– Макги? Идите сюда, старина.
Пройдя через небольшую террасу, я вступил за ним в просторный кабинет. Это было мужское помещение. Кожа и дерево, камень, книги и бар, письменный стол, витрина с ружьями; в большом, глубоком камине уютно потрескивали поленья. В руке у Джаса был стакан, и он предложил мне самому смешать выпивку. На широкой стене за баром висел огромный портрет маслом Моны Фокс-Йомен. На ней было переливающееся темно-голубое платье с глубоким декольте. Сидя на скамейке, она со спокойной, уверенной улыбкой смотрела в комнату – женщина была лет на пять моложе той, что умерла на моих глазах.
Джас был в шлепанцах, серой фланелевой рубахе и выгоревших почти добела брюках. Я сел в кожаное кресло напротив него. Он заговорил:
– По средам вечером я бываю в Хлопковом клубе. Бифштекс и покер. Когда как, но чаще не везет. Вы играете в покер?
– Да, и тоже проигрываю.
– Эти вечера по средам обходятся мне тысчонки в три за год. – Он ткнул пальцем за плечо назад. – Кухарка, горничная, слуга и садовник, поди, сейчас у себя теряются в догадках – синьор патрон в среду вечером остался дома! А возможно, им наплевать. Правда?
– Мы сейчас играем в покер, мистер Йомен?
Он рассматривал меня. Кто знает, какая кровь течет в его жилах. Немного индейской – это уж точно, древнее наследство. Только теперь я обратил внимание на его руки – тяжелые, с крупными суставами и набухшими жилами. Когда-то познавшие тяжелейший труд, ни от чего другого такими они не бывают.
– Почему вы думаете, что знаете правила?
– Не думаю. Просто догадываюсь. Здесь они еще имеют особый запах. Сила проявляется иным способом, что поделаешь – феодальная система. Что-то подсказывает мне, что этот одинокий рыцарь в тонких доспехах проиграет. Поэтому придется либо к нему присоединиться, либо не играть. Только не знаю, сдадут ли мне карты.
– Дела сейчас не так просты, как когда-то.
– Ничего нет простого.
– Этот ваш одинокий рыцарь, парень, прискачет, выберет себе замок и атакует его. Только, может, выберет такой, где водяной ров разрушен, подъемные решетки развалились, и там вообще никого нет.
– Значит, наш рыцарь не очень хороший наездник и боится драконов. А может, у него нет другого выхода.
– Думаете, я сделал вам вчера предложение?
– А разве нет?
– Если б у вас не было чего-то на уме, вы не пришли бы.
– Мистер Йомен, если я предлагаю вам карту, а вы ею не воспользуетесь, что ж...
– К черту, Макги, вы уже впутались в дело! Все уже пришло в движение, и весь замок рушится.
Откинувшись на спинку кресла, я вертел в руках стакан.
– Она хотела нанять меня, чтобы я помог ей избавиться от вашей опеки. Обещала мне половину суммы, которую я смогу у вас оторвать. Обо мне узнала от нашей общей знакомой. Мне известно, что ее наследство вы промотали. Знаю, что были ее опекуном. Кажется, понимаю, почему вам было выгодно на ней жениться. Но чувствую также, что женитьба дала вам больше, чем вы рассчитывали.
– У вас очень своеобразный подход к делу, Макги.
– Я специализировался в качестве спасателя. Но ее предложение мне не хотелось принимать.
– Почему?
– У меня создалось впечатление, что ей хотелось от меня чего-то несбыточного. Словно принуждала себя к этой акции. По-моему, она, собственно, готовила трагическую сцену, во время которой отказалась бы от любовника. Слезы, прощай, милый, возвращаюсь к мужу, ничего другого мне не остается. Таким мне представлялись ее дальнейшие шаги. Она вздыхала бы здесь до тех пор, пока не убедила вас, что сердце ее разбито, а потом вернулась бы на прежнюю колею. Понимаю, вы относитесь ко всему скептически, Джас. Спросите Микеле Мацари. По его мнению, это была просто романтическая игра. Думаю, игра кончилась, во всяком случае для нее. Не дали ей времени доиграть.
– Кто не дал времени?
– Те, кого сейчас выслеживает Бакльберри. Следы-то они не все замели, Джас. Ребята из лаборатории сегодня обнаружили улики. Клочок легочной ткани и тождественная группа крови. На том самолете улетели запасные игроки. Уэбб скорее всего тоже мертв.
Откинув голову на высокую спинку кожаного кресла, он выглядел так, словно в любую минуту может заснуть. В камине рухнуло полено, рассыпав искры. Допив стакан, он медленно поднялся. Подошел к ее портрету и, сунув руки в задние карманы брюк, смотрел на него.
– Знаете, старина, какую воду мы черпаем из этих глубоких колодцев?
– Не понимаю.
– Глубинную, вкуснейшую воду, сохранившуюся с тех времен, когда здесь были болота, озера, гигантские ящеры и папоротники с дерево. Когда мы ее вычерпаем всю, не останется ни капли. Уже завтра все насосы могут заработать впустую и выкачивать из глубины только сжатый воздух. И дни этого края будут сочтены.
– Я этого не знал.
– Никакая это не тайна. Мы не думаем об этом. Такое знание ужаснет любого. Ведь и о собственной смерти человек никогда не думает, а она под боком. Никому ее не избежать. А сюда нанимают других, бурят новые скважины и выкачивают воду все быстрее и больше.
– Выглядит как-то глупо.
Повернувшись к бару, он налил еще и, не торопясь, вернулся в кресло.
– Черт возьми, но это и в самом деле глупо. – Он крепко провел ладонью по лицу от лба до подбородка. – Транжирство. Надежда. Откуда мне знать? Кажется, посмотришь – сразу ясно, что мир катится в тартарары. А взглянешь через минуту, и опять безоглядно надеешься, что перед тобой открыты сотни возможностей, и ты в любую минуту можешь действовать. Но однажды сразу навалится чересчур много забот. И все. Просто – сразу и чересчур. Парень, вчера я это понял. Я уже сорок лет играю в покер. Видел это по вашим глазам, по вашим губам. Этот Фреди Бакльберри! Боже мой! Сегодня вечером позвонил мне. Милый Джас, все так и есть, как мы предполагали. Совершенно точно – улетела с профессором. Этот пигмей не знает, что прошлая ночь стала для меня решающей. Сегодня уже все равно. Вчера вечером я слегка напился. Сегодня будет так же, старина. Вчера я взял «крайслер», поехал в горы по тому серпантину – его придумал один горе-политик, а когда его построили, мне тоже перепало из государственных средств. Холодный месяц освещал все вокруг, а наверху, на ровной площадке, есть кусок дороги, так... километров шестьдесят, – прямой как стрела. Скорость была сто сорок, выключив фары, я пустился напропалую – огромная машина шла как игрушка. Наскочил на большого зайца, шум был как от выстрела. Убит наповал – выглядел страшно. И он тоже был из мяса и крови. Снял я ногу с педали и медленно скатился вниз, пока не наткнулся на хилое деревце. Посидел с минуту, потом вышел взглянуть на капот. Там оказалась вмятина, подсохшая кровь и светлые волоски. Счистил их – они были мягкие. Я прошел мимо дерева и стал смотреть на звезды. Твердил себе, что будет время – получу четыре туза сразу. Что еще почувствую вкус бренди и сигары после доброго бифштекса и испытаю наслаждение. Убеждал себя, что я все тот же старый черт, что еще погарцую на женщине под собой, переживу минуты, когда кажется – вот оно, и пропади пропадом все остальное. Посвистывая, я сел за руль, развернулся и поехал по той же дороге – с зажженными фарами, медленно и осторожно, как старая дама. Я уже думал, что давно проехал то место, когда трупик зайца возник перед фарами, и я, дурак, остановился и зачем-то вышел. Крепко ему досталось, но шкурка была чистой, и тело не растерзано. Ладонями чувствовал, какой он еще теплый. Я его поднял и, перебравшись через кювет, опустился на колени; как собака лапами, вырыл ямку, положил его и еще прикрыл носовым платком, прежде чем засыпать землей. Господи, прямо как ребенок хоронит мертвую птичку. Утрамбовал землю и, еще стоя на коленях, взглянул на звезды, дивясь, какого дурака из меня разыграли. Понял, что все в мире имеет ценность. Покер и бренди, сигары и молодая девчонка. Все важно.
Допив, он отнес стаканы к бару и снова наполнил. Момент оказался неподходящим, чтобы отказываться.
Подав мне напиток, он сел.
– Знаете, что ярче всего отпечаталось в моей памяти? – Улыбка делала его значительно моложе. – Три года. Я прослышал о племенных кобылах на продажу и взял ее с собой в Монтану, где хотел их как следует рассмотреть. Там везде была свежая весенняя трава, все вокруг цвело. Мы поднялись на один холм и, перевалив через вершину, спустились по другой стороне. Те кобылки мне понравились. А ей не понравился парень, который их продавал. Господи Боже мой, каких только глупостей не совершаешь! Километра на три вокруг нас не было ни души. Вдоль ручья бродили пасущиеся кони. Мы пошли по травянистой ложбине. И тут вдруг стали орать друг на друга, едва не стукаясь носами. Она вдруг влепила мне затрещину, да так, что я отлетел. Обычно я замечал, когда она собирается на меня кинуться, но в тот раз застала меня врасплох. У меня был испорченный зуб, который тут же страшно схватило. Я врезал ей в ответ. Придя в себя, Мона опять размахнулась, а я снова ответил. Клянусь, мы раз шесть обменялись оплеухами, и мне уже стало смешно, когда заметил, как дергаются уголки ее рта. И тут мы зашлись от смеха, заливались, как дети. Не прошло и двух минут, как мы скинули с себя барахло и уже лежали среди цветов, словно юные любовники. Наверное, неприлично вспоминать такую непристойность? – Он нервно рассмеялся. – У нас обоих так распухли лица, что мы стали похожи на белок, прискакавших с орехами к дуплу.
