— Трес! — позвала меня мать, которая уже направлялась в нашу сторону.
Татуированный не привык к тому, чтобы его били по яйцам, поэтому он лежал, скорчившись, и о чем-то беседовал с тротуаром. Однако Рыжий пришел в себя гораздо быстрее, чем я ожидал, и начал на меня наступать, на сей раз с опаской, приняв боксерскую стойку и выставив вперед правый кулак. Я позволил ему дважды промахнуться, поворачивая тело на четверть круга и оказываясь вне пределов досягаемости. Это заставило его забыть об осторожности, он попытался изобразить хук левой, но совершенно не учел, что у него есть еще и правая. Мне не составило никакого труда увернуться, схватить его за грудь и одно запястье и перебросить через плечо.
Не выпуская его руки, я вывернул ее под таким углом, что ему пришлось лечь на живот, иначе я бы ее сломал. Я уперся коленом ему в спину и большим пальцем нажал на нервное окончание, которое находится сразу под локтем. Он завопил.
— Хочешь, я буду держать палец до тех пор, пока ты не вырубишься? — спросил я. — Или, может, расскажешь немножко о себе?
— Да пошел ты! — простонал он.
Ему, видимо, потребовалась огромное усилие воли, чтобы заговорить. Или просто он знал, что его дружок не будет вечно лежать на земле. На самом деле татуированный уже с трудом поднимался на ноги, и мы оба понимали, что я не смогу одновременно удерживать Рыжего и приветить татуированного.
Он передвигался еще довольно странно, однако приложил все силы, пытаясь использовать против меня борцовскую хватку, но я поднырнул под его руки, ударил в живот плечом, а потом надавил вверх и вперед. В результате мне удалось сбить его с ног, и он снова повалился на спину, только на этот раз ударился намного сильнее.
Я же зашагал навстречу матери, пытаясь одновременно отдышаться. Мне не удалось разобраться в выражении ее лица — глаза были широко раскрыты, но страха я в них не видел. Скорее взгляд человека, многие годы верившего в привидения и вдруг обнаружившего, что призрак пожимает ему руку.
Рыжий и татуированный лежали на земле и проклинали все на свете.
Я попросил у матери листок бумаги и ручку. Она несколько мгновений не сводила с меня глаз, потом принялась рыться в сумочке. На большом красном листе почтовой бумаги я написал: ВОЗВРАТ ОТПРАВИТЕЛЮ. И поставил свое имя.
Записку я засунул между пуговицами рубашки рыжего.
— В любом случае спасибо, — сказал я.
Прежде чем они сообразили, что пострадали не так сильно, я взял мать за руку и повел ее по Куин-Энн. И даже сумел посадить в машину до того, как она решила, что пришла пора поговорить.
— Трес, что…
— Понятия не имею, мама, — ответил я немного резче, чем собирался. — Извини, что ты при этом присутствовала. Наверное, меня решили немного поучить дружки Боба Лэнгстона, прежнего жильца, которого мне пришлось вышвырнуть из дома. Ривас сказал, что он служит в армии. Похоже, ребятишки тоже. Вот и все.
Видимо, мои объяснения показались ей неубедительными, и она продолжала на меня смотреть, ожидая ответа получше.
Я чувствовал себя измотанным, такое ощущение возникает, когда адреналин перестает бушевать в крови, но попытался выдавить из себя улыбку.
— Послушай, все хорошо.
Она отвернулась и посмотрела сквозь ветровое стекло.
— Ты мой единственный сын, Трес.
Моя мать обладала огромной силой духа. Несмотря на эксцентричность, в критической ситуации она за одну минуту превращалась в кремень. Не думаю, что я когда-либо видел, чтобы она плакала или была так потрясена, как несколько мгновений назад. Мать улыбнулась мне, пытаясь успокоить. Когда я наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку, я почувствовал, что она едва заметно дрожит.
— Позвони мне завтра, — попросила она.
После того как мать уехала, я вошел к себе и запер дверь. Роберт Джонсон принялся обнюхивать мои ноги, учуяв чужой запах рыжего и его дружка, а я сидел в темноте и набирал номер Лилиан.
После десяти гудков ее автоответчик не включился, и я решил, что она уже вернулась из Ларедо. Было почти десять часов. Я мрачно подумал, что она дома, но не хочет брать трубку.
