– Честно, – пообещал Персон, вытаскивая платок величиной с парус и вытирая им лоб.
Двери лифта с шипением раскрылись. Шафт посмотрел в кабину, в которой он мог бы съехать вниз и потом – теперь он был уверен – без помех выйти на улицу, и снова перевел взгляд на Персона. Персон ждал.
– Честно, – повторил Шафт, делая шаг в сторону Персона. Двери лифта закрылись.
Буфорд уже успел прибраться в комнате, то есть поднял стулья, которые они с Шафтом опрокинули. Теперь он, ссутулившись, сидел на одном из них и грыз костяшки пальцев на левой руке. Пальцы его правой руки нервно барабанили по бедру. Когда вошел Шафт, он не поднял головы.
Шафт занял соседний стул, а Персон снова уселся в свою ванну и пробурчал:
– Чего ты хочешь?
Конверт с деньгами так и валялся на столе. Вопрос Персона означал: ты хочешь еще денег?
Шафт, конечно, хотел денег. И как можно больше. Но это были детали, а сейчас он хотел поговорить о главном.
– Две вещи, – сказал он. – Во-первых, я хочу знать, с кем у тебя конфликт и почему. И, во-вторых, – Шафт кивнул в сторону Буфорда, – что ему от тебя надо и как он это планирует получить. Ты отвечаешь первый. Так в чем же дело?
У Персона, безусловно, было больше мозгов, чем у бегемота, которого он напоминал.
– Героин, – невозмутимо произнес он. – Латинский Гарлем. Район Сто шестнадцатой улицы и Бродвея.
– Почему? Это же давно кончилось.
Персона рассмешила его наивность.
– Где-то семь-восемь лет назад итальянцы решили, что они больше не будут контролировать наркоту. В то время вокруг было полно наркоманов и мелких наркодилеров. Любой пацан мог в школе подойти к учителю и достать у него грамм героина. Все только и делали, что продавали эту гадость и ширялись. И вот итальяшкам стало трудно за этим следить, потому что у них не стало людей.
– Почему?
– Потому что времена изменились. Раньше приходили молодые. А где они сейчас? Разбежались по колледжам, изучают экономику, торгуют недвижимостью. Никто больше не хочет пачкаться с наркотой.
Ну еще бы, думал Шафт. Если дон собрался определить сынка в бизнес, он пошлет его проходить науку в Гарвард, а не на улицу.
– И вот они решили, – продолжал Персон, – что отдадут розничную торговлю в Латинский Гарлем, кубинцам и пуэрториканцам, а сами будут заниматься только крупными поставками.
– А ты здесь при чем?
– При том, – зло и поучительно вставил Буфорд, – что латиносы ничего не получили. А он получил.
– Ты перехватил у них героин? – спросил Шафт.
Персон с достоинством кивнул.
– И какой доход это приносит?
И опять ответил Буфорд:
– Восемь – десять миллионов в первый год. Догадываюсь, что сейчас – больше, потому что он расширил сеть. Но точную сумму может назвать только он сам.
Шафта разбирал смех. Что может быть смешнее – мафия уходит из бизнеса по причине нехватки персонала! Они думали, что передадут дела латиносам, которых легко контролировать, но не тут-то было. Персон, вероятно, без труда поглотил латиносов. А почему бы и нет? Они почти такие же черные, как негры. И со временем становятся все чернее из-за бедности и изоляции. Итальянцы больше не низшая каста преступного мира. Теперь они аристократы. Андероцци должен был об этом знать. Почему же он его не предупредил? Неужели он так занят поисками ниггеров у себя под кроватью, что забыл самое главное? Нет, на Андероцци это не похоже. Сукин сын просто не хотел говорить.
Мысли Шафта плавно перетекли к деньгам, к призовому выигрышу.
– Восемь – десять миллионов, – задумчиво проговорил он.
– Да нет, там не так много, – сказал Персон.
– Да ладно, расскажи это своей бабушке, – возразил Буфорд, выпрямляясь на стуле.
– Эй, приятель, полегче, – попросил Шафт.
Буфорд взглянул на него – в первый раз с тех нор, как пытался снести ему голову. В глазах горела ненависть, но голос пока был сдержанным.
– А тебе не кажется, Шафт, что стоит иногда послушать, что тебе говорят? Поинтересоваться, что происходит вокруг? Ты понимаешь, что этот гад делает на черных столько денег, сколько белым никогда и не снилось?
– Что ты болтаешь, недоумок? Разве ты не веришь в равные возможности? – съязвил Шафт.
– Однажды, – сказал Буфорд, – ты, он и все предатели нашей расы будут лишены права называться черными. Наступит день, когда черные братья перестанут пить кровь друг друга, когда...
– Ой, да заткнись ты, – отмахнулся Шафт.
– ... все негодяи вроде этой свиньи и прихвостни белых вроде тебя будут заживо жариться на костре, и я еще посмотрю на это.
– Не дождешься.
– Дождусь! И посмотрю! И тогда вся эта проклятая страна будет полыхать огнем.
– Ну ладно, хватит! – заорал Шафт.
Буфорд привстал со стула и принял положение для прыжка. Он, казалось, готов был запрыгнуть на небо, чтобы метать оттуда громы и молнии на головы неверных.
– Я уже убедился, что ты сумасшедший. Раньше я только строил догадки. – Обернувшись к непроницаемой туше Нокса Персона, он заявил: – Теперь я все для себя выяснил. А ты, я полагаю, и раньше все знал. Надеюсь, ты понимаешь, что этот балабол к тебе обращался, а не ко мне?
– Я сам решаю, с кем мне говорить, – взвился Буфорд.
– Заткнись, – приказал Шафт.
В воздухе запахло насилием, которое могло обрушиться на Шафта или вылиться в общую потасовку. Буфорд открывал и закрывал рот, как рыба на берегу. Шафт был очень зол. Не на Буфорда с его дурацким красноречием, а на себя. Он зря потратил время.
– Ты слышал, что он говорит, – сказал он Персону, – он не меня хочет убить, а тебя. Либо он, либо ты.
Персон был невозмутим.
– Я же сказал, что он знает, где Беатрис. И ты тоже знаешь, глухонемой болван.
– Ты можешь жаловаться в профсоюз, но двенадцать долларов в час стоит только моя жизнь. Моя смерть стоит значительно дороже, – нагло заявил он Персону.
Шафт покинул его резиденцию с десятью тысячами долларов в кармане. Это было в десять раз больше того, что лежало в первом конверте. Он предупредил Персона, что возьмет с него еще десять тысяч по окончании работы. Шафт не считал это вымогательством, просто на основе полученной информации он произвел переоценку риска, связанного с работой. Теперь начнется настоящая охота. Теперь он знал, где сидят фазаны.
Он вышел в сопровождении присмиревшего Бена Буфорда. Буфорд похож на собаку, думал Шафт. Он не угомонится, пока вволю не полает, не порычит и не покусается.
– Ты же хотел разобраться с этим жиртрестом, – говорил Шафт, когда они в полночном тумане шли к перекрестку. – Я дал тебе шанс.
Шафт жалел, что на нем нет плаща. Он где-то оставил его и не помнил где. В кабинете Андероцци? У себя в офисе? В подвале? У Элли? Если костюм пострадает еще, в нем нельзя будет выйти на улицу. Он купил его у хорошего парня по имени Берк неподалеку от Седьмой авеню. Берк бы сейчас не узнал в этой драной тряпке своего костюма. Но если ему рассказать, в каких переделках он побывал за последние двадцать четыре... сорок восемь... нет, – о боже! – семьдесят два часа...
Несмотря на позднее время, на Бродвее было много машин. Шафт вспомнил, что сегодня четверг и магазины и кафе закрываются под утро. Люди встречаются в кафе, чтобы пожаловаться друг другу на высокие цены в универмаге "Блуминдейлс". Чем больше жалуются, тем больше едят.
– Но на твоем месте, – продолжал он, не получив ответа от Буфорда, – я не стал бы его убивать. Ведь за все нужно платить.
Они стояли на углу. Буфорд повертел головой, осматривая разрезанную Бродвеем авеню с ее маленькими темными магазинчиками. Он сделал два звонка из телефона-автомата в туалете Персона. Ему требовались новые люди вместо пятерых убитых.
– Не учи меня жить, – хмыкнул он, но, впрочем, без вызова.
– Послушай, приятель, – вздохнул Шафт, – мне надоело с тобой спорить. У меня есть работа, и я намерен ее выполнить. Я должен разыскать и доставить Персону его дочь. Мне плевать, чем он занимается, пусть хоть торгует рабами. Предупреждаю: не мешай мне. Я все равно это сделаю.
К ним приближалось, сверкая крышей, желтое такси – "шевроле". Шафт поднял руку, и такси остановилось. Водитель был черный. Какой, оказывается, простой бывает жизнь.
– Я позвоню, если ты мне понадобишься, – сказал Шафт, берясь за ручку дверцы.
– А что, если вчера ночью это было ЦРУ, а не те, о ком ты думаешь?
– Ты говоришь по-испански?
– Немного. А что?
– Тогда тебе пора прятать свою задницу на Кубе.
Шафт залез в машину и потянул на себя дверцу.
– Бен, мне жаль твоих людей, – сказал он и захлопнул дверцу, не дожидаясь ответа. Хотя ответа, скорее всего, и не последовало. – Виллидж, – сказал он толстому водителю в клетчатой кепке, который смотрел на него через плечо, вывернув свою жирную шею. – Поезжайте по Девятой авеню за Четырнадцатую улицу.
Да, мерзавцы хотели его убить только потому, что к нему на Таймс-сквер приходил Нокс Персон. Шафт перебирал и отсортировывал в мозгу все события, что произошли с той ночи, как обычно старуха-нищенка перебирает содержимое мусорного ящика. Такси проезжало по Девятой авеню. Качая головой и криво ухмыляясь, он смотрел в темноту. Какой расчет! Какая быстрота и хладнокровие! Он был для них такой удобной жертвой. Они отслеживали каждое движение Персона – с тех пор, как сцапали Беатрис. Разделавшись с тем, к кому Персон обратился за помощью, они бы показали ему, как он бессилен, одинок и окружен со всех сторон. Копы, разумеется, не придумали бы ничего лучше, чем выдать убийство за расовую разборку. А что, если в подъезде не стояли бы люди Буфорда с автоматами?
