Они сидели там и молча смотрели на меня.
Потом ее отец поднялся и медленно подошел ко мне.
— Ничего не говори, Ники, не надо. Мы знаем, что ты тут не виноват; Рики нам сказал. Мы знаем, что ты не стал бы делать ничего, что причинило бы боль Норин. Будет лучше, если мы пока не будем ничего говорить друг другу.
Ее мать плакала. Я подошел к ней, и она меня обняла. Сдохнуть мне, если я знал, что до этого дойдет.
Из-за ширмы вышла медсестра.
— Пожалуйста, подождите минуты две, потом можете зайти. Только успокойтесь, успокойтесь, не надо плакать, а то вы и ее тоже расстроите.
Через две минуты мы зашли за ширму.
Норин сидела на стуле. Она ссутулилась, побледнела и была похожа на птичку.
Когда мы вошли, она подняла голову.
— Семнадцать швов, — сказала она.
Он начинался оттуда, где растут волосы, между ухом и глазом, и спускался по щеке к самой шее. Узкий шрам. Нож фирмы «Стэнли». Потом я узнал, что ее держали и велели не дергаться, а то будет хуже. Они подстерегли ее на улице, недалеко от дома — она шла из гостей.
Она сидела на стуле, потом встала, подошла к матери. Потом к отцу. Потом к Рики. Ко мне она подошла последнему и обняла.
— Норин…
— Не говори ничего, Ники, зачем. Я и так знаю, что ты здесь ни при чем. Не знаю, что это было, но точно знаю, что ты тут ни при чем.
Я тоже кое-что знал точно. Я его достану.
Я слышал этот Голос, и рано или поздно я с ним разделаюсь.
— Они говорят, видно почти не будет, — сказала Норин.
* * *
Потом, в среду, Дин Лонгмор повез меня в Гатвик. Это, типа, аэропорт.
У Дина все тело болело, но шрам от шеи до пупа заживал потихоньку.
Я тоже мучился. Внутри все кипело. Дико хотелось кого-нибудь порешить.
Норин понимала — я должен ехать. Билет купил — значит, должен ехать, к тому же не навсегда ведь. Я ехать не хотел, хотел остаться и кого-нибудь порешить. Я думал о ней постоянно, каждую треклятую минуту. Но ехать надо — никуда не денешься. А думаю всю дорогу о ней. И ненавижу — ненавижу кого-то, вот только не знаю, кого.
По всему выходит, я дезертир.
Промчались по Майл-Энд-роуд, мимо Тауэра, потом по Брикстону.
— Дин, — говорю ему, — у тебя чего, в самом деле проблема, старичок?
— Ты о чем?
— Ну этот твой, как его, аркан с репой, совсем тебя что ли за яйца прихватил?
— Чего?
— Джипчик этот ты тоже заарканил? Что-то больно хорош он для этого, нет?
— Джипчик угнатый, Ники, понятное дело.
— Угнатый! Новая модель — наверняка тут маяк стоит. А говорил, блюдешь это самое, Дин!
— Как же я могу везти тебя в Гатвик на законной тачке, ты сам посуди. Во-первых, у меня нет пока бабок на новый япский джип. Во-вторых, это типа неприлично. Не твой это стиль, старик, не твой уровень.
Рехнуться можно.
По Стрезам-Хилл промчались под сто шестьдесят, эх, да пошло оно все.
Едем мы, браток, в страну Ямайку,
Вот уж где житуха хороша!
На автостраде залупили под двести: я с прошлой ночи держался на бутылке виски и кáликах, этот Дин балдел от того, что арканил долбаные тачки.
Приехели в Гатвик на час раньше. Написано: Гатвик.
— Что дальше-то, Дин? — спрашиваю. — Куда идти-то?
— Ты хоть раз летал, Ники?
— Ну… как тебе сказать…
— Я тоже. Ты лучше у полицейского спроси.
— Вот дерьмо.
Припарковали джип на парковке. Ни он, ни я не привыкли парковаться на парковках — только брать с них тачки привыкли. В этом Гатвике терминалов два, но это что мне, что Дину — пустой звук, так что какая нам парковка нужна, да хрен ее знает. Взяли мой чемодан из багажника. Увидели знак «НА ВЫЛЕТ», поняли: мне туда.
Людей там море. Погоди-ка, давай в «Справку», тихо-спокойно, без паники.
— Я это… на самолет, — говорю.
— Надо же.
— У вас тут это… вылетают? Один, — спрашиваю.
— Вылетают, — отвечает, — и не один. А вам сколько надо?
— Мне два: один — моего приятеля до дома подбросить, а другой — меня на Ямайку.
— На Ямайку вас? Так это далеко.
— Ну да? А я-то думал, сразу за Сассексом.
Она поглядела на меня, как на свежего дерьма кучку.
— Ну вы, приколисты, — говорит, — а ну спрашивайте, чего надо, не то сейчас разжую и выплюну.
— Это так вы, значит, вежливо разговариваете с клиентами, мисс?
— Какой же ты, солнце мое, клиент? Ты даже не турист. Как захочу, так с тобой и буду говорить, а ты и не заметишь ничего. Ты, наверняка, даже не знаешь, как жалобу подать.
Тут мы с Дином попадали со смеху. Ведь так оно и было.
— А что вы делаете, когда все вылетят? — спрашивает Дин. — Не хотите прокатиться по еродрому, а? А потом по пивку, идет?
Видела бы она его шрам.
— Может, лучше с моими детишками поиграете, — отвечает, — они как раз вам ровесники.
Она все мне показала-рассказала: и где билеты брать, и где у них таможня и прочее. И как на этот их хренов самолет садиться. Я поблагодарил ее, очень милая тетка. А она подмигнула. И титьки у нее что надо.
— С такой я б уж душеньку натешил о-го-го, — сказал Дин Лонгмор. — Вот только тебя она приложила, Ники, типа за человека не считает, не надо было тебе к ней цепляться.
— И то.
Титьки, правда, классные, но им лет по тридцать пять, не меньше. Мы еще похихикали. Потом Дин повернулся и поехал домой.
* * *
Говорили, самолетом летать — сплошной кайф: послушал музычку, поглядел видео, пошамал, попил винца, потрепался с соседями, а после оно и вздремнуть можно. Только вот не говорят, что делать после. На все про все у меня полчаса ушло. Я думал, рядом будет сидеть клевая ямайка, которой жуть как меня охота. Вместо нее сидела старая карга в шляпе и мужик китайский, по-английски ни бум-бум.
— Как оно, друг? — спрашиваю китайца.
— Как ана, длюк? — отвечает. Три слова, считай, уже выучил.
— Как оно, подруга? — спрашиваю каргу в шляпе.
— Спасибо, хорошо, — говорит эта карга, — молю господа нашего, чтобы этот аппарат не развалился в воздухе именно сегодня.
— Я с вами. Будем надеяться, что летчик на пилота сдал все экзамены, — говорю, — и захватил гаечный ключ.
Вот и весь разговор.
Короче, через какое-то время, когда мы летели уже высоко и слопали все, что нам полагалось, я послушал в наушниках музычку и немножко вздремнул. Кáлики экстазные уже не работали, и я задремал без проблем. Засыпая, вспомнил последнюю часть разговора со Слипом, когда он говорил, чего мне на Ямайке делать. Так, будто Ямайка — это тебе Стратфорд или Лейтон какой.
— Ники, — говорит, — ты поедешь в Мейвис-Банк.
— Банк — хорошо, а Мейвис это кто? Сеструха твоя двоюродная?
— Ты смотри, Ники, — говорит, — не вздумай там кого-нибудь из моих трахнуть, не то я тебе, старик, вот этими руками отчекрыжу тесаком по самое не могу. Мейвис-Банк — это поселок. Там моя бабушка живет.
— Бабушка.
— А где ты думаешь, этот Мейвис-Банк находится? Да в горах он, в горах, просекаешь? Там же, где наш кофе.
— Кофе.
— Так ты понимаешь, как все здорово складывается? Ты идешь к моей бабуле, она тебя кормит от пуза, да только не забудь отнести ей бутылку водки.
— Водки? Я думал, они там все ром трескают.
— Моя бабушка миз Люси как раз уважает водку. Она ее в свой любимый коктейль заправляет. Короче, ты поедешь в Мейвис-Банк, спросишь миз Люси, она тебя накормит от пуза…
— Это ты уже говорил. И отвезу ей водки.
— Ты отвезешь ей водку и спросишь, где купить кофе. Кофе «Синие горы». За этим кофем большое будущее…
— Это ты уже говорил.
— Потом ты отправишься в горы и найдешь там маленьких фермеров…
Я засыпал и просыпался, засыпал и просыпался. Это было дьявольски скучно. Но потом прорезался летчик и немного с нами покалякал.
— Дамы и господа, — говорит, — мы начинаем посадку в аэропорту Майами.
— Майами! — кричу. — Майами!?
— Я тоже слышала про Майами, — говорит карга в шляпе.
— Простите, — говорю официантке. Она в это время почему-то карабкалась через китайского мужика, — Простите, — говорю, — этот летчик, может, он не туда свернул, или как? Я брал билет, написано: Ямайка, а тут говорят, вроде Майами! Зачем мне Майами?
— Майами, сэр, мы летим на Ямайку через Майами.
— Ну да?
— Да, сэр.
— А, — говорю, а сам сел обратно в кресло и загрустил.
А до Ямайки мы все ж-таки долетели.
Прихожу на таможню.
— Как оно, друг? — говорю мужику на таможне.
Поглядел, будто я инопланетянин.
— Вы сами упаковывали этот чемодан? — спрашивает.
— А кто ж? — Ну и вопрос.
— Повторяю: вы лично паковали этот чемодан, сэр?
— Ну да, типа лично я.
— Везете ли вы огнестрельное оружие или подобные предметы, сэр?
Стоп, Ники, думаю, не будем разжигать Первую Карибскую из-за шуточек с властями. Охолони и не убий таможенника.
