меня побольше времени, я бы обязательно полюбовался полной луной, сиявшей на безоблачном ночном небе и озарявшей мягким светом все те же извечные океанские валы. Перед домиком стоял старенький фургон, я примостился около него.
Дверь отворилась, на пороге, приветливо улыбаясь, показалась Лиза Фрейзер. Когда я приблизился, она протянула мне стакан и произнесла легко и спокойно:
— Добро пожаловать, лейтенант. Виски со льдом, специально для вас. Но без содовой, уж извините нас, жителей пустыни.
— Благодарю. Вы меня ждали?
— Я звонила Роне минут двадцать назад, просто удостовериться, что ей там не слишком одиноко. Она мне все рассказала про ваш краткий визит и ужасную новость о Чаке. — Ее зеленые глаза излучали дружелюбие. — Вы должны мне все рассказать попозже, теперь же я хочу, чтобы вы вошли и встретились еще кое с кем.
На ней по-прежнему были черные брюки и высокие сапоги черной кожи, вместо белой блузки — черная. Я подумал о властном характере этой девушки и о том, какими интересами заполнена ее жизнь.
Она посторонилась, пропуская меня, я зашел в гостиную. Человеку, поднявшемуся мне навстречу с ротангового кресла, было лет тридцать пять. Среднего роста, широкоплеч, сразу видно, что силищи его хватило бы на троих. Кожа — то, что можно было разглядеть под густыми усами и спутанной бородой, — загорела до черноты. Он улыбнулся, открыв сияющие белизной зубы.
— Лейтенант, — промурлыкала Лиза Фрейзер, — позвольте представить вам Хуана Эрнандеса.
— Очень рад, лейтенант. — Эрнандес сжал мне руку словно клещами. — Я только что услыхал про Мендозу. Не могу сказать, что это разрывает мне душу, но мне жаль, что все получилось таким образом.
Ответить на это было нечего, я просто усмехнулся и отпил из своего стакана.
— Хуан пользуется полной поддержкой организации ШЛюХИ в своей борьбе за признание профсоюза и предоставление людям нормальных трудовых и жилищных условий, — заговорила Лиза, как на митинге. — Мы тут в последний раз прикидываем, какую помощь может оказать организация завтра на демонстрации.
— Улыбки восхищения, трепещущие платочки и галлоны лимонада жаждущим героям, когда все кончится, — посоветовал я.
— Вы циник, — заметила она беспечно. — Что, собственно, еще ждать от полицейского.
— Всегда можно ждать от него чего-нибудь особенного, — добавил я.
Ее глаза выражали чувство беспомощности, пришедшее на смену беспечности.
— Ну, думаю, мне пора, — заявил Эрнандес решительно. — Поздно уже, а мне рано вставать.
— Проследите только, чтобы ваши люди не сбились с дороги во время марша во избежание неприятностей, — дал я совет.
Лиза съехидничала:
— Лейтенант знает, о чем говорит. Только вслушайтесь в его командирски властный тон. Сразу видно — порядок на дорогах всегда был его коньком.
Я сделал сладкую мину:
— Не умничайте, это может и по вас срикошетить.
— Ах, Господи, — прикинулась она удрученной, — я что-то не то сказала?
— Я пошел, — бросил Эрнандес.
Лиза проводила его до видавшего виды фургона, я тем временем удостоверился, что спальня пуста. Взревел мотор, и девушка вернулась, прикрыв за собой дверь.
— Он очень хороший человек — в этаком крестьянском духе, — сказала она. — Но до того упертый, просто с ума сойти!
— Что с остальными девочками? — спросил я. — Тренируются на пляже перед завтрашним маршем?
— Услыхав новости о Чаке, они решили вернуться домой, составить Роне компанию. Но поскольку должен был прийти Хуан, кому-то надо было остаться и встретиться с ним.
— Это для вас важно? Я имею в виду, оказать помощь со стороны Школы любви на демонстрации, — спросил я.
— Не думаю, что эти чертовы плантаторы так легко сдадутся только потому, что лишились Мендозы.
— Может, вы и правы, — ответил я вежливо. — Жаль, я упустил остальных двух девочек. Надеюсь, они с пути не собьются.
— С какой стати? — Она была сегодня на редкость терпелива.
— Ну, у них такая скверная память. Когда Стефани обнаружила в прошлую пятницу тело в спальне, то даже не вспомнила, что оно принадлежит ее подруге Элис Медине.
