Около четырех зазвонил телефон. Это была Уилкинз с длинным, как моя рука, списком фирм, холдинговых компаний, дочерних компаний, контор, занимающихся размещением недвижимости, и различных агентств, которые все существовали под крышей “Атена Холдинга Лимитид”. Я знал, что основная масса информации была получена не в Сомерсет-Хаус, а от доброго горожанина, крепко поработавшего в пабах на Минсинг Лейн и Флит Стрит. Когда я закончил письменный прием перечня, Уилкинз спросила:
— Вас интересует что-нибудь конкретное?
— А что, должно интересовать?
— Принимая во внимание Джозефа Бовану и некоего джентльмена по имени Джимбо Алакве, который заходил сюда сегодня утром поболтать о вас, я подумала, что...
— Как вы с ним поболтали?
— Он сказал мне, что может достать мне электрическую печатную машинку с пятидесятипроцентной скидкой. Вы хотите, чтобы я поподробнее узнала о “Юнайтед Африка Энтерпрайсиз”?
Я сказал, что хочу. Эта компания была в списке, который она только что продиктовала.
Через полчаса мне позвонил Денфорд. Мистер О'Дауда, сказал он, хочет получить отчет о положении дел на настоящий момент и подробности моего визита к Зелии. Он полагает, что вы уже видели ее.
— Я ее видел и ничего не получил от нее.
— Ничего?
— Абсолютно ничего. Но я ухватил другую ниточку, которая, возможно, поможет мне.
— Мистер О'Дауда оценил бы более подробную информацию об этой новой ниточке. Вы понимаете?
— Конечно. Очень скоро я сообщу детали.
— Короче говоря, вы пока еще никуда не продвинулись?
— Я представил себе, как заморгали его холодные агатовые глаза.
— Да, я бы сказал, что это справедливое резюме. Но не волнуйтесь. Я не падаю духом. И жаждущее сердце летит все время впереди, на милю обгоняя шелест давно уставших шин.
— Прошу прощения.
— Это я так. Но вы можете сделать для меня кое-что полезное. Мне нужен полный список гостей, друзей и членов семьи, которые могли находиться в эвьенском шато мистера О'Дауды в последние две недели перед отъездом Зелии на красном “Мерседесе”. Могу я это получить?
На том конце провода пауза затянулась несколько дольше обычного, затем он сказал:
— Думаю, что да.
— Сейчас?
— Нет. Мне нужно навести кое-какие справки.
— Хорошо. Я позвоню завтра или послезавтра. Да, вы можете сообщить мистеру О'Дауде одну вещь. Некий мистер Джимбо Алакве — мой секретарь даст вам его адрес — предложил мне три тысячи фунтов, чтобы я оставил эту работу. Интересно?
— Вы, конечно, отказались.
— С большим трудом.
Около шести, когда я все еще лежал на кровати и думал о том, что надо принять душ и спуститься в бар выпить чего-нибудь, зазвонил телефон. Портье сообщил мне, что меня хочет видеть мисс Джулия Юнге-Браун.
Я встретил ее у двери. Она вошла с ослепительной теплой улыбкой и спадающей с одной руки норковой накидкой, распространяя вокруг себя приятный аромат “Жюли Мадам”. После несколько часового созерцания потолка мои глаза испытывали определенные трудности с фокусировкой. Она села в кресло, скрестила прекрасные, длинные ноги, одернула свое черное платье и сказала:
— Я никогда не видела мужчин с такими опухшими глазами. Пили в обед?
— Они всегда делаются такими, когда я сплю днем. Пару порций виски и все тут же вернется на место. Куда мы поедем ужинать?
— Никуда. Почему вы не оставите все это?
— Вы решили, что я — не в вашем вкусе?
— Это еще пока в процессе рассмотрения. Что вы узнали у Зелии?
— Зелия, — сказал я, — это женщина, которая требует понимания. Я мог бы кое-что узнать у нее, если бы мне удалось на достаточное время оторвать ее от мозаичной головоломки.
Она холодно посмотрела на меня, но в ее взгляде, мне показалось, было чуть-чуть больше тепла, чем во взгляде человека, еще не закончившего процесс рассмотрения. Она слегка тряхнула головой и из-под черной пряди мягких волос выглянул кораллово-розовый кусочек уха, который тут же стыдливо спрятался обратно словно морской анемон.
— Зелия, — сказала она, — провела почти весь сегодняшний день на кровати, вся в слезах. Я еще никогда ее такой не видела. Что, черт побери, вы ей сказали? — Последняя фраза прозвучала очень резко и жестко.
— Когда вы приехали?
— В обед. Что вы сделали с Зелией?
— Поездка на “Фейсл Веге” была приятной?
