И уж конечно они знали, по меньшей мере думали, что знают, какое им уготовано будущее.
Впервые, пожалуй, Рафаэль понял, что это такое — знать собственное будущее.
Теперь он стал хозяином не только своей жизни, но и смерти, и мысль эта несла с собой безмерное облегчение.
Первый раз они пришли на этот пригорок, когда свалку только начали огораживать. За годы она расползлась, заняла чуть ли не всю отведенную ей территорию. Отдельные зоны — для металла, расплющенных автомобилей, старых покрышек, стекла и многого другого — сливались между собой, оставляя лишь узкие долины меж горами отходов цивилизации, формируя новый, несвойственный природе ландшафт.
Когда солнце опускалось за дальнюю сторону сетчатого забора, яркие, параллельные земле лучи отражались от миллионов и миллионов блестящих поверхностей, будь то осколки стекла или хромированные и никелированные кусочки металла. И, преломляясь, меняли цвет на красный и зеленый, желтый, серебристый, даже синий. Солнце уходило за горизонт, а эти отражения, это великое множество новых источников света, изменяли оттенки, набирали яркость, так что резало глаза, потом тускнели, создавая ощущение непрерывного движения. Горы отходов соединяли воедино извилистые песчаные дороги, по которым грузовики привозили все новые и новые порции. Тут и там виднелись пруды, некоторые немалых размеров, заполненные отработанным маслом и химикалиями. В косых лучах солнца их маслянистая поверхность окрашивалась в удивительные цвета.
После того, как солнце зашло и погас закат, Рита и Рафаэль раздели друг друга и слились воедино на пластиковой клеенке. За долгие годы делали они это столько раз, что Рафаэль безошибочно находил место, где расстелить клеенку, чтобы под нее не попали камешки или кусочки металла и стекляшки. Он полагал, что все их дети были зачаты на этом пригорке.
Потом они уселись, прижавшись друг к другу, наблюдая, как над холмом всплывает луна. В воздухе пахло металлом. Легкий ветерок охлаждал их разгоряченные обнаженные тела.
На холм взбегала автострада. И когда луна на мгновение застыла у его вершины, мчащиеся по автостраде автомобили, казалось, проскакивали сквозь нее, купаясь в ее сиянии.
— Я хочу, чтобы все уехали отсюда, — повторил Рафаэль.
В лунном свете он прочитал на лице Риты простой вопрос: «Но как это сделать?»
— Мой отец, даже твоя бабушка, Мама. А главное — дети. Ты меня слышишь?
— Ты хочешь, чтобы все уехали отсюда, — эхом откликнулась Рита.
— Да, — кивнул Рафаэль. — Запомни это.
Рита сидела, привалившись спиной к его животу, плечи ее прижимались к груди Рафаэля.
— А что нам делать с индейкой?
Рафаэль обнял ее чуть ниже миниатюрных грудей.
— Приготовим ее.
— Но как? У нас нет духовки, в которую влезет такая индейка. Даже в трейлере Моргана.
Рафаэль на мгновение задумался.
— Придется разрезать ее на части.
— И что потом?
Вновь Рафаэль задумался.
— Поджарим.
— Но у нас нет пропана. Я уже не помню, когда он у нас был.
Пропан ассоциировался у Рафаэля с недоступной роскошью: возможностью сыпать растворимый кофе в горячую воду. Рита и он практически никогда не ели горячей пищи.
— Раздели индейку на куски и отдай тем, у кого есть пропан. Они поджарят их и часть вернут нам.
— Хорошо.
— Только ничего не давай Алессандро.
— Почему?
— Не знаю. Я купил ему пиво, и неожиданно он обозлился на меня. Может, ему не понравилось, что я угощаю его пивом. Может, он недоволен тем, что у меня есть работа. Короче, он сказал, что не хочет нашей индейки.
— Мне понравились мои платья.
Рафаэль наклонил голову, коснулся губами ее волос.
— Правда?
— Они изумительные. Такие красивые.
Он поцеловал Риту в висок.
— Так приятно сделать что-то для тебя.
— А вот другие подарки…
— А что с ними такое?
Рита хихикнула.
— Глупые они какие-то.
— Почему?
— Бейсбольная перчатка для младенца.
— Он вырастет, и она будет ему в самый раз.
— Все равно здесь никто не играет в бейсбол.
— Люди играют в бейсбол, — возразил Рафаэль. — В других местах.
— О да, — вспомнила Рита пожелание мужа. — В других местах.
Его правая рука сжала левую грудь Риты.
— Или ты думаешь, что Фрэнки не сможет стать знаменитым бейсболистом? Почему бы и нет?
