Я бы, наверное, еще долго говорил в том же духе, не очень вникая в смысл собственных слов, не перебей она меня голосом, похожим на рев тюленя:
— Все это сейчас не имеет никакого значения, мистер Марло. Я решила прекратить дело. Мне вернули монету.
— Одну минуту, — сказал я.
Положил трубку на полку, открыл дверцу телефонной будки и высунул голову, втянув полной грудью то, чем дышат в аптеке вместо воздуха. Никто не обратил на меня внимания. Стоя за прилавком табачного отдела, аптекарь в голубом халате с кем-то разговаривал. У питьевого фонтана мальчик мыл стаканы. Две девушки в брюках играли в пинбол. Высокий, тощий субъект в черной рубашке и бледно-желтом шейном платке стоял у книжного стенда и листал журналы. На бандита вроде бы не похож.
Я захлопнул дверцу, поднял трубку и сказал:
— Простите, крыса в ногу вцепилась. Сейчас все в порядке. Значит, монета у вас? Вон что. Каким образом?
— Надеюсь, вы не очень разочарованы, — сказала она своим низким, непреклонным голосом. — Обстоятельства несколько изменились. Я еще не решила, говорить вам или нет. Заходите завтра утром. Поскольку я не собираюсь продолжать расследование, ваш аванс пойдет в счет гонорара.
— Постойте, — перебил я. — Вам действительно вернули монету? Вернули, а не просто пообещали?
— Конечно, вернули. А сейчас я устала, поэтому, если вы…
— Одну минуту, миссис Мердок. Все не так просто, как вы думаете. За это время кое-что произошло.
— Утром расскажете, — буркнула она и повесила трубку.
Я вывалился из кабины и закурил. Пальцы не слушались. Пошел к выходу. Аптекарь теперь был один. Чинил перочинным ножиком карандаш. Вид хмурый, сосредоточенный.
— Отличный у вас карандашик, — сказал я ему.
Он удивленно посмотрел на меня. Девушки в брюках удивленно посмотрели на меня. Я подошел к висевшему за прилавком зеркалу и удивленно посмотрел на себя.
Потом сел на табурет у стойки и сказал:
— Двойную порцию шотландского виски. Неразбавленного.
На меня удивленно посмотрел продавец:
— Простите, но это не бар, сэр. Можете купить бутылку в винном отделе.
— Не бар? — переспросил я. — Ну да, не бар. У меня был шок. Я немного не в себе. Дайте мне чашку кофе, только некрепкого, и бутерброд с ветчиной на черством хлебе. Хотя нет, лучше не надо. До свидания.
Я сполз со стула и тихо пошел к двери. Так тихо, как сыплется с горы тонна угля. Человек в черной рубашке и желтом шейном платке насмешливо смотрел на меня из-за номера «Нью-Рипаблик».
— Чем пялиться в эту газетенку, почитал бы лучше что-нибудь стоящее: про любовь или убийства, — посоветовал я ему из лучших побуждений.
И вышел. Кто-то у меня за спиной заметил:
— В Голливуде таких полно.
Поднялся ветер, сухой и порывистый. Он играл верхушками деревьев, отчего дуговые фонари в переулке отбрасывали тени, похожие на ползущую лаву. Я развернулся и опять поехал на восток.
Ломбард находился в Санта-Монике, недалеко от Уилкокса, — тихое, старомодное заведение, немало повидавшее на своем веку. На витрине выставлено все, что только можно себе вообразить: от комплекта искусственных мушек для ловли форели в тонкой деревянной коробке до портативного органа; от складной детской коляски до студийной фотокамеры с четырехдюймовым объективом; от перламутрового лорнета в потертом плюшевом футляре до однозарядного старого кольта 44-го калибра, из тех, какими до сих пор пользуются в Калифорнии блюстители порядка, обучавшиеся у своих дедов, как взводить курок и стрелять.
Когда я вошел, у меня над головой звякнул колокольчик, кто-то внутри зашаркал и высморкался, послышались шаги. За прилавком появился старый еврей в высокой черной ермолке, он улыбался мне из-под спущенных на нос очков.
Я вытащил кисет, вынул из него дублон Брешера и положил монету на прилавок. Стоя у окна из прозрачного стекла, я чувствовал себя раздетым. Обшитых деревом кабинок с резными плевательницами и самозапирающимися дверьми здесь не было.
Еврей взял монету и взвесил ее на ладони.
— Золотая? — подмигнув, сказал он. — Золотишко припрятали, а?
— Двадцать пять долларов, — сказал я. — Жена и детки голодают.
— Какой кошмар. Золото, по весу чувствую, что золото. Золото или, может, платина. — Привычным движением бросил монету на маленькие весы. — Золото, — определил он. — Значит хотите за нее десять долларов?
— Двадцать пять.
