– Это я вижу, – протянул я. – Почему бы тебе не заглянуть в свое досье, нет ли там чего-нибудь про ВАМ?
– Досье, – хмыкнул Косгроув. – Ас чего это я должен показывать тебе досье, ты, гринго?
Да и какое такое досье? – Он как-то сказал мне, что четырежды смотрел "Сокровища Сьерра-Мадре" в кинотеатре старого фильма в Кембридже.
– У тебя нет досье?
Он пожал плечами.
– Есть, небольшое, но основной материал здесь, в башке. И в ней ничего нет про ВАМ. Но это и неудивительно. Эти группы все время возникают и распадаются, как мелкие забегаловки. Или меняют название, или одна группировка откалывается от другой. Еще вчера я о них ничего не знал, а сегодня они – сенсация недели. Когда я делал серию своих статей о подобных группах, большинство этих сумасшедших занимались автобусными перевозками[21]. Эти пожиратели макрели боялись, что ниггеры оттрахают их дочерей, и все, о чем они могли думать, – это как удержать черных подальше от дочек. Правда, дочки и сами не очень-то следили за своим поведением, но, так или иначе, если тебе хотелось основать группу протеста, ты отправлялся в Южный Бостон с криками: «Ниггер! Ниггер!»
Он произносил это как "нигга".
– То есть система развивалась на местах?
– У-у-у, да, – сказал Косгроув. – Народ обычно сам брался за дело, пока вы у себя на Севере цыкали на нас и посылали сюда федералов. Одним словом, на Юге творился жуткий разгул расизма.
– Я, кажется, слышал, что ты тоже участвовал в движении за свободу слова, голосования и коммунистической пропаганды в Миссисипи несколько лет назад?
– У меня был дедушка-северянин, – сказал Косгроув. – Должно быть, что-то передалось по наследству.
– И куда же подевались те люди, которые раньше стояли в кругу, скандируя "никогда" и бросая камни в детей?
– Большинство из них, – ответил Косгроув, – несколько изменили точку зрения. Но я понимаю, к чему ты клонишь. Ну, я бы сказал, что многие из них, обнаружив, что ниггеры совершенно не хотят трахать их дочек, теперь зациклились на идее, что гомики вознамерились поиметь их сыновей, и собирают группы, чтобы швыряться камнями в гомосексуалистов.
– Какие-то конкретные личности?
Косгроув пожал плечами:
– Черт, да не знаю я, приятель. Тебе не хуже моего известно, что глава всех ультраправых в этих краях – Фикс Фэррелл. Клянусь Богом, он, должно быть, даже бедных эскимосов ненавидит.
– Да, про Фэррелла я знаю, но думаю, что парень вроде него не будет ввязываться в такое дело.
– Только потому, что он сидит в мэрии? – удивился Косгроув. – Слушай, ты что, мальчик?
– Я не говорю, что он чист. Я говорю только, что такие дела ему не нужны. Думаю, человеку вроде него выгодно существование Рейчел Уоллес и ей подобных. Они дают ему повод для борьбы. Фэрреллу не нужно, чтобы ее похищали или запрещали ее книгу. Ему бы хотелось, чтобы она продавала свои труды и надрывала свои легкие, а он тем временем будет составлять планы ее нейтрализации.
Косгроув постучал по зубам резинкой, которая находилась на конце желтого карандаша.
– Неглупо, – сказал он. – Пожалуй, ты сейчас нарисовал неплохой портрет Фикса.
– Как ты думаешь, он может подсказать, к кому мне стоит заглянуть?
Косгроув тут же покачал головой:
– Глупости. Он не выдает возможных сторонников, а человек, выступивший против активистки движения феминисток и лесбиянок, не может быть у него на плохом счету.
– То есть люди из ВАМ доверяют ему?
– Мне-то откуда знать? – возмутился Косгроув. – Господи, Спенсер, ты умеешь тянуть жилы, вот что я скажу.
– Да, а еще я обалденный телохранитель, – добавил я.
Косгроув пожал плечами:
– Я поспрашиваю, поговорю у себя в отделе. Если что-нибудь услышу, звякну тебе.
– Спасибо, – сказал я.
Я когда-то был знаком с парнем из ку-клукс-клана.
Его звали Манфред Рой, и я когда-то, когда еще служил в полиции, помог сцапать его за хранение порнографических материалов. Это было довольно давно, когда хранение порнографии считалось более серьезным проступком, чем сейчас. А Манфред заложил парня, у которого он их купил, и друзей, которые были с ним, когда он их покупал, и тогда мы закрыли его дело. Его имя так и не всплыло в газетах. Он ; жил со своей матерью, и, если бы она узнала правду о сынке, ее бы это подкосило. Я ушел из полиции, но Манфреда из виду не упускал. Много ли вы знаете людей, состоящих сейчас в ку-клукс-клане? Если вы хоть раз встретите такого типа, то уже никогда не забудете о нем.
