– Забавна? Нелепа, хотите вы сказать? Весьма нелепа. К тому же придает вам воинственный вид пятящегося задом осла. Не тяните время.
– Этой ночью я шел по Арочному мосту, как вдруг какой-то тип ухватил меня за талию с явным намерением сбросить в воду. Это был крепкий детина, но я, несмотря на концлагерь, оказался не слабее. Завязалась оживленная беседа, в ходе которой ему пришлось пуститься в плавание. Полагаю, что он и сейчас еще тренируется в надежде выиграть Рождественский кубок.
Красные прожилки на лице комиссара стали фиолетовыми. Он открыл рот, сжал кулак, и все предметы на его письменном столе пустились в пляс. Получилось довольно занятно: на каждый удар кулаком приходилось по ругательству. Так он выложил все, что накипело у него на сердце. Я подождал, пока он утихомирится, и начал заговаривать ему зубы. Он слушал меня молча, раза два или три в ходе рассказа изменился в лице, но ничто, как мне показалось, не вызвало его подозрений. Все шло как нельзя лучше. Просто великолепно.
– Вот что значит обращаться к частным детективам,– заворчал он, едва мой рассказ подошел к концу.– Эти люди…
И осекся.
– Не забывайте, что я из их числа,– вкрадчиво напомнил я.
– М-м… да. Я как-то упустил это из виду.
Потом стал интересоваться деталями. Я охотно удовлетворил его любопытство. То есть о многом умолчал. Совсем необязательно было ему знать о сердечных тревогах мадемуазель Брель, равно как и о нашем ночном посещении квартиры Поля Карэ.
Комиссар Бернье насупил брови.
– А этот детектив? Он заслуживает доверия? Вдруг это он напал на вас?
– Я недавно виделся с Лафалезом. Он не произвел на меня впечатления человека, только что вылезшего из воды…
– Я не то хотел сказать. Он мог быть организатором.
– Здесь нам ничего не светит, комиссар,– ответил я как можно тверже.– Абсолютно ничего. Это всего лишь олух с длинным языком, хотя и не желающий в этом признаваться. Гордясь тем, что я стал его клиентом, он утратил ясность в понимании своих обязанностей.
– Гм… И все же ничем нельзя пренебрегать… Я установлю наблюдение за этой птицей…
Он рванулся к телефону и завладел им на добрую четверть часа. Изрыгал приказы на все стороны света. Отряд водолазов и оперативная группа составили главный предмет его забот. Когда он опустил наконец трубку, пот катился с него градом.
– Сегодня… самое позднее завтра мы выловим вашего друга,– пообещал он.– Если понадобится, пройдемся тралом, но я не откажу себе в удовольствии взглянуть на него поближе. Вряд ли он уплыл далеко. Пороемся в карманах, найдем адрес, произведем обыск… Это же надо быть таким идиотом, чтобы напасть на вас… Не иначе как он… или его подстрекатель испугался, что вы до всего докопаетесь. А в общем-то, это одно из тех дел, которые начинаются и завершаются по одному сценарию. Несколько дней блуждаешь в потемках, потом вдруг – бац! – и ошибка преступника в два счета решает проблему.
Он готов был продать уже и шкуру неубитого медведя, если бы я не перебил его:
– А что показало вскрытие?
– Ха-ха-ха! – развеселился он.– Подождите, пока выловят труп…
– Я говорю о деле Коломера.
Он посерьезнел.
– А разве я не зачитал вам заключение экспертизы? Оно уже в архиве. Ничего особенного. Револьвер 32-го калибра. В спине вашего помощника обнаружено шесть пуль. Вы не знали? Между прочим…
– Да?
– Напавший на вас был француз?
– А не каталась ли его бабушка на велосипеде? Виноват, но я как-то не удосужился задать ему этот вопрос.
– Можно было бы и заметить. Ведь во время драки обычно сквернословят. Он ругался без акцента?
– Не обратил внимания. А что?
– Так, ничего. Эти иностранцы…
И он пустился в путаные рассуждения ксенофоба.
Я опять перебил его.
– Есть что-нибудь новое о происхождении девяти тысяч франков, найденных у Коломера?
– Нет. Мэтру Монбризону известно о них не больше, чем нам. А что, вас настораживает величина суммы?
– Да. Боб никогда не смог бы столько сэкономить… даже если бы очень захотел.
– Дорогой месье Бюрма,– наставительно произнес комиссар,– мы живем в удивительное время… Я знаю в Лионе таких, кто еще вчера мыкал нищету, а сегодня купается в роскоши… Это я так, к слову…
– Вы намекаете на возможность получения Коломером большого гонорара?