— Я говорила вам об этом.
— Говорили, — подтвердил я. — Потому что боялись, что выйдут на след школы. Вот думаю, почему Мэриан Нортон запуталась с фотографией Элис Медины на столе Чака Генри, опознав ее как его сестру.
— Я надеялась, это вполне очевидно даже для таких куриных мозгов, как ваши, — усмехнулась она.
— Видите ли, — отвечал я дружелюбно, — у меня возникло подозрение, что вы мне наговорили кучу всякой чепухи, чтобы я меньше размышлял о деле.
— Не совсем вас понимаю, но звучит красиво!
— Думаю, что я с самого начала недооценивал Школу любви, а именно этого вам от меня и надо было.
— Устала я от пустых разговоров, не пойму ни слова! Мне надо выпить. — Она кивнула в сторону ротангового кресла. — Если вы желаете остаться, лейтенант, присядьте и освежите мозги, пока я принесу выпивку.
Выпивку она готовила очень долго. Я сел в кресло и принялся потягивать то, что на вкус было хорошим шотландским виски со льдом. Наконец появилась Лиза и судорожно протянула мне свой стакан.
— Подержи-ка, — скомандовала она. — Мне надо в туалет.
— Будь как дома. У меня вся ночь впереди.
Это явно ее разозлило, она быстро ушла в спальню.
Я лениво размышлял на тему, поносит ли меня все еще шериф Лейверс или же плюнул и пошел домой. Передав единственного выжившего после перестрелки Тони ближайшей патрульной группе и попросив их позаботиться обо всех прочих формальностях, сам я направился на Пайн-стрит. Тони божился, что ничего не знал о планах Мендозы ни по поводу демонстрации, ни насчет убийства Элис Медины. Он так клялся, что, кажется, разуверился в собственном имени. А посему я великодушно скинул все это на шерифа, а сам покатил восвояси.
— Я тут вдруг припомнила, нам осталось кое-что доделать с прошлого раза, — раздался гортанный голос Лизы. — Отчего бы не начать прямо сейчас, с того момента, где мы остановились?
Она возвышалась в дверном проеме в одних черных сапогах, подчеркивающих белизну ее кожи и рыжеволосый конус лобка.
— На этот раз я надела сапоги. Подумала, ты сочтешь это более пикантным.
— Не думай обо мне, — прохрипел я сдавленно.
— А я и не думаю. Просто хотела посмотреть на твою реакцию. — Она шагнула в комнату. — Я рада, что ты не отказался от моего предложения в прошлый раз. Надеюсь, не откажешься и сейчас.
Рыжий треугольник сверкал как рубин. Зрелище было неотразимым.
— Ты требуешь? — осведомился я потрясенно.
— Требую.
— К сапогам, верно, хорошо подойдет хлыст, — сказал я. — Для полноты картины.
— Тебе это нравится? Полегче или посильнее?
— Нет, нет. Не обязательно. Так просто, разные мысли лезут в голову. Бывает, знаешь.
Уголки ее рта опустились книзу. В зеленых глазах зажегся недобрый огонек, она двинулась мне навстречу, покачивая тяжелыми грудями.
— Чего ты ждешь, лейтенант? — требовательно спросила она. — Разденешься, наконец, или нет? — В ее тоне явственно послышался свист воображаемого хлыста.
— Что это с вами, девками? — задумчиво спросил я. — То есть что это я вдруг стал такой соблазнительный? То Мэриан Нортон из кожи вон лезла, мол, я вся твоя, а когда не сработало, явилась ты. Сегодня вечером Рона молила о любви, и я не поддался, теперь опять ты с сапогами и прочим выдаешь неприличные авансы.
Она остановилась примерно в двух футах от меня. Большие коралловые соски набухли и отвердели, клитор наверняка налился от желания, или, может, мне застило глаза, поскольку я тоже стал ощущать яростную неудовлетворенность. Она произнесла насмешливо:
— Будешь вести себя хорошо, лейтенант, а не нести околесицу, тогда позволю тебе лечь и отдаться мне. Выпустишь таким образом свой пар.
— Вот спасибо! — Я надеялся, что выказал нужное смирение.
— Ну так оставь стаканы и приступим. — Она захохотала низким грудным голосом, так что по спине прошел холодок.