— Говорят, в следующем году школьный автобус не будет останавливаться здесь. Остановка даже у съезда на свалку опасна для детей, сидящих в автобусе. Да никто из наших детей и не ездит в нем, — в темноте Рафаэль почувствовал слезы на щеках Риты. — У них нет одежды, чтобы ходить в школу. Каждое утро автобус останавливается и ждет, а затем уезжает. Теперь он даже не будет останавливаться.
— Это неважно, — ответил Рафаэль.
— Но читать…
— Они не будут ходить в школу здесь. Они пойдут в школу в другом месте. Там, где играют в бейсбол.
Рита вновь засмеялась.
— «Игрушечный доктор» для Лайны.
— А что в этом смешного?
— Она никогда не видела доктора. Даже не знает, что доктор делает.
— На коробке все нарисовано.
— Впрочем, при необходимости мы сможем воспользоваться термометром.
— А во что играют здесь дети? — спросил Рафаэль.
— Строят дороги из земли и песка.
— Понятно.
— Лайна укачивает палочки. Носятся по свалке.
— Там они работают, — возразил Рафаэль. — Это работа.
Луна поднималась все выше, затмевая блеск звезд и свет фар мчащихся по шоссе автомобилей.
Рита опять хихикнула.
— А музыкальная машина, которую ты привез Марте.
— А что в ней плохого?
— Кто научит Марту играть на ней?
— Сама научится. Она же сочиняет свои песни.
— Машина работает на электричестве.
— И что?
— У нас нет электричества, глупыш.
— Оно есть в других местах.
— Ты сумасшедший, — Рита повернулась, прижалась щекой к груди Рафаэля. — Мой милый сумасшедший.
— Так я привез не те подарки? — спросил Рафаэль.
— Да нет. Подарки прекрасные. Я оставлю их в коробках. До лучших дней.
— До лучших дней. — Рафаэль не помнил, чтобы Рита когда-либо говорила о «лучших днях».
— Как по-твоему, теперь мы сможем поехать на автогонки, раз у тебя есть работа? Мы же никогда их не видели. Скорость у машин огромная, а шины обгорают, когда они срываются с места, и в воздухе стоит запах жженой резины и специального топлива, которое заливается в баки, кажется со спиртом. Правильно? Некоторые машины развивают такую скорость, что для их остановки требуются парашюты. Если идет дождь, то гонки задерживаются, пока не высохнет асфальт. Луис был там, на своем грузовике. И брал с собой Нито. Ты сможешь занять у Луиса грузовик и отвезти нас на гонки? Мы бы взяли с собой и детей. Я уверена, что их пропустят без билетов.
Луна расплылась перед глазами Рафаэля. Он мигнул. Луна снова стала круглой. Уж он-то никогда не поедет на автогонки. От слез луна опять расползлась, словно клякса.
— Рафаэль? — Рита приподняла голову, чтобы посмотреть на лицо мужа.
Рафаэль откашлялся.
— Когда-нибудь. Может, вместе с Луисом.
— Я думаю, он не откажется.
Долго они сидели, вслушиваясь в дыхание друг друга.
Наконец Рита шевельнулась.
— Пора идти. Пока не налетели мухи. И крысы не нашли нас.
— Да, — Рафаэль потянулся. — Почему мы не принесли с собой что-нибудь выпить? Раньше-то приносили.
— Ты вроде бы не хотел. — Рита встала. — Не забудь завтра отдать мне твою новую рубашку. Я ее выстираю. Я хочу, чтобы в четверг ты хорошо выглядел.
— Ты проснулся?
— Нет, — ответил Рафаэль отцу.
Улыбнулся, прежде чем открыть глаза. Отец всегда будил его этой фразой. А он никогда не отвечал иначе.
Отец тоже улыбался.
— Нито и Эйман прорезали новую дыру в заборе.
Рафаэль лежал в старом, веревочном, много раз чиненном гамаке, подвешенном между крюком на стене их жилого фургона и давно засохшим деревом. Фрэнки, сын Рафаэля, спал, свернувшись клубочком, рядом с ним, с кулачком во рту, положив голову на живот Рафаэля.
Лучи утреннего солнца уже добрались до них. Тела обоих блестели от пота. Кроме того, по запаху чувствовалось, что младенец во сне описал бок отца.
— Пойдем со мной на свалку, — продолжил отец. — Я хочу тебе кое-что показать.
Рафаэль зевнул.
— Все равно нужно забрать ребенка с солнца, — убеждал его отец.
Взяв Фрэнки на руки, Рафаэль сел и перекинул ноги через край гамака.
Чуть приоткрыв глаза, Фрэнки потер кулачком нос и губы.
Затем заплакал.
Отец Рафаэля улыбнулся.
— Он голоден.
— Естественно, — кивнул Рафаэль.
Вместе они направились к дверце фургона.
Рита уже спускалась по ступенькам.