Я смотрел на кофейный столик и пачку вырезок, которые мне днем дал Карлон Макэфри, и видел ухмыляющееся лицо отца на той, что лежала сверху. Взглянув на снимок, я вдруг понял, как отчаянно хочу увидеть Лилиан. Мне требовалось от нее нечто чистое и физическое, не имеющее отношения к нашему прошлому. Я смахнул вырезки на пол. Потом отправился к холодильнику и достал оттуда два предмета, которые купил у Пэппи под влиянием минуты: упаковку из шести бутылок лимонада «Биг Ред» и бутылку текилы. И вышел к своему «Фольксвагену». К нам направлялась летняя гроза, которая перевалила через Балконный Откос,[33] но я уже раньше опустил верх машины, сел за руль и, думая о будущем, поехал в сторону Монте-Виста.
В Сан-Антонио нет места, более наполненного одиночеством, чем Олмос-Парк. Ночью можно пересечь дорогу, проложенную по насыпи, глядя на океан виргинских дубов, и не увидеть даже намека на расположившийся вокруг город. Только вы, ваша машина и насыпь. Если только вы не школьная подруга моей матери Уитли Страйбер. Тогда компанию вам составит НЛО.
Сегодня смазанные вспышки молний освещали парк, превратив его из черного в темно-зеленый. Гром скользил над верхушками деревьев, точно масло на горячей сковороде.
По всей Акация-стрит дружно лаяли собаки, ругая грозу. В доме Лилиан царила темнота, если не считать маленькой малиновой лампочки, которая стояла на тумбочке около кровати, и сквозь опущенные жалюзи наружу просачивался розовый свет. Я разглядел машину Лилиан на дорожке около дома.
По соседству пятеро или шестеро детей Родригесов, бесстрашно и без присмотра, катались в полумраке на роликах по тротуару, радостно вереща всякий раз, когда раздавались раскаты грома. Музыка в доме их родителей сегодня звучала приглушенно, словно из почтения к грозе.
Я остановился у обочины, выбрался из машины и отнес упаковку с лимонадом и бутылку текилы на крыльцо перед входной дверью. Два ухмыляющихся отпрыска Родригесов чуть не сбили меня с ног, когда я проходил мимо них.
В корзинке, которую Лилиан использовала для почты, лежала пачка писем и рекламных буклетов. Газеты валялись на крыльце. Я подумал, что, наверное, она вошла в дом через заднюю дверь. Или поехала в Ларедо не на своей машине и еще не вернулась. Я стал размышлять, чью машину Лилиан могла взять, чтобы отправиться на границу, и мне совсем не понравились возможные варианты.
Звонок не работал. Я очень громко постучал в раму сетчатой двери, но Лилиан вполне могла меня не услышать. Ветер набирал силу, и лепестки индийской сирени и старой розы, росших около ее дома, рассыпались по двору, точно конфетти.
Я постучал три раза с перерывами, толкнул дверь и обнаружил, что она не заперта.
— Лилиан?
Поставив упаковку с лимонадом и текилу на кофейный столик, я снова ее позвал. У дивана на полу валялись журналы, и я понял, что Лилиан не изменила своему принципу «прочитай и брось».
Единственным светом в доме была розовая полоска, которая пробивалась из-под двери спальни. Я осторожно засунул внутрь голову, ожидая увидеть, что Лилиан лежит, свернувшись калачиком, под одеялом. Но моим глазам предстала неубранная кровать и наполовину выдвинутый ящик с нижним бельем. Лилиан в комнате не было.
Неприятное обжигающее ощущение начало набирать силу у меня в груди.
Я проверил комнату в задней части дома, потом кухню. Маленький радиоприемник о чем-то беседовал сам с собой, устроившись на разделочной доске. Полная раковина посуды не представляла собой ничего особенного, если не считать того, что посуда была вымыта, но ее не сполоснули.
У меня в голове начали возникать самые разные предположения, которые мне совсем не хотелось рассматривать. Я снова проверил входную дверь, затем окна на предмет взлома, но не нашел ничего очевидного, хотя на старой, истерзанной временем дверной коробке вряд ли остались бы заметные следы, а оконные щеколды ужасающе легко открывались. Стереосистема стояла на месте, автоответчик был выключен, никаких сообщений я на нем не обнаружил. Компьютерные диски и бумаги валялись вокруг письменного стола, но на первый взгляд ничего из техники не пропало. Кто-то недавно здесь что-то искал, не особенно заботясь о порядке, но это вполне могла быть и Лилиан. Я не увидел никаких указаний на то, что она собиралась в дорогу, но и определенных доказательств, что не собиралась, тоже.
И тут я услышал стук роликов по деревянному полу у себя за спиной. Одна из дочерей Родригесов остановилась около двери в спальню и ухватилась за косяк, чтобы сохранить равновесие. У нее были длинные волосы и маленькие глазки, загоревшиеся, когда она посмотрела на меня, на платье в красно-белую полоску резвились смешные медвежата.
