— О «зайцах» не будем. Допустим, в последнюю минуту стюардессу свалил грипп, или она безумно влюбилась, или с ней случилось что-то еще, но она попросила подругу заменить ее. Вы бы об этом знали?
— Конечно. О таких заменах докладывают немедленно.
— Боюсь, я привел не очень удачный пример.
— Инспектор, вы когда-нибудь летали на пассажирских самолетах?
— Случалось.
— Я про трансатлантические. В другую страну?
— Раз или два.
— Тогда вы должны знать порядок. Позвольте объяснить. Если вы летите из одного города в другой в пределах страны, при покупке билета вы называете любые имя и фамилию, если, конечно, расплачиваетесь наличными. Такое право предоставлено вам законом. Назовитесь Авраамом Линкольном и летите отсюда в Атланту, штат Джорджия, и никто не будет тыкать в вас пальцем. Конечно, если вы назоветесь Авраамом Линкольном, а выпишете чек или предъявите кредитную карточку на имя Джефферсона Дэвиса,[10] это может вызвать определенные подозрения.
— Только может, — покивал Флинн. — Только может. Главное для американца, чтобы чек или кредитная карточка были настоящими.
— Если вы улетаете за пределы страны, ситуация несколько иная. Вы подходите к стойке регистрации. Наш сотрудник берет у вас багаж. Вы даете ему билет. Он взвешивает ваш багаж. По вашему билету он заполняет маршрутный талон для вашего багажа. Записывает в талон, куда направляется багаж и каким рейсом. На вашем багаже должны быть бирки с вашими именем, фамилией и адресом. Он должен сверить фамилию на бирке с фамилией на билете, убедиться, что они совпадают. Если на вашем багаже бирок нет, он даст их вам и опять проверит.
— Но багаж не открывается и не досматривается, не так ли?
— Нет. Если сотрудник, принимающий багаж, думает, что в нем что-то подозрительное, или подозрения вызывает человек, сдающий багаж, он обращается ко мне. Но к рейсу восемьдесят меня не вызывали. Я сам пару раз подходил к регистрационной стойке.
— Иногда багаж сдают за других людей. За отца, мать, за всю семью. Сопровождающий…
— Ничего такого на рейсе восемьдесят не было. Так вот, от стойки пассажиры направляются к посадочной галерее. Они и ручная кладь проходят электронный контроль. Мы можем даже досмотреть ручную кладь, потому что контроль ведется в присутствии полиции. Поэтому я уверен, что эта версия ФБР — полная чушь. Никто не мог попасть в самолет с радиопередатчиком. Этого человека задержали бы.
— Они говорят, что радиопередатчик можно замаскировать, к примеру, под слуховой аппарат.
— О боже!
— За теми, кто настроен на волну преступности, не угонишься. Особенно за фибби.
— Хорошо. Затем пассажиры подходят к контрольному пункту. Они показывают билеты и паспорта. Наш представитель должен убедиться, что в паспортах фотографии именно тех людей, которые их предъявляют, а имя и фамилия в паспорте совпадают с именем и фамилией в билете. Он отрывает от билета корешок с фамилией пассажира. Дает пассажиру посадочный талон с указанием его места в салоне самолета. Так вот, инспектор, наш сотрудник на контрольном пункте собрал корешки всех билетов, проданных на рейс восемьдесят. Все до единого.
— Понятно. И каждый мог зарезервировать себе особое место, не так ли?
— Да. Многие зарезервировали. Когда покупали билеты и когда регистрировались на рейс. Вы понимаете, кто-то путешествует вместе. Кому-то нравится сидеть на крыле, а кому-то — перед ним. Кто-то хочет расположиться поближе к туалетам.
— За стойку электронного контроля, в посадочную галерею проходят не только пассажиры, но и другие люди? — спросил Флинн.
— Они не должны проходить, но проходят, — признал Киркман.
— Люди никогда не делают то, что должны, — заметил Флинн. — Это проклятие большинства из них.
— Посадочные талоны забирают у пассажиров в одном из двух мест: или стюардесса у самолетного люка, или стюард на входе в телескопический трап.
— Если талоны собирает стюардесса, они улетают с ней в Лондон?
— Нет. Она передает их стюарду перед закрытием люка.
— И где собирали посадочные талоны на этом рейсе?
— Точно сказать не могу, но думаю, что у входа в телескопический трап. У стюардесс и так хватало забот. Перед трансатлантическим рейсом люди всегда нервничают, а особенно в столь поздний час.
— Значит, стюардесса скорее всего посадочных талонов не видела?
— Скорее всего нет.
— А по головам пассажиров считали? Иногда такое случается.