– Спекуляции на черном рынке. Что вы об этом скажете?
– Ничего.
Я встал, оставил на всякий случай свои координаты, пообещал выделить один из ближайших вечеров для партии в покер (к которому комиссар питал явную слабость) и удалился.
Расположенная неподалеку библиотека вознесла надо мною свою холодную мраморную лестницу. Глядя в листок с библиографией, врученный мне накануне Марком Кове, я вступил в тишину читального зала. Служащий, кося глазом, принес заказанные тома. Я взял первую попавшуюся книгу.
Исследование Мориса Аша «Происхождение „черного романа" во Франции» само собой раскрылось на нужной странице. Предыдущий читатель оставил в нем исписанный листок. С замиранием сердца узнал я почерк Коломера.
«Если ехать от Лиона,– прочитал я,– то после встречи с божественным и инфернальным маркизом это будет самая изумитильная книга из всего им написанного».
Я отметил, что Боб, писавший «от» вместо «из» и «изумитильная» вместо «изумительная», унаследовал родительскую орфографию. Я знал об этом его недостатке. И вот теперь он подтверждал его своими каракулями.
Робер Коломер пришел сюда, чтобы в исследованиях, посвященных божественному маркизу, найти разгадку тайны. И нашел ее.
Ногтем, который, казалось мне, дрожал от волнения и едва сдерживаемого торжества, он отчеркнул на полях фразу:
«… Беспрецедентное за всю историю литературы, написанное за четыре года до выхода первого романа Анны Радклиф и за одиннадцать лет до знаменитого «Монаха» Льюиса, это поразительное произведение…»
Речь шла о романе Сада «120 дней».
120… Номер дома.
На какой улице? На Вокзальной?
Нет, не Вокзальной. Телеграмма Флоримона Фару была категорична. На улице Вокзальной нет дома 120. Что же из этого следует?
Я перечитал криптограмму: «…Если ехать от Лиона…»
Слова Вокзал и Лион прыгали у меня перед глазами. Сопрягаемые подсознанием. И тут я спросил себя, что же в действительности имеется в виду: Вокзальная улица или Лионская улица (улица Лионского вокзала)?
И вот в процессе абстрагирования от загадочной настойчивости, привнесенной двумя умирающими не столько в передачу содержательной информации, сколько в сообщение таинственного пароля, явилась на свет истина.
Лионская улица… Я был знаком с некоей особой, проживающей на Лионской улице. Особой, которой, как я это чувствовал с самого начала, мне рано или поздно придется заняться. Она проживала, правда, не в 120-м, а в 60-м доме, номер которого как по заказу составлял половину 120. (Разделить 120 на два меня побудила двойственность личности маркиза, божественного и инфернального, т.е., примитивно выражаясь, хорошего и плохого, бывшего наполовину тем, наполовину другим, пятьдесят на пятьдесят.)
Это предположение не было таким уж произвольным, как может показаться на первый взгляд. Оно вытекало из испытываемой мною безотчетной потребности найти в этой головоломке место для моей бывшей секретарши Элен Шатлен, о событиях жизни и о поступках которой я справлялся у Марка Кове и которая, как я с большей или меньшей степенью вероятности мог предположить, если и не была непосредственно связана со смертью Коломера, то, уж во всяком случае, вовлечена в таинственную череду событий, завершившихся трагической гибелью моего помощника.
Ибо я не мог забыть, что, когда двое мужчин назвали перед смертью один и тот же загадочный адрес, первый из них – обеспамятевший концлагеря – предварил его женским именем Элен.
Разумеется, моя бывшая секретарша – не единственная женщина, носящая это имя, и я вынужден признать, справедливости ради, что мысль о том, что моя сотрудница каким-то образом могла быть знакома с матрикулярным номером 60202, ни разу, с тех пор как он умер, не приходила мне в голову. Но после того, как был убит Коломер… Коломер, знавший и Элен, и дом 120 на Вокзальной улице, эти совпадения представали по меньшей мере знаменательными, обосновывая мое предположение, что дом 120 по Вокзальной улице соответствует дому 60 по Лионской улице. Оно не казалось уже ни слишком произвольным, ни чересчур заумным, но вполне вероятным, изумительно подтверждавшим мою гипотезу.
Разволновавшись, я прервал садистские штудии, не забыв прихватить листок, оставленный в книге Коломером. В кафе я составил Флоримону Фару новое послание, отправленное во второй половине дня при содействии одного из ниспосланных мне Провидением журналистов, не прерывавших своих челночных вояжей. В нем, закодированном на манер предыдущего, было написано:
