— Уж очень этот Грей шустрый. — Она улыбнулась мне. — Я таких не люблю.
— А что он? Ну, в отношениях с девушками и все такое...
— Скользкий, как маслом намазанный. Это сразу можно заметить. Никогда ничего прямо не говорит, но понять дает. Я хочу сказать, что он не тянет рук, не хватает тебя, но у вас ощущение, что в любой момент он это сделает.
— Он ведь женат?
— Да, но это ему не мешает. По-моему, во время венчания он обручальное кольцо ей не на палец надел, а продел в ноздри. Говорят, она робкая домашняя мышка. Но со мной у Эда номер не прошел. Я знала, если я отопру дверь...
Я глянул на часы:
— Чарли, я попытаюсь найти хороший столик. А что это ты говорила о запертой двери? Это такое образное выражение?
— Нет. Ты просто об этом не знаешь — Она допила мартини. — Когда девушки из журнала появились здесь, все хорошие уборные уже были заняты. Поэтому сделали роскошную артистическую уборную специально для нас, рядом с апартаментами Эда. И эта комната сообщается с его комнатой через дверь. — Она улыбнулась. — Эту-то дверь я и держала запертой.
Я поблагодарил Чарли и сказал, что мы увидимся позже.
— Будь спокоен, меня-то ты точно увидишь.
До девяти я дважды спрашивал об Эде, но мне говорили, что он еще не появлялся в клубе. Я занял столик в «Арабском зале», но отнюдь не в первом ряду: он был далеко и сбоку от сцены. Можно было представить себе, что шоу происходит в Лас-Вегасе, а я нахожусь в Рино. Банкнот, который я продемонстрировал администратору, никакого действия на него не оказал; в столь поздний час он уже ничего сделать не может.
Я вышел на стоянку взять кое-что в багажнике «кадиллака», где я держал набор инструментов, необходимых в моей работе. Сегодня мне понадобился маленький бинокль, складывающийся в небольшую коробочку, формой и размерами напоминающую портсигар. Я положил бинокль в карман, вернулся к своему столику и заказал обед.
Обед был хорош, обслуживание потрясающее, а шоу — просто великолепное. Я закончил есть и заказал кофе перед началом первой части номера Чарли Первая часть ее номера была предельно проста. Она ничего не делала — только раздевалась. Подчеркиваю слово «только».
Весь смак номера состоял в том, что она появлялась в обычной одежде: аккуратный серый деловой костюм, белая блузка, туфли на высоком каблуке, нейлоновые чулки, розовое белье. А происходило все как бы в обычной, хорошо обставленной спальне. Девушка, исполняющая стриптиз, снимая с себя по частям экзотические одежды, расхаживая по сцене и пронзительно вскрикивая, — это одно. Но роскошная, великолепно сложенная девушка, раздевающаяся у себя в спальне, — это совершенно другое. В результате все зрители как бы превратились в человека, подсматривающего в замочную скважину, как Чарлина Лэйвел снимает с себя одежду в спальне. Только почему-то это считалось нормальным.
Настал момент, когда Чард осталась лишь в маленьких розовых трусиках, да и то было ясно, что они вот-вот исчезнут. Когда она взялась за верхний край трусиков, я достал свой бинокль.
Сомнений насчет Чарли у меня почти не оставалось, но для полной уверенности нужно было убедиться, что у нее нет веснушек (вы помните где). Чарли стояла спиной к публике, и было бы просто глупо этим не воспользоваться.
Трусики медленно начали опускаться; ниже, ниже скользили они... потом чуть замедлили движение... опять пошли вниз... ниже, ниже... и вот они упали на пол. Она переступила через этот розовый лоскуточек, выпрямилась и потянулась, как бы зевая. Но, смею вас заверить, в зале никто не зевал. Потом она наклонилась, чтобы поднять трусики с пола.
Я как бешеный крутил винт французского бинокля. Что-то мешало, я крутнул винт — вот! полная резкость, опять смутно. Я еще подкрутил винт — ага! До этого я даже не подозревал, как сильно сокращает расстояние мой бинокль. Я искал веснушки как бы с расстояния четверть метра. Ни одной! Ни одной. «Ай да старина Чарли!» — мысленно вскричал я. Я знал, что она хорошая девочка. Ни одной веснушки на попке у Чарли.
Внезапно посветлело, и я услышал где-то рядом вопль. Через пару столиков от меня какой-то жирный тип показывал на меня пальцем и что-то кричал. Головы за соседними столами поворачивались в мою сторону, похоже, им все это нравилось.
Я быстро сложил бинокль и, поскольку он был похож на портсигар, сделал вид, что достаю из него сигарету. Поздно. Я никого не обманул. Я выглядел виновато, чувствовал свою вину и был виновен.
Было плохо, но стало еще хуже. За столом у стены недалеко от моего столика на меня смотрел знакомый человек.
Безупречно одетый мужчина с вкрадчивым лицом сидел за этим столом с платиновой блондинкой. Эд Грей.
Он нес ко рту вилку, когда его глаза встретились с моими, и он сморщился, словно от зубной боли.
Я положил бинокль в карман и подошел к столику Грея. По дороге я подошел к жирному и небрежно спросил:
— Ты меня звал, приятель?
Он ничего не ответил. Но готов держать пари, что он рот теперь откроет не скоро. Эди Грей — очаровательный, улыбающийся, спокойный — смотрел на меня.
— Мистер Скотт, не так ли?
— Ага. Но об этом тебе сказал не Дэнни Экс. Его было нелегко огорошить, но это его потрясло. Он сморщился, но тут же согнал морщины с лица:
— Чего вы хотите, Скотт?
— Хочу поговорить с тобой.
— Не можем же мы говорить здесь.
— А я и не говорил, что здесь. Он посмотрел на свою тарелку, потом швырнул на нее салфетку:
— Ну, пойдемте в мой кабинет. Платиновая блондинка ворчливо заговорила:
— Но, Эди, не можешь же ты просто так встать и уйти...
— Заткнись. Я улыбнулся ей:
— Расставанья сладкая печаль...
— Кончай, Скотт. — Грей потерял свой любезный вид, но меня это не волновало.
Он величаво двинулся прочь, я повернулся, чтобы следовать за ним. Блондинка выкатила на меня глаза и спросила:
— Какого черта, что ты сказал?
Я помахал ей рукой и пошел за Греем. Нельзя дать ему за моей спиной перемигиваться с одним из многих его мальчиков. На сцене опять появилась Чарли, но я не смотрел, что она там делала. Чарли еще будет шесть недель здесь выступать, а я не был уверен, что проживу еще шесть недель. Поэтому я глаз не спускал с Грея.
Мы вышли из зала, пересекли холл и вошли в просторный кабинет: темный ковер на полу, стены отделаны дубовыми панелями, кожаные кресла, маленький стол красного дерева и мягкое вертящееся кресло около него. Справа была еще одна закрытая дверь, возможно, именно она и вела в уборную девушек.
Грей сел в кресло за стол, а я на стул перед ним. Эди был высок, около шести футов, строен. Прямые каштановые волосы плотно лежали на голове, верхнюю губу украшали тщательно ухоженные усики. Карие, цвета кока-колы, глаза смотрели тяжело и пристально. На нем были темно-коричневый костюм и бежевый галстук. Заколка и запонки, похоже, были из чистого золота.
— Чего ты хочешь? — спросил он.
— Ты знаешь, чего я хочу. Я и пришел сюда, чтобы поговорить с тобой об этом.
— Ну-ка, ну-ка!
— Начнем с Дэнни.
— Не знаю никакого Дэнни.
— Теперь уже Не знаешь. Продолжай присылать ко мне своих дружков, и ты скоро их всех лишишься. Если мне повезет.
— Повезет, — ухмыльнулся он. — Да здесь только это и слышишь.
— Но не от меня. А Дэнни — это Дэнни Экс, то есть был.
— Ну и?
— Теперь поговорим о Слобберсе О'Брайене.
— Не знаю никакого... как ты его назвал?
— Знаешь, он на тебя работает.
— Черта с два. Ты ошибаешься. — Он улыбался уверенно и нагло.
Может, ошибаюсь, подумалось мне. Я сказал:
— Тогда давай поговорим о Пэйджин Пэйдж. Это был выстрел наугад. Но я попал. Не могу сказать, сильно ли я его зацепил, но вонь пошла. Он резко наклонился вперед, рука скользнула по крышке стола. Потом откинулся на спинку кресла:
— Пэйджин... Прелестная девушка, жаль, что она прервала свои выступления. Она ведь должна была работать весь август.
— Да, я знаю. И где она?
— Не знаю. Она ничего не объяснила, просто сказала, что уходит. И ушла. Пришлось подсуетиться, чтобы взамен ее пригласить Чарли. — Он помолчал, глядя на меня большими карими глазами. — Если ты пришел сюда строить из себя супермена, я лучше пойду заканчивать свой обед. Поэтому...
Докончить он не успел. Дверь за моей спиной открылась, и кто-то быстро вошел в комнату. Когда он подошел к столу, он наклонился и сказал:
— Босс, Вилли сказал мне, что он видел, как Шелл...
Он повернул голову, и у него при виде меня отвалилась челюсть.
Ага! Слобберс О'Брайен.
Слобберсом[7] его продали за то, что губы у него были явно велики для челюстей, казалось, они могут упасть. Выражение его лица давало знать, что при испытании на определение коэффициента интеллектуального развития он и двух баллов из 180 не смог бы набрать, не сжульничав. Мозгов у него было мало, но силенка была. Так, значит, это Слобберс О'Брайен, который не работает на Эда Грея, Грей его даже не знает.