— Не на этом рейсе. Зачем? Самолеты из других городов прибыли в Бостон задолго до вылета. Я хочу сказать, инспектор, что все посадочные талоны на рейс восемьдесят находятся у нас. Ровно сто десять талонов.
— Значит, по головам не считали.
— Посадочные талоны — это посадочные талоны, инспектор.
— Интересное наблюдение. Мистер Киркман, еще один вопрос. Вы несколько раз упоминали, что ту ночь провели в аэропорту, то есть посадка пассажиров на рейс восемьдесят и взлет самолета пришлись на вашу смену.
— Именно. Такая уж у меня работа. Когда взлетает очередной самолет нашей авиакомпании, у меня всегда вырывается вздох облегчения. Я как раз выдохнул, направился в свой кабинет и тут услышал взрыв.
— Да уж, взрыв вышел громкий, — кивнул Флинн.
— Если я не упал замертво в тот момент, значит, умру естественной смертью, — криво усмехнулся Киркман.
— Загадывать не стоит, — посоветовал ему Флинн. — Как знать, что нас ждет впереди? Но скажите мне, вы, часом, не обратили внимание на троих мужчин, которые путешествовали вместе, возможно, одетых в темные деловые костюмы? Может, они даже показались вам иностранцами. Фамилии их Бартлетт, Карсон и Эбботт?
Киркман взглянул на список пассажиров рейса восемьдесят.
— Эбботт, Бартлетт и Карсон, похоже, путешествовали вместе. Но они не иностранцы.
— Я знаю. Но вы обратили на них внимание?
— Раз уж вы спрашиваете, я скажу, что обратил. Я помню троих мужчин в темных деловых костюмах. Вели они себя очень тихо, держались в стороне от остальных пассажиров… особенно от пассажиров из Сан-Франциско.
— Почему именно от них?
— Видите ли, они летели большой компанией на какое-то театральное сборище, все друг друга знали, выпили по пути в Бостон. А когда они узнали, что с ними полетит Дэрил Коновер, великий английский актер, так просто обезумели от счастья. Нет, конечно, ничего плохого они не делали. Устроили ему восторженный прием. Он действительно знаменитость.
— И как отреагировала знаменитость?
— Достаточно терпимо. Сначала, правда, Коновер рассердился. Буркнул что-то вроде: «Я очень устал. Вас не затруднит оставить меня в покое?» Они, конечно, не отставали. Тогда Коновер спросил стюарда, не сможет ли тот незамедлительно провести его в салон самолета.
— То есть он хотел попасть в самолет раньше остальных?
— Да.
— Ему разрешили?
— Да. Я сам провел его в салон первого класса. Он сказал, что нам следовало сделать это раньше. И был прав. Действительно следовало. Вы понимаете, знаменитости требуют особого внимания. Другие люди часто им досаждают. А они имеют право на то, чтобы их оставили в покое. Обычно таких, как Дэрил Коновер, мы проводим на борт самолета через зал VIP.[11] Так проще и нам, и им.
— Так почему Коновера сразу не провели на борт самолета?
— Не знаю. Наверное, он приехал поздно и сразу пошел в посадочную галерею.
— Билет он выкупил заранее?
— Нет. Я видел, как он оплачивал билет в аэропорту.
— А как насчет Перси Липера?
— Не знаю я никакого Перси Липера.
— Он только что стал чемпионом мира в среднем весе.
— А, вот вы о ком. Да, боксер на борту был. С расквашенным носом. Перси Липер? Я подумал, что мы с ним наплачемся.
— Почему?
— Очень уж он был возбужденный.
— Выпил?
— Нет. Сначала я подумал, что он пьян. Даже отобрал у него банку с пивом. Нет, он просто не мог стоять на месте. Пританцовывал и обнимал парня, который летел с ним.
— Вы отобрали банку пива у чемпиона по боксу?
Киркман улыбнулся.
— Есть чем похвалиться, а? Если б я знал, что он — чемпион, подумал бы дважды, прежде чем подходить к нему.
— Он крепко набрался?
— Да нет. Наверное, просто радовался жизни. Еще он произнес какое-то странное слово. Вроде бы не к месту помянул пепперминт.[12] Почему он вспомнил жвачку — не знаю.
Рука Киркмана, лежащая на столе, сжалась в кулак.
— Господи, а ведь все эти люди уже мертвы.
— Нет, не «то честный дух, скажу вам прямо»,[13] а «то это честный дух, скажу вам прямо!»
Актеры на сцене повернулись к человеку, который орал, сидя в кресле у центрального прохода пустого темного зала.
— И до этого. Не «Куда идешь? Я дальше не пойду», а «Куда ведешь? Я дальше не пойду».