— Да. Не увиливайте. Если вы можете только причинять Зелии боль, то оставьте, черт возьми, ее в покое. Да, возможно, — она посмотрела на меня с выражением сердитой задумчивости, — вы мне очень не понравитесь.
— Жаль. Я бы предпочел обратное. И не заводитесь так по поводу Зелии. Между нами, она разбудила во мне Сэра Галахада, и я просто рвусь в бой. Мне нравятся большие, красивые девушки. Но мне не нравится, когда они заморожены. Они должны быть теплыми и полными жизни. Поэтому почему бы вам не замолчать и не отдать мне тот конверт, который вы вертите в руках.
Она посмотрела на свою правую руку и, казалось, с удивлением обнаружила там конверт, который она вытащила из своей сумочки.
— Если бы я так часто не меняла свое мнение о вас, — сказала она.
— Дайте этому время. Скоро стрелка успокоится и укажет вам верный курс.
Она отдала мне конверт.
— Это от Мирабелль. Она попросила меня передать его.
— Да, вот женщина, которая мчится вперед на всех парах, закованная в броню, с укрепленными скулами, и да поможет Господь тем материковым льдам, которые встанут на ее пути. — Я перевернул конверт. Джулия грамотно поработала, но все же было видно, что конверт был вскрыт и снова заклеен. Я вопросительно посмотрел на нее.
— Я открывала его, — сказала она. — Я представить себе не могла, что Мирабелль может сказать вам.
— Вы не могли? Ну, если бы мне дали миллион, я бы предоставил ей свое ухо для шептания до конца моих дней, и меня бы это совсем не трогало, но ей бы пришлось избавиться от пурпурного оттенка ее волос.
В конверте находилась половина обычного блокнотного листа, на котором Мирабелль написала:
“Одно письмо, через полчаса после вашего ухода. Сейчас она в постели. Письмо ушло на берег со всей почтой в пять часов. Макс Анзермо, Шале Баярд, Сен Боне. Не вздумайте сделать ребенку больно”.
Я положил письмо в карман. Джулия смотрела на меня так же, как ребенок смотрит на фокусника. Я достал сигареты и закурил. Она смотрела, как тает первое облачко дыма.
— Спасибо за доверие, — сказал я.
— Что заставляет вас так думать?
— Вот это. — Я помахал письмом. — Иначе вы бы его просто порвали.
— Ну?
— Что, ну?
— Кто этот Макс Анзермо и какое отношение он имеет к Зелии?
— Вы не слышали это имя раньше?
— Нет.
— Тогда забудьте о нем. Если вы любите Зелию. А когда вернетесь на “Ферокс”, поблагодарите Мирабелль и попросите ее сделать то же самое. Хорошо?
— Если вы так говорите. Вы собираетесь встретиться с ним?
— Да.
— Когда? Завтра?
— Да.
— Я отвезу вас.
— У меня есть своя машина, а вы останетесь здесь. Я только что попросил вас забыть о Максе Анзермо.
— Она встала и, поправляя норку и поблескивая бриллиантами наручных часов, подошла ко мне. Норки и бриллианты, “Фейсл Веги” и яхты, “Мерседесы” и шато в Альпах, паштет из гусиной печенки, икра и шампанское — мечта, но все это не изолирует ни ее, ни Зелию, ни Мирабелль, ни любую другую женщину от жизни, от тех маленьких отвратительных привычек, которые некоторые мужчины получают при рождении, а другие приобретают, уже живя на этом свете. Мужчины — охотники и, как бы они себя не обманывали, женщины — их добыча. В тот момент эта мысль мне не понравилась. Если бы я мог оказаться вне всего этого, но это было невозможно. Единственным утешением было то, что большинство мужчин с неохотой, но соблюдают правила игры в закрытые для охоты сезоны. Но некоторые не соблюдают. Я был уверен, что Макс Анзермо — из последних. Из них же, подумал я, и Кэван О'Дауда. Когда-нибудь, сказал я себе, кто-нибудь должен их застрелить, сделать из них чучела и повесить над баром.
— Что на вас нашло? — спросила она. — Ваш взгляд вдруг стал таким, будто вы захотели кого-то ударить.
— Пусть эти опухшие старые глаза вас не обманывают.
Она подошла еще ближе.
— Они не такие уж и опухшие, как мне показалось. И я действительно начинаю думать, что они не обманывают меня так, как вам бы этого хотелось. А хотите я откажусь от уже обещанного мной ужина?
— Ради меня не стоит. Я собираюсь рано лечь спать. Завтра у меня трудный день.
Ей меня не провести. Я точно знал, что у нее было сейчас на уме и с того самого момента, как она вскрыла письмо над паром на яхте или где-нибудь еще.
Ей так же не терпелось встретиться с Максом Анзермо, как и мне. Это меня не устраивало. Я хотел встретиться с ним первым, и без свидетелей. Я был уже целиком поглощен предстоящей встречей.
