Да, мерзавцы хотели его убить только потому, что к нему на Таймс-сквер приходил Нокс Персон. Шафт перебирал и отсортировывал в мозгу все события, что произошли с той ночи, как обычно старуха-нищенка перебирает содержимое мусорного ящика. Такси проезжало по Девятой авеню. Качая головой и криво ухмыляясь, он смотрел в темноту. Какой расчет! Какая быстрота и хладнокровие! Он был для них такой удобной жертвой. Они отслеживали каждое движение Персона – с тех пор, как сцапали Беатрис. Разделавшись с тем, к кому Персон обратился за помощью, они бы показали ему, как он бессилен, одинок и окружен со всех сторон. Копы, разумеется, не придумали бы ничего лучше, чем выдать убийство за расовую разборку. А что, если в подъезде не стояли бы люди Буфорда с автоматами?
"Прекрати гадать, что было бы, если бы, – приказал он себе. – Ты отлично знаешь, что в этом проклятом мире только настоящее имеет смысл".
Такси миновало Двадцать вторую улицу. Здесь жила Элли. Он даже не позвонил ей. Сейчас она, должно быть, ложится в постель. Не сказать ли молчаливому водителю, чтобы он остановил машину, потому что клиент хочет пойти спать к одной девушке? Нет, мерзавцы, наверное, сторожат его у дверей ее квартиры с автоматами наизготовку. Проклятье! Нельзя о ней думать. Встав на линию огня, надо забыть о девках. Сейчас не важно, чего ему хочется. Он должен выяснить, чего хотят они в обмен на Беатрис. Возможно, они, как Буфорд, хотят всего Персона с потрохами. Белые или черные, все хотят одного и того же.
Когда Девятая авеню сменилась Хадсон-стрит, таксист объявил:
– Четырнадцатая улица!
– Поезжайте дальше. До третьего перекрестка.
Они проезжали мимо темных и мертвых ночью холодильников мясокомбината. Через несколько часов сюда придут рабочие, зажгутся огни, и Уэст-Виллидж вернется к жизни. Окоченевшие, покрытые жиром туши начнут снимать с крюков и отправлять в мясные лавки и крупные рестораны. В этом районе Виллидж было тихо, точно за городом. Поэтому Шафт и жил здесь, но сейчас эта тишина ему не нравилась.
– На следующем перекрестке поверните на Джейн-стрит, – сказал он водителю, – и поезжайте до первого светофора. Я там выйду.
Джейн-стрит. Он увидел свой четырехэтажный кирпичный дом на углу, взглянул на окна своей квартиры – крайней угловой на третьем этаже. Опускал ли он шторы? Сейчас они были опущены. Он обычно делал это, но иногда и нет. Шафт любил расхаживать по квартире голым. Он голым готовил кофе, заскакивал в душ, брился, готовил еще кофе и одевался, только когда шел на улицу. Иногда перед выходом он поднимал шторы, чтобы не возвращаться потом в угрюмую темную пещеру. Но сейчас он не помнил.
Горели оранжевые фонари у бара "Доктор Но" напротив его дома. Они походили на полые тыквы, внутрь которых ставят зажженные свечки в ночь Хэллоуина. Мерзавцы сидят, наверное, сейчас в баре, смотрят на его окна и ждут, пока в них загорится свет. Шафт злорадно им этого желал. В баре собирается всякий сброд, который запросто лишит последнего ума двоих обыкновенных полусумасшедших убийц. Музыка бьет их по голове, к ним липнут пьяные проститутки и обкуренные писаки, умоляя послушать, что они сочинили сегодня и что собираются сочинить завтра.
Шафт заплатил четверть доллара сверх причитающихся доллара сорока пяти центов и вышел на улицу. Ночь пахнула на него сыростью. Было где-то около часа. Он поежился от пронизывающего ветра. Весна в Нью-Йорке никогда не наступает. Вслед за этой промозглостью сразу придет лето. Надо будет поставить в офис кондиционер. Персон купит ему немного прохлады жарким летом. Он посмотрел налево, потом направо. По всей улице тянулись ряды припаркованных машин. "Фольксвагены", "тойоты" и "фиаты" жались друг к другу носами и хвостами, словно собаки странной породы обменивались приветствиями.
Насколько он мог видеть, ни вокруг, ни у его подъезда не было ни души. А кто сидит в машинах? Стоит в подъезде? Кто прячется за шторами в его квартире? Он помедлил у бокового входа в бар, взвешивая все возможные причины убивать его здесь. С профессиональными душегубами всегда проще иметь дело, думал Шафт. Они мыслят прямолинейно. Если им надо тебя убить, они убьют, но выберут такое время и место, чтобы было поменьше хлопот. Со стороны их поведение может выглядеть запутанным и нелогичным, но это совсем не так.