В тот год Манфред работал в парикмахерской, что на первом этаже Парк-Сквер-Билдинг. Маленький паренек, блондин, подстриженный под "ежик". Под халатом парикмахера на нем была клетчатая фланелевая рубашка, хлопчатобумажные штаны и дешевые, но начищенные до блеска коричневые мокасины. Это было не какое-нибудь захудалое местечко. Порезаться здесь вы могли только по собственной вине.
Я сидел в кресле в ожидании своей очереди и читал " Глоб". Там была статья о прениях в городской ратуше по проблемам таможни. Я прочитал первый абзац, потому что статья была подписана "Уэйн Косгроув", но даже хорошее отношение к нему не помогло мне осилить второй абзац.
Работали четыре парикмахера. Один из них, толстый парень с коком под Элвиса Пресли, облитым лаком и абсолютно неподвижным, сказал:
– Следующий!
– Нет, спасибо, я подожду его, – откликнулся я, показывая на Манфреда.
Тот стриг какого-то седого человека. Он бросил на меня взгляд, затем снова посмотрел на клиента, а потом до него дошло, кто я такой, и он уставился на мое отражение в зеркале. Я подмигнул ему, и он тут же опустил глаза на седую голову у себя под носом.
Он управился с седовласым за пять минут, и настала моя очередь. Я уселся в кресло, но Манфред заявил:
– Сожалею, сэр, у меня сейчас обеденный перерыв. Может быть, другой парикмахер...
Я широко ему улыбнулся и обвил его рукой:
– Это даже лучше, Манфред. На самом деле мне просто нужно потолковать с тобой, так что я тебя угощаю.
– Вообще-то у меня встреча кое с кем.
– Отлично, с этим кое-кем я тоже побеседую. Пошли, Манфред, столько времени не виделись.
Цирюльник с коком глазел на нас. Манфред стащил свой белый халат, и мы вместе направились к двери. По пути я взял в гардеробе свое пальто.
Выйдя в коридор, Манфред сказал:
– Черт вас возьми, Спенсер, вы хотите, чтобы меня вышвырнули с работы?
– Манфред, Манфред, – сказал я. – Как это невежливо. Я бы даже сказал, не по-христиански. Я пришел посмотреть на тебя и угостить тебя ленчем.
– Почему вы не можете оставить меня в покое?
– У тебя еще остались эти надувные резиновые девчонки, которыми ты когда-то занимался?
Мы шли вдоль аркады Парк-Сквер-Билдинг. Когда-то это было стильное место, потом запаршивело, а теперь переживало период возрождения. Манфред, пока мы шли, разглядывал свои туфли.
– Я тогда был другим, – сказал Манфред. – Я тогда еще не обрел Христа.
– И ты тоже?! – воскликнул я.
– Я и не надеялся, что вы поймете.
Около поворота на Сент-Джеймс-авеню стоял небольшой киоск, где продавались сэндвичи. Я остановился.
– Как насчет сандвича и чашечки кофе, Манфред? За мой счет, разумеется. И еще йогурт и, если хочешь, яблоко. Я плачу.
– Я не голоден, – ответил он.
– Хорошо, обойдемся без кормления, – сказал я. – Надеюсь, ты не будешь возражать, если я пообедаю.
– Почему бы вам попросту не пойти обедать и не отстать от меня?
– Я только возьму здесь сандвич, и мы прогуляемся, может быть через улицу к автобусному кольцу, посмотрим, не происходит ли где-нибудь смешение рас или что-либо подобное.
Я купил бутерброд – пшеничный хлеб с тунцом, красное яблоко и кофе в бумажном стаканчике. Яблоко я положил в карман, а сандвич съел на ходу. В дальнем конце аркады, где когда-то находился кинотеатр "Парк-сквер", мы остановились. Я уже расправился с сандвичем и потягивал кофе.
– Ты все еще состоишь в клане, Манфред?
– Конечно.
– Я слышал, ты стал региональным руководителем, или Великим Высоким Имперским Аллигатором – как оно там у вас называется? по Массачусетсу. Он кивнул.
– Вот это да, – восхитился я, – следующий шаг вверх – разве что устроиться играть на пианино в перерывах на конференции по проблемам детей из неблагополучных семей.
– Вы глупы, как и все либералы. Ваша раса растворится среди других, культура, существующая десять тысяч лет и создавшая величайшую в истории цивилизацию, погибнет, утонет в море полукровок и дикарей. А выиграют от этого одни коммунисты.
– Любой культуре, произведшей на свет скотину вроде тебя, Манфред, не помешает улучшение, – вставил я.
– Идиот, – отозвался он.
– Но я пришел сюда не для того, чтобы спорить с тобой о чистоте нации.
– Вы бы проиграли.
– Возможно, – сказал я. – Ты ведь профессиональный расист и проводишь свою жизнь в спорах. Ты специалист. Это твоя профессия, но не моя. Я и двух часов в месяц не трачу на споры о чистоте расы. Но, если я и проиграю в споре, то после этого выиграю в драке.