— И что я буду с ней делать за двадцать пять долларов? Продавать, что ли? В ней золота хорошо если на пятнадцать долларов. О’кэй, пятнадцать долларов.
— У вас сейф надежный?
— Послушайте, мистер, лучше сейфов, чем у меня, вам не найти. Можете не беспокоиться. Так, значит, пятнадцать долларов, да?
— Выписывайте квитанцию.
Писал он старательно, высунув язык. Я дал ему свое настоящее имя и адрес: Голливуд, Норт-Бристол-авеню, Бристол-апартментс 1634.
— Жить в таком районе и занимать пятнадцать долларов… — печально сказал еврей, оторвал мне половину квитанции и отсчитал деньги.
Я зашел в аптеку на углу, купил конверт, попросил ручку и отправил самому себе залоговую квитанцию.
Хотелось есть, в животе было пусто. Я заехал в Вайн перекусить и опять отправился в центр. Ветер все крепчал и стал еще суше. От песка руль покалывал пальцы, в носу свербило.
В окнах высоких домов зажигались огни. Серо-зеленое здание универмага на углу Девятой и Хилл-стрит залито светом. Отдельные окна загорались и в Белфонт-билдинг. В лифте, на сложенной мешковине, тупо — как с того света — уставившись перед собой, неподвижно сидел все тот же старый конь.
— Случайно не знаешь, как мне найти управляющего? — спросил я.
Он медленно повернул голову и посмотрел на меня:
— В Нью-Йорке, говорят, скоростные лифты есть. Только сел — и уже на тридцатом этаже. Быстро. Нам бы такие.
— Плевать я хотел на Нью-Йорк, — сказал я. — Мне и здесь неплохо.
— Таким бегункам небось и лифтеры нужны хорошие.
— Брось ты, папаша. Они там только и знают, что на кнопки нажимать. Нажал, сказал: «Доброе утро, мистер Как-вас-там» — и смотри себе в окошко, природой любуйся. Вот ты — другое дело. С такой машиной, как у тебя, не всякий справится. Ты работой доволен?
— Я работаю по двенадцать часов в день, — отвечал он. — И не жалуюсь.
— Смотри, чтоб тебя в профсоюзе не услышали.
— Знаете, что может профсоюз?
Я покачал головой.
Он стал подробно рассказывать про профсоюз и его возможности. Потом опустил глаза и, глядя чуть в сторону, спросил:
— Я вас уже где-то видел?
— У управляющего, — подсказал я.
— С год назад он разбил очки, — сказал старик. — Вот смеху-то было.
— Ясно. Скажи, где может быть управляющий в это время?
Он покосился на меня:
— Ах, управляющий! Дома, где же еще.
— Ну да. Может, дома. Или в кино пошел. Где его дом? Как его зовут?
— Вам что-то нужно?
— Да, — я стиснул кулак в кармане, еле сдерживаясь, чтобы не завопить. — Мне нужен адрес одного из его арендаторов. Адреса этого арендатора нет в телефонной книге — домашнего адреса. Понимаешь, не знаю, где он, когда не работает. Где его дом. — Я выкинул вперед руки и медленно вывел в воздухе: Д-о-м.
— Кто именно? — спросил старик. Вопрос был задан так прямо, что я даже вздрогнул.
— Мистер Морнингстар.
— Он не дома. Еще у себя в конторе.
— Точно?
— А то нет. Я не особенно приметлив, но он старик, как и я, и его я заметил. Он еще не спускался.
Я вошел в кабину и сказал:
— Восьмой.
Он с усилием захлопнул двери, и мы потащились наверх. Больше он на меня не смотрел. Кабина остановилась, я вышел, но он не сказал ни слова и даже не взглянул в мою сторону. Уставившись перед собой, сидел, сгорбившись на деревянном табурете, покрытом куском мешковины. Когда я повернул за угол коридора, он так и сидел. И на лице опять появилось отсутствующее выражение.
Две двери в конце коридора были освещены. Единственные на этаже. Я остановился перед ними, закурил и прислушался. Ни звука. Открыл дверь со словом «Вход» и вошел в узкую приемную с закрытой конторкой секретарши. Деревянная дверь по-прежнему приоткрыта. Подошел к ней, постучался и позвал:
— Мистер Морнингстар.
Никакого ответа. Тишина. Не слышно даже дыхания. Волосы шевельнулись у меня на затылке. Я шагнул в комнату. Лампа под потолком освещает стеклянный купол ювелирных весов, полированные края старого письменного стола вокруг обтянутой кожей столешницы, боковую крышку и тупоносый черный ботинок, с белой каемкой хлопчатобумажного носка.
Ботинок находится в неестественном положении и смотрит на угол потолка. Сама нога выглядывает из-за большого сейфа. Когда я шел по комнате, мне казалось, что увязаю в грязи.
Лежит, скрючившись, на спине.