"Все, что тебе нужно, Шафт, – говорил он себе, – это залезть в голову бешеному кролику, который лет сто прыгал по сицилийским холмам, затем приехал в Латинский Гарлем и теперь смекает, где и как достать Джона Шафта, неизвестного ранее ниггера, подрывающего такой отлаженный криминальный бизнес. А потом переместиться в голову Джона Шафта и смекнуть, как завалить парочку бешеных кроликов, прежде чем они сумеют завалить его".
– Гады, – пробормотал он, приоткрывая дверь.
В лицо ему ударила горячая волна голосов, звона игровых автоматов и музыки, приправленная запахами виски и пота. Он надеялся, что они сидят в дальнем углу бара и смотрят на его окна. Там их легче будет достать.
Они были там. Двое. Голый Шафт на фоне белой стены выделялся бы меньше, чем эти битюги среди веселых и пьяных посетителей бара. Считается, что убийца не должен привлекать к себе внимания. Если, например, вам кто-то сильно мешает, вы выписываете из Детройта или Сант-Луиса человека, похожего на продавца игрушек, он быстро и незаметно делает свое дело и быстро исчезает. Эти же двое, видимо, олицетворяли другое клише, сохранившееся в мире традиционного насилия. Взглянув в дальний конец бара, Шафт понял, что его убийцы хлопот не страшатся.
Бар "Доктор Но" занимал угол Джейн и Хадсон-стрит и имел в длину тридцать футов. Они сидели у окна на Хадсон-стрит, что позволяло им контролировать его гостиную, кухню и спальню на третьем этаже в доме напротив. Подъезд хорошо просматривался из окон, выходящих на Джейн-стрит. Архитекторы будто специально спланировали мир для того, чтобы бандиты, как сытые жабы, могли сидеть и ждать, пока мимо будет пролетать что-нибудь съестное.
Пусть они были жабы, но Шафт вовсе не желал быть для них москитом. Продвигаясь в толпе, он начал стягивать пиджак. На вид им было по тридцать – тридцать пять лет. В бизнесе достаточно давно. Им хватило жестокости, чтобы выжить, но не хватило ума выйти из простых исполнителей.
По пути Шафт столкнулся с двумя девицами в мини-юбках в компании худосочного очкастого парня в твидовом костюме. Мини-юбки на девицах трещали по швам. Отличительной чертой Уэст-Виллидж являлось то, что все его жители выглядели как писатели. На самом деле очень немногим приходилось что-то писать. Чаще приходилось выписывать фальшивые чеки. Однако пухлые девицы никогда не жаловались на фальшивые чеки от худосочных парней.
У ближнего конца стойки, где помещалась откидная панель, четверо здоровых черных мужчин сгрудились вокруг маленькой блондинки. Бармен выходил из-за стойки в среднем три раза за ночь, чтобы выкинуть за дверь очередного буяна. Клиент обыкновенно орал, что ноги его больше не будет в этой дыре, но назавтра все равно являлся.
За стойкой сегодня работал Ролли Никерсон – высокий тощий актер, который обычно пребывал под сильным кайфом. Выбрасывая из плеч свои длинные руки, как осьминог – щупальца, он одновременно открывал бутылки, вытирал стойку, смешивал коктейли и колол лед. Амфетамин скворчал у него в мозгах, и он действовал точно заведенный. В баре "Доктор Но" бармены бывали либо невероятно заняты, либо совершенно свободны – и молча стояли за стойкой, улыбаясь в просящие глаза посетителей. Никто не жаловался. Если кому-то не нравилось, он мог пойти в "Бистро" на Джейн-стрит или "Белую кобылу" на Хадсон. Проходя этот путь, любой так или иначе окосевал.
Шафт проталкивался сквозь толпу, закатывая рукава рубашки. Он внимательно следил за всеми, а не только за парочкой в углу. В баре были люди, которых он знал и которые могли бы сказать своим спутникам: "Смотри, а вон и Шафт. Помнишь, ты видел его, когда..." Он надеялся, что эти двое – даже если и знают, как его зовут, что маловероятно, – не такие дураки, чтобы открывать пальбу при любом подозрительном звуке, но осторожность и тут не повредит.
Он вытащил конверт из кармана пиджака и стал открывать, держа у самых глаз, как опасливый картежник – карты. Чертовы деньги были почти все по сто долларов. Покопавшись в конверте, он наконец нашел две купюры по пятьдесят и засунул конверт в левый задний карман.
Шафт протиснулся в тесное окружение хихикающей блондинки. Одного местного парня он знал. Остальные, совершенно чужие, подозрительно на него уставились: что это еще за хмырь?
– Привет, – сказал он своему знакомому. Тот, кажется, служил лифтером в какой-то башне неподалеку. Шафт вручил ему свой пиджак, а галстук засунул в карман рубашки. – Подержи минутку, ладно?
Парень был пьяный, в заломленном на правое ухо берете, но сейчас слишком растерялся, чтобы устраивать шум. Он взял пиджак и только спросил:
